и повторяет за мной.
— Я не повторяю, я — Сергей. В смысле, ваш тезка. Ксения, — перевожу взгляд на женщину и беру ее руку. Та, к счастью, не одергивает ее, а широко улыбается, сжимая в ответ мою ладонь.
— Мануэла, Педро, Сиси….? Возможно, будущий зять?
— Да, точно — это был я.
— Очень рада уже личному знакомству, — переводит взгляд на мужа. — Что? Я вымою руку.
— Что здесь происходит? Вы вообще в конец все оборзели?! — вскрикивает родитель.
— Я, конечно, не в том положении, чтобы вести длинные и тем более обвинительные речи, но тем не менее. Все, что происходило до вашего приезда с вашей дочерью — было нормально. А сейчас ничего этого не случилось бы, если бы не одно большое НО. Просто ваша дочь очень опасается вашей, Сергей, реакции. Мы с ней встречаемся, но она так боится, что вы о ней плохо подумаете, что предпочла, точнее, не так, умоляла меня залезть в шкаф, чтобы никто не увидел и не узнал о моем существовании. Она только что очернила брата только для того, чтобы ее дорогой папа, то есть вы, которому она приклоняется каждый день, не допустил мысли, что она заинтересовалась чем-то или тем более кем-то, помимо учебы. Я не спаиваю вашу дочь. Сегодня у нее было первое и не самое приятное дежурство в жизни. Первый больной ее словесно пропоносил, второй на нее… помочился, не буквально, а реально. А зная брезгливость и любовь к чистоте вашей дочери, можно представить, как она себя чувствовала. Поэтому, выпитая бутылка вина после отвратительного трудового дня — исключительно в лечебных целях.
— Полина?!
Резко поворачивается к не вовремя замолчавшей дочери, открывая мне не только доступ на Полину, но и на Аню. Это ж надо так попасть. Но хуже всего, что вместо того, чтобы хоть что-то сказать, Полина не только молчит, она еще и замерла, усевшись на кровать с наидебильнейшим выражением лица, приложив ладони к вискам, словно перед нами умалишенная. Ну давай еще покачайся, блин. Всю жопу отобью за такую подставу, как останемся вдвоем.
— Сережа, я вас уже люблю. Давайте я вам принесу вашу одежду? — закусывая губу, тихо произносит Ксения.
— Премного буду вам благодарен, Ксения.
Наступившее молчание, как только Полинина мать покинула спальню, начало дико напрягать. Анин насмешливый бегающий взгляд — раздражать. Папаша, прожигающий дыру попеременно то в моей, то в Полининой голове, раздражал не меньше Ани.
— Может ты все-таки соизволишь хоть что-нибудь сказать, Полина? Например, опровергнешь или подтвердишь слова грудотерапевта?
— Нет, папа. Сергей Александрович у нас без шуток врач. А если быть точнее — очень хороший терапевт. Я у него, между прочим, ординатуру проходила. Кстати, здрасте, Сергей Александрович, — во всю улыбается Аня.
— И тебе привет, Аня.
— Как оказывается тесен мир, за это надо срочно выпить, — о да, моя спасительница. — Держите, Сергей, — никогда так не радовался обычным трусам, равно как и одежде.
— Спасибо, Ксения, — беру свободной рукой долгожданную одежду.
— Это какой-то розыгрыш? Полина?! Долго будешь молчать?!
— Я хочу, чтобы вы все вышли из моей комнаты и оставили нас с Сережей одних. И ты, папа, тоже. Выйдите все, пожалуйста, — совершенно несвойственным ей голосом, просит Полина, все так же сидя на краю кровати, не поднимая взгляда.
— Это надо было сделать еще несколько минут назад. Сережа, Аня — на выход. Пойдемте. А вы с Полиной, — указывает глазами в мою сторону. — Приводите себя в порядок и спускайтесь вниз. Нам надо всем чуточку выдохнуть, ничего такого не случилось. Обычный рядовой случай в нашей семье. Полин, очнись, дорогая.
Глава 39
Как только закрылась дверь спальни, быстро вылезаю из шкафа и наспех принимаюсь натягивать на себя одежду. Руки горят от того, как сильно хочется отбить Полинину задницу. Но какие-то считанные секунды и совершенно несвойственное для нее «прости меня» напрочь выводит из равновесия. Мне ведь это не послышалось?
— Я — урод, — совершенно серьезно продолжает она, наконец-то, поднимая на меня взгляд. Если мне и хотелось хотя бы иногда видеть в ней присущие большинству девушкам черты, например, такие как хрупкость, то сейчас смотреть на то, как она вот-вот заплачет — такое желание кануло в Лету. Равно как и бить ее задницу. — Что я наделала? И что теперь обо мне подумают папа с мамой? За что я так с Димой? Он ведь хороший. А с тобой? Я бы умерла от стыда, если бы оказалась на твоем месте, — вот это совершенно не то, что я ожидал от нее услышать. Обвинения за то, что выложил ее отцу свою правду — да. «На этом наши отношения закончены, Алмазов, убирайся из моей комнаты» — вдвойне да. Но вот это — точно нет. — Ну скажи хоть что-нибудь, Сережа. Ты хочешь меня убить, да?
— Нет, убить не хочу. Жопу хотел тебе отбить, но передумал.
— Что теперь будет? — растерянно бросает она.
— Мы все умрем. Я же уже как-то говорил.
— Сейчас это вдвойне не смешно. Хотя как раз умереть сейчас — самое то. Кем я теперь выгляжу в папиных глазах? И что теперь будет, мамочки, — вновь хватается за голову, принимаясь раскачиваться на кровати. Что у нее сейчас творится в голове — можно только догадываться.
Подхожу к комоду, беру первое попавшееся белье и возвращаюсь к Полине. Наклоняюсь вниз и беру ее за щиколотку.
— Что ты делаешь?
— Пытаюсь надеть на тебя трусы. Или ты хочешь спуститься вниз голожопиком?
— Я ничего не хочу, Сережа. Хочу исчезнуть. А давай через окно выберемся? Как в кино показывают. Простыню спустим вниз.
— Полин, ты совсем что ли ку-ку? Поднимай давай попу, — ощущение, что я одеваю маленького, совершенно непонимающего окружающий мир, ребенка.
— Я не смогу посмотреть маме с папой в глаза. Давай сбежим через окно, а через пару дней я вернусь, когда все уляжется, — хватает меня за руку и буквально умоляет взглядом. Да, кукушечка и вправду малость поехала.
— Нечему тут улягиваться, уложиваться… улаживаться. Тьфу, блин, ты поняла. Короче, все нормально, подумаешь,
