ее из полузабытья приглушенный голос Крауза.
Денисьева вспомнила об обязанностях хозяйки. Бросив взгляд на спящих, отправилась распорядиться, чтобы в столовую подавали самовар.
Доктор и хозяйка уже мирно пили чай, когда к ним присоединился Сергей Львович. Всклокоченный, с помятым лицом, он вызвал в сердце Марьи Алексеевны чувство щемящей жалости и исступленной любви. Что это делается с ней? Как будто душа истончилась, и всякое ее движение вызывает слезы. Впрочем, чему дивиться после всего пережитого? И теперь еще Левушка с его бедой и болезнью...
Марья Алексеевна кликнула Настю, велела ей посидеть возле больного, а если он проснется, тотчас дать им знать. Все молчали, думая об одном: только бы он выкарабкался! Тишину нарушил шум в передней, грохот чьих-то сапог. Марья Алексеевна вскочила и испуганно посмотрела на предводителя.
- Кто это? - спросил Сергей Львович в тревоге.
Он все ждал, что за Левушкой придут. Рано или поздно нападут на след, который приведет сюда. Страшно было думать, что грозит сыну за его побег из острога! И, будто отвечая его мыслям, на пороге столовой возник капитан-исправник Синцов. Марья Алексеевна обмякла на стуле, а Бронский, стиснув зубы, поднялся, покорно ожидая приговора.
- Сергей Львович, вас ищу! Пол-уезда обрыскал, лошадь загнал, никто не знает, где предводитель дворянства изволят быть! - Синцов был подозрительно весел и бодр, хотя провел несколько часов в седле.
Бронский все ждал, когда же, когда же он нанесет удар. "Ну же, давай!" - мысленно твердил он, однако услышал такое, что не поверил своим ушам.
- Радостную весть привез вам, Сергей Львович, потому и спешил: как бы оплошностей каких не допустили...
- Вы бы к столу, чайку... - пролепетала едва живая Марья Алексеевна, делая пригласительные жесты.
- Не откажусь! Устал, и жажда замучила.
Синцов отстегнул саблю и сел на стул возле самовара. Марья Алексеевна бросилась наливать ему чай, придвигать корзинку с сухарями, молочник, сахарницу. Сергей Львович все не садился, он просто забыл об этом, напряженно ожидая обещанной "радостной вести". Доктор незаметно покинул столовую и поднялся к больному.
- Да тут и что покрепче не грех будет выпить, - приглаживая усы, подмигнул Синцов хозяйке. Та бросилась было за наливкой, но исправник ее остановил.
- Успеется. Слушайте же. Нынче утром прибыл из столицы гонец, привез царский приказ освободить из-под караула вашего сына, Бронского Льва Сергеевича! - торжественно сообщил Синцов и восхищенно добавил: - Сам государь, слыхали такое?
- Возможно ли? - прошептал еще более побледневший предводитель.
- Государь рассмотрел дело и не нашел за Львом Сергеевичем вины, а вот родственника вашего - пардон, Марья Алексеевна - Норова Василия Федоровича, велел найти и строго взыскать с него! - Синцов положительно наслаждался моментом. - Фельдъегерь теперь помчался к тверскому губернатору требовать исполнения государева приказа.
Сергей Львович с трудом понимал происходящее, он машинально взял именную бумагу из рук Синцова и долго вчитывался в ее содержимое. Марья Алексеевна плакала от радости и бормотала:
- Это Катя! Это Катя!
Отчего она решила, что Катя причастна к делу, никто не понимал. Однако дама была уверена, что дочь ее уехала в Петербург, задумав спасти любимого. Марья Алексеевна чувствовала, что неспроста Катя уехала в такой тяжелый час. Только одно могло побудить ее: желание помочь Левушке.
Тут в столовую вбежала Настя.
- Левушка проснулись! - крикнула она радостно, и все тотчас кинулись наверх. Даже Синцов зачем-то поддался общему порыву и затопал, громыхая шпорами, по лестнице. Впереди всех бежала Настя и кто-то еще из дворни.
- Ну, ну, - доктор Крауз остановил толпу на пороге. - Больной еще слишком слаб, любое потрясение губительно для него.
Левушка с трудом поднял голову с подушек и удивленно посмотрел на вошедших. Заметив отца в сопровождении исправника, он глухо проговорил:
- Я должен был вернуться... Я вернусь.
- Ты свободен! - дрожащим голосом вымолвил Сергей Львович и, торжествуя, протянул ему бумагу.
Юноша взял ее слабыми непослушными руками, и, не веря своим глазам, прочел приказ государя. Слезы выступили на его глазах.
- Это чудо... - пробормотал он, не стыдясь своей слабости.
Левушка откинулся на подушки и закрыл глаза, не сдерживая льющихся слез.
- Все, господа, все! Позвольте больному отдохнуть. - Неумолимый доктор Крауз указал всем посетителям на дверь.
Левушка открыл глаза и, найдя взглядом Марью Алексеевну, жалобно спросил:
- Где Катя?
ЭПИЛОГ
Лодка скользила по зеркальной глади озера, отражавшего терпкое августовское небо. Тишина и покой разлиты были в воздухе. Лес зубчатой стеной окружал озеро со всех сторон. Левушка греб медленно, томно, любуясь Катей, спрятавшейся от солнца под кружевным зонтиком.
Однако с тех пор, как любимая вернулась, он не находил себе места. Списывал все на болезнь. Конечно, благодарности его не было границ, но душу бедняги иссушала и точила предательская, коварная мысль. Вернее, дьявольский вопрос: какой ценой куплена его свобода? Он ни за что на свете не решился бы высказать свои сомнения вслух, боясь даже мысленно оскорбить любимую, но этот проклятый вопрос терзал бедного юношу, сгоняя едва появившийся после болезни румянец с его щек и лишая аппетита и сна.
Катя вернулась иная. Что-то неуловимое, невыразимое словами казалось чужим. Левушке вспомнились его мучения при виде разбойничьего медальона и разорванной рубахи. Теперь муки были во сто крат горше. Катя видела государя, говорила с ним, подавала прошение! Красивейший и славнейший мужчина империи! И маленький правовед... Какой ценой куплена его свобода? Катя решительно умолчала что-то, он безошибочно чувствовал это.
Левушка просыпался ночами и отбивался от кошмарных видений: Катя в объятьях государя... Эти страдания вытесняли все иные впечатления. Левушка не мог даже порадоваться за отца и Марью Алексеевну, когда услышал об их решении скорее обвенчаться. По настоянию сына Сергей Львович согласился отсрочить венчание. Обе пары, по замыслу Левушки, должны были пожениться в один день, но ему следовало дождаться разрешения от директора Училища правоведения Семена Антоновича Пошмана.
Однажды отец, пытливо всматриваясь в лицо сына, спросил:
- Не пожалеешь ли о раннем браке? Готов ли ты стать мужем?
Левушка отвечал с решимостью:
- Да, да.
Сергей Львович понимал, что он правдив в своих чувствах. Но ведь слишком юн!
- Это поправимо, - шутил Левушка. - Мне уже девятнадцать, а там и до тридцати рукой подать!
Еще оставался срок для раздумий, но юноша не желал ни о чем более думать, когда все давно условлено. Оставалось одно: победить в себе темные помыслы, задавить ядовитую гадину,
