Я знаю, мне нет прощения. И все же, несмотря на это, я должна объяснить.
Возможно, это объяснение скорее для себя самой. Возможно, я никогда и не поделюсь им с тобой. Возможно, именно мне и следует научиться понимать.
И прощать.
Прощение самого себя — всегда самый высокий барьер.
Я пришла к убеждению, что мы сами создаем собственную судьбу. В нас заключен свободный человеческий дух, который делает выбор, ведущий либо к успеху, либо к поражению. В моем случае — и к тому, и к другому.
Чему я научилась, так это беспощадной честности перед собой. Я признаю свою вину в том, что никогда не была хорошей матерью. А что еще, по-моему, хуже, и мне очень трудно писать об этом, — я никогда не любила тебя по-настоящему. В этом нет твоей вины. Я не знаю более любящего ребенка, чем ты в те годы, что мы прожили вместе. Но я сама росла без любви, и в то время, разумеется, во мне не было ни любви, ни уважения к тебе. Там, где живет страх, нет места любви, а сердце мое и мысли были омрачены страхом большую часть моей жизни.
Эйприл, я никогда не рассказывала тебе о своем прошлом, о моей родной семье. Это было прошлое, которое я не хотела бы вспоминать: жестокий пьяница отец, вечно лупивший меня за малейшую провинность, мать с печальными глазами, которая и не думала вступаться за дочь. Я сбежала из дома ветхой фермы в Канзасе, когда мне было семнадцать. Кажется, я последовала совету матери. Она тоже, года два до моего побега, пыталась бежать с другим человеком. Я до сих пор помню ее слова: «Этот мир — мир мужчин, доченька, и все, что может в нем сделать женщина — найти для себя лучшего из них. Если тот, с которым ты связалась, нехорош, исхитрись и найди другого».
Мать нашла себе лучшего мужчину, но, когда она убежала с ним, отец поклялся изловить ее. И изловил. Была драка между двумя мужиками, в результате которой произошло то, что оба они позже назвали несчастным случаем — моя мать была убита.
Всю злость и горечь от потери жены отец обрушил на меня. Избиения и словесные оскорбления становились все чаще, жизнь моя стала еще невыносимее. Не раз я думала о том, чтобы повеситься на стропилах в амбаре.
Я рассказываю тебе об этом не для того, чтобы умалить собственную вину, но чтобы подчеркнуть то, чего ты, мне кажется, никогда не понимала. Тебе нужна была семья, жизнь с одним человеком, собственно говоря. А я не знала, как объяснить тебе, что иногда семья представляет собой самый порочный тип интимных отношений. Ничего священного в кровных связях семьи нет. Наша настоящая семья та, которую мы сами создаем в любви и заботе друг о друге.
Кроме этого, я никогда особо не рассказывала тебе о твоем отце. Позволь мне сейчас сказать о том, что это был добрый человек, настолько отличный от моего отца, что трудно себе представить, и именно за это я его полюбила. Но он был женат. Они с женой приютили меня, когда я, сбежав из дома, приехала в Сент-Луис, в котором у меня не было ни одного знакомого. Она была инвалидом, и мало делает чести мне то, что я пыталась увести у нее мужа. Но мне было очень горько, когда он сказал, что дал себе обет всегда быть с ней и в радости, и в горе.
Я опять убежала, и он никогда не узнал о твоем существовании, Эйприл. Если бы он узнал, я уверена, он хотел бы тебя увидеть, особенно потому, что у них с женой не было детей. Собственно говоря, я боялась, что, увидев тебя, он попытается разлучить нас, и мысль эта была для меня невыносима.
Конечно же, для роли матери я была слишком молода.
Я не знала, что и как делать.
Когда ты плакала, а мне казалось, что ты плакала без перерыва все три первые месяца своей жизни, я страшно пугалась. Как и все матери-малолетки, я думала, что иметь ребенка — это все равно, что иметь замечательную, красивую куклу. Я совершенно не была готова к пеленкам, коликам, высоким температурам, бессонным ночам.
И на протяжении первых нескольких лет я все время боялась, что мой отец разыщет меня. В кошмарных снах он не переставал преследовать меня, и я все время куда-то бежала.
Я боялась, что стоит ему найти меня, и я тоже умру».
Эйприл оторвала взгляд от экрана компьютера. Взяв стакан воды с прикроватного столика, она обнаружила, что руки ее трясутся. Она ожидала всего что угодно, только не этого подробнейшего рассказа о неприятных фактах из жизни Рины.
— Что с тобой? — мягко спросил Роб.
— Я ничего этого не знала.
— Да, довольно впечатляюще. — Роб сжал руку Эйприл.
Она кивнула.
— Рина никогда не рассказывала мне свою историю. Первое, что мне запомнилось в жизни — бесконечные переезды из города в город, где мать заводила все новых любовников, часто из числа облеченных властью членов местного общества: шеф полиции, министр, мэр. Я никогда не понимала, почему она так жила, я просто воспринимала это как должное. Новые занавески в доме — новый любовник в постели Рины.
Рассказывая, Эйприл опять взяла в руки все ту же фотографию. Она попыталась посмотреть на свою мать объективно. Естественная блондинка, прекрасное лицо с классическими чертами, тонкая талия, большая грудь. Физические достоинства Рины могли привлечь внимание теплокровных особ мужского пола где бы то ни было, и она неустанно их эксплуатировала.
Теперь же становилось более ясным, почему она так поступала. Рина росла унижаемая постоянно деспотом-отцом, а ее мать способствовала тому, что в голове дочери утвердилась идея о невозможности выживания женщины без мужчины. Но если он нехорош — найди лучшего. Если у него окажется дурной характер или склонность к насилию — беги.
Эйприл опять обратилась к экрану.
«Что с нами было последующие несколько лет, ты, я уверена, помнишь. Мы постоянно куда-то переезжали. Я боялась где-либо осесть, кроме того, я постоянно думала, как плохо мы проживаем свою жизнь. Я хотела чего-то лучшего для себя, для нас обеих. Кажется, я постоянно чего-то боялась: нехватки денег, невозможности хорошо ухаживать за тобой, преследования нас моим или твоим отцом.
Ты помнишь историю с Кеннеди, я знаю, помнишь. Для меня это было самое чудесное приключение в жизни. В нем было все, о чем я когда-либо мечтала найти в мужчине. Я не могла поверить в то, что он ответил на мои заигрывания. Я считала, что все мне только кажется, пока он не дал ясно понять, что на самом деле хочет видеть меня в своей постели.
Разумеется, я разыгрывала холодность. Всегда, всегда, всегда. Я научилась этому с молодых лет. Мужчине никогда нельзя показывать, что ты думаешь и чувствуешь на самом деле.
Джон был первым встреченным мной мужчиной, который знал о битве между полами больше меня. И, конечно же, покидая тем летом Кейп-Код, он и думать не думал увидеть меня когда-либо вновь. Мы же переехали с тобой в Вашингтон, потому что я не могла позволить мужику бросить меня, будь он сам президент Соединенных Штатов.
