— Не глупи. Я и этот зал не «заказывала».
— То есть мы здесь незаконно?
— Отнюдь. Я всего лишь позвонила менеджеру отеля и очень вежливо попросила у него разрешения прийти поиграть. Стоило ему услышать, кто ты такой, как он моментально согласился.
— А кто я такой?
— Талантливый пианист, который по контракту с «Медсин Интернасьональ» скоро уедет в такую глушь, что будет за тысячи миль до ближайшего инструмента. Он был потрясен твоим самопожертвованием.
Мое настроение сменилось с минорного на мажорное. И я понял, что мне оказана большая честь. Мне вдруг захотелось извлечь из этого инструмента все, на что он годен. И на что годен я.
Рядом на столике была приготовлена бутылка белого вина и два бокала.
— Тоже твоих рук дело? — спросил я. Она покачала головой и заметила:
— Там, кажется, карточка приложена. Я открыл конверт и прочел:
«Милые медики!
Желаю вам приятного музыкального вечера. Знайте, что люди всегда и везде восхищаются вашим стремлением нести добро несчастным мира сего.
Счастливой поездки вам обоим.
Луи Бержерон, менеджер».
— Сильвия, что ты ему наговорила? Что я — Альберт Швейцер?
Она рассмеялась.
— А почему ты думаешь, что ты хуже?
— Сейчас узнаешь.
Я сел и пробежал пальцами по клавиатуре. Звук вроде неплохой.
— Ого! — оценил я. — Только что настроили!
Моя единственная слушательница удобно устроилась в кресле, и я стал играть. Для начала я выбрал Прелюдию Баха № 21 си-бемоль-минор, внешне совсем несложную вещицу. Это хорошая пьеса, чтобы разогреть пальцы и не наврать. На протяжении всей вещи, за исключением четырех тактов, никаких аккордов, только одна нота для каждой руки. Но насколько это выверенная нота!
Сначала, тронув клавиши, я ощутил душевный трепет. Я почти три недели не играл всерьез и сейчас испытывал томительное нетерпение воссоединиться с музыкой. Я и не подозревал до этого момента, какое большое место она занимает в моей жизни.
По мере того как я переходил от одной пьесы к другой, я все больше отдалялся от своего физического местонахождения и сливался с самой музыкой.
Никакой программы заранее я не продумывал. Просто дал рукам слушаться веления сердца. А в тот момент моя душа пожелала до-минорной Сонаты Моцарта, соч. 457 по каталогу Кёзеля. С ощущением аллегро мольто не только в музыке, но и в душе я с чувством заиграл октавы, решительно задающие настрой всей пьесе.
Я был настолько загипнотизирован музыкой, что совершенно забыл о Сильвии. Я все меньше ощущал себя исполнителем и все больше — слушателем, внимающим чьей-то игре.
Сонату легко можно было принять за бетховенскую — мощную, выразительную, исполненную неизбывного страдания.
К середине медленной части я уже совершенно отрешился от реальности и ощущал себя космическим кораблем, плывущим где-то посреди Галактики.
Сколько времени прошло, я не знал, но постепенно начал приходить в себя и осознавать, где я и что я. Музыка снова была мне подвластна, и последние несколько тактов я сыграл с особым чувством. Затем в эмоциональном изнеможении уронил голову на грудь.
Не знаю, как Сильвия, а я чувствовал себя превосходно.
Она не издала ни звука. Только подошла ко мне, обхватила мое лицо ладонями и поцеловала в лоб.
Через несколько минут мы уже шагали в сторону ресторана. Бульвар Сен-Мишель успел погрузиться во тьму, и из кафе и бистро на улицу прорывался смех, эта самая человеческая из всех видов музыки. А Сильвия до сих пор не сказала ни слова о моей игре.
Из выставленных внизу морских тварей мы заказали себе ужин, после чего поднялись наверх, где официант открыл нам бутылку фирменного красного. Сильвия взяла в руки бокал, но пить не спешила. Она была задумчива. Наконец она смущенно начала:
— Мэтью, не знаю, как это получше сказать. Понимаешь, я родилась в мире, где все продается и все покупается. — Она помолчала, потом нагнулась ближе ко мне и с жаром закончила: — Нельзя купить только то, что ты мне сегодня подарил.
Я растерялся.
— Ты играешь, как бог. Ты мог бы стать профессиональным музыкантом.
— Нет, — поправил я. — Я — любитель в полном смысле слова.
— Но ведь мог бы! Я развел руками.
Может, да, а может, нет. Проблема в том, что невозможно играть Баха туберкулезному ребенку, прежде чем его вылечишь. Он его просто не услышит! Поэтому-то мы и едем в Эритрею. Ты согласна?
— Конечно, — с легкой заминкой согласилась она. — Я только подумала… Мне кажется, у тебя могло бы быть такое будущее!
Я вдруг понял, что ее тревожат собственные сомнения относительно столь значительного жизненного решения. Скорее всего, сомнения вполне объяснимые. Ведь она отправлялась в одно из немногих мест на земле, где о продукции «ФАМА» никто и слыхом не слыхал.
Было уже одиннадцать, когда мы наконец приступили к делу. Мы оккупировали столик в «Кафе де Флор», заказали по чашке кофе и принялись штудировать раздел учебника о болезнях, которые должны были стать темой наших завтрашних занятий.
Как и следовало ожидать, Франсуа, вечно восседавший в отдельной кабинке где-нибудь в уголке, подошел полюбопытствовать, чем мы заняты.
Взглянув на наши конспекты, он повернулся ко мне с шутливым упреком:
— Мэтью, ты меня разочаровал.
— О чем это ты? — К этому времени мы уже все перешли друг с другом на «ты», включая шефа.
— Ну просто, если бы я был в обществе такого прелестного существа, как синьорина Далессандро, я бы не стал тратить время на эпидемиологию.
— Скройся, Франсуа, — ответила Сильвия с таким же деланым негодованием.
И он скрылся.
Почти два часа мы штудировали завтрашний сложный материал, изобиловавший статистикой.
Наконец Сильвия объявила, что мы готовы.
— Может, закажем по чашке кофе без кофеина на сон грядущий?
— Конечно, почему бы нет. Тем более, если ты хочешь.
Вечер выдался длинный. Волнующий, но утомительный. Я не мог дождаться, когда наконец упаду на подушку.
— Мне одна мысль пришла в голову, — произнесла Сильвия, когда мы складывали книги. — Директор нашего японского филиала только что прислал моему отцу крошечный магнитофон. Новая модель. Что, если тебе записать несколько кассет? Мы их возьмем в Африку и будем там слушать.
У меня есть идея получше, — возразил я. — Поскольку нам не на что тратить деньги, мы можем купить записи каких-нибудь настоящих исполнителей, например, Ашкенази или Даниэля Баренбойма…
— Я предпочитаю тебя, — не унималась Сильвия.
— Пора отвыкать, — посоветовал я.
Мы вышли из кафе и медленно зашагали к отелю.
