Я посоветовала Катеньке не горячиться, не делать преждевременных выводов и – упаси бог! – не давить на сына. Ведь он может уподобиться тем молодым упрямцам, что будут действовать вопреки своим интересам, лишь бы поспорить с родителями, разумеется всегда неправыми… В конце концов, сказала я Катеньке, далеко не все приезжие девушки встречаются с москвичами из одних только материальных соображений. Увы, судя по выражению лица подруги, ее это нисколечко не убедило, и я подозреваю, что она так и не воспользуется моим советом; напротив, будет пилить Андрюшеньку за его «скверный вкус», чем добьется лишь обратного эффекта.
Вот и пойми этих родителей! Еще несколько дней назад Катенька приходила ко мне с жалобами на то, что ее дорогой сынок не встречается ни с кем, кроме своих виртуальных друзей…
Но я, как обычно, отвлеклась, а мой дорогой читатель уже, наверное, позевывает над книгой и пьет кофе, чтобы окончательно не уснуть. Что ж, я постараюсь сделать все, чтобы вновь вернуть его в бодрое расположение духа…
Глава 3
Уильям Шекспир и пельмени с сыром
История любви к пельменям уходила корнями в самое раннее Костиково детство.
Только тогда пельмени готовила мама, и готовила их вручную, то есть со всеми хлопотами, идущими в комплекте с пельменями: раскатыванием теста, вырезанием (с помощью перевернутого бокала и ножа) ровненьких беленьких, запорошенных мукой кружочков, укладыванием в них фарша (тоже, прошу заметить, изготовленного собственными руками) и прочей, на взгляд вечно спешащих современных людей, бесполезной и бессмысленной тратой времени.
А еще в маминых пельменях был, как нынче говорят, «бонус» – счастливый пельмень. Мама засыпала в него горошинки перца, заворачивала так же, как самый обычный пельмень, и заботливо укладывала рядом с остальными близнецами-братьями. Но этот отличался от прочих близнецов именно тем, что был счастливым. Кому он попадется – тот может загадать желание. И желание, как говорила (и совсем не обязательно думала) мама, непременно должно исполниться.
Когда настали суровые времена студенчества, вечного отсутствия денег и ночевок в общажных комнатах приятелей, Костику было уже не до баловства домашними пельменями. Пельмени покупались самые дешевые, а точнее, дешевейшие из самых дешевых, и, уж конечно, в пачке этих студенческих пельменей не попадалось ни одного счастливого.
Счастье, правда, существовало само по себе. Казалось, что все дороги открыты, что впереди бесконечная и прекрасная в своем непостоянстве жизнь, что верные студенческие друзья никогда не бросят, лишнего не спросят, как поется в известной песенке, что любимая никогда не оставит, потому что любовь – чувство непроходящее, и много других разных «что», которые так свойственны нам в юности, но которые, увы, испаряются, едва эта легкокрылая дива оставляет нас навсегда.
И все же безвозвратно ушедшее детство, а с ним и юность не отвадили Костика от дорогих его сердцу пельменей. Напротив, чтобы сделать это блюдо еще более желанным и аппетитным, Костик выдумал новый рецепт: пельмени с сыром.
По студенческой привычке (или в силу отсутствия желания постичь тайны поваренной книги) Костик готовил покупные пельмени в кастрюльке, осторожно вынимал их ложечкой (по одному!), методично выкладывал на заранее подготовленную тарелку (увы, без голубой каемки) и… – внимание, здесь начинается самое главное!.. – посыпал их заранее же натертым сыром. Далее Костик накрывал пельмени другой глубокой тарелкой и, усилием воли подавляя желание тут же наброситься на милое сердцу (и, разумеется, желудку) блюдо, дожидался, когда истекут положенные три минуты.
Костик не был педантом, не был он и маниакально пунктуальным: он мог опоздать на работу, мог плюнуть на все дела, забыть о последнем поезде метро и растерянно стоять у закрывающегося ларька с пивом, но! он ждал ровно три минуты – ни минутой больше или меньше, – прежде чем приступить к таинству поедания пельменей.
В «Голодном Колобке» о Костиковой глубокой привязанности знали не понаслышке. Молодой человек, каждый день настойчиво спрашивающий, не подают ли в этом заведении «пельменей с сыром», убедил-таки местного повара в том, что это блюдо просто обязано разнообразить меню закусочной. Теперь не только Костику, но и всем посетителям «Колобка», заказывающим пельмени, непременно задавался вопрос: «Вам с сыром или без?» – «А что, есть с сыром?» – интересовались изумленные посетители и, за редким исключением, соглашались попробовать это диковинное блюдо.
Сегодня мир казался Костику совершенно серым, лишенным красок. Так что даже пельменей не хотелось. Но укоренившаяся за последние три месяца привычка все равно заставила его, вышедшего из офиса, свернуть влево, а не вправо и поплестись, а не бодро зашагать в сторону выставочного центра.
Поначалу Костик даже рассердился на себя за предсказуемость, но вскоре в голове у него сложилась чудненькая программа сегодняшнего вечера: вначале – традиционные пельмени в «Колобке», а потом – «сливовая заманиха» в «Чаше Хайяма», местном дегустационном зале, где Костик частенько «утолял свои печали».
Конечно, «Чаша Хайяма» – перебор во всех отношениях. Такую роскошь Костик мог позволить себе только в благословенную пятницу, когда клятая рабочая неделя оставалась позади вместе со всеми ее офисами, ненавистными офисными рожами, начальством, полуначальством, сверхначальством и прочей начальственной иерархией, а также мерзкой толкотней в налоговых, бумажками для нотариусов и всей этой пустой курьерско-офисной жизнью.
И хотя была вовсе не пятница, а всего-навсего четверг, Костик, повинуясь невнятному шевелению души, настойчиво требующей праздника, решил плюнуть на клятое начальство и его завтрашний бухтеж по поводу его, Костикова, перегара. К тому же, не без помощи менеджера Лилечки – единственного светлого проблеска во всей начальственной команде, – сегодня он освободился гораздо раньше обычного.
Больше всего Костик негодовал по поводу Пал Саныча, директора фирмы, который постоянно изводил его своей любимой фразой: «Ну чё ты, Костик, а еще филолух…» Пал Саныч, как истинный руководитель, полагал, что на работе Костик обязан думать только о деловых бумагах, печатях, штампах и налоговых, короче, «трудиться, не глядя в небо». А Костик не мог не глядеть в небо. Он просто этого не умел.
«И все-таки из-за чего цепляется ко мне Пал Саныч?» – рассуждал дорогой Костик.
А все из-за того, что сам Пал Саныч зациклен на своей карьере, как сторожевая собака на доме, который ее с детства пинками и побоями выучили охранять. Какие уж тут посторонние мысли, когда только тебе и воли, что сидеть на цепи и дальше этой цепи – никуда. Если только-то тебе и внушили: кто на коне – тот чувила, которому «респект и уважуха», а кто под конем – тот «лох ушастый». И что тут делать, как тут быть Пал Санычу, когда на пятом десятке он все еще директор маленькой фирмы, а бери его мерками – тот самый «ушастый лох»… И как тут не злиться, как не выходить из себя, когда на бумажке – будь она четыре сотни раз второстепенная и на фиг никому не нужная – недостает одного штампика? Как не бранить своего несмышленого, невнимательного, озабоченного чем угодно, только не штампиком, курьера Кос тика?
