— Ну что, Анюта, поздравляю с боевым крещением.
Даже когда он поднялся и вышел из меня, в глазах было по-прежнему темно от боли. Где-то кричала Настя, но я не могла понять, далеко это было или близко.
Я лежала и молила бога, чтобы он меня убил на месте. Я не хотела жить. Несмотря на шум в голове, я понимала, что натворила. Сколько я так пролежала, я не знала.
Глеб вытер меня салфетками и одел. Он почему-то сильно ругался. Затем взял меня подмышки и вытащил на улицу. Я стоять сама не могла — ноги были как не мои, низ живота скручивало от боли. Глеб держал меня, чтобы не упала. Следом за мной вышла Настя и два парня. Несмотря на календарное лето, ночи были ещё очень прохладные. Я замёрзла, пока к нам подогнали машину. Нас с Настей впихнули на заднее сидение. Глеб сел на пассажирское место вперёд, машина поехала. Он повернулся к нам и заговорил ледяным голосом, который я не узнавала.
— Слушайте сюда, бл*ди. Мы весь вечер вас снимали. И на видео прекрасно видно, что пришли вы к нам по собственной воле, танцевали, пили с нами и веселились. И никакого сопротивления вы не оказывали. Так что всё у нас с вами было добровольно, по обоюдному согласию. Трахали мы вас в презервативах, нашего ДНК на вас нет, на видео наших лиц не будет видно, так что это вообще были не мы. Это я вас на всякий случай предупреждаю, если вдруг решите пожаловаться, что мы вас отымели против вашего желания. Вы никому ничего не докажете, только выставите себя шлюхами.
Меня бил озноб или трясло от нервов. Зубы стучали так, что, казалось, этот стук слышат все вокруг.
— Если вы хоть кому-то пикните, что вы были против, то видео нашего сегодняшнего развлечения попадёт в сеть. И, поверьте, оно снято так, что все решат, что вы ещё выпрашивали добавку. Думаю, Максу это особенно понравится. И его отцу. Хорошая реклама для их бизнеса — невеста сына владельца оказалась бл*дью. У тебя ведь нет сомнений, кому он поверит — какой-то девке или своему лучшему другу и видео?
Мысли у меня постепенно прояснялись, видимо, алкоголь или что я там пила, выветривался.
— Да, Анюта, я тебя обманул. Макс меня не присылал. Я сам пришёл, а Настюша помогла нам с тобой сегодня встретиться. Ты ведь должна была понимать, куда и для чего шла. Хорошие девочки, которые не хотят, чтобы их трахнули чужие мужики, не ходят по ночным клубам и не надираются до потери сознания. И скажи спасибо, что это был я, а не толпа придурков, которая на тебя весь вечер слюни пускала. Я, можно сказать, тебя от них защитил, а то пустили бы по кругу и не посмотрели на то, что это твой первый раз. Ну, а я — не альтруист, я взял небольшую плату за свои услуги. Настюш, извини, на тебя меня сегодня уже не хватило. Надеюсь, мальчики не оставили тебя голодной? — он усмехнулся.
Настя почему-то молчала, только всхлипывала. Я не могла на неё смотреть.
Машина остановилась. Глеб вытащил нас на улицу и грязно выругался, что мы испачкали ему салон. После этого сел в машину и уехал, кинув напоследок:
— Желаю хорошего продолжения вечера.
А мы остались стоять, озираясь по сторонам и пытаясь понять, где мы находимся.
— Похоже, нас высадили на трассе. Ань, у тебя телефон есть? Я свой, кажется, в клубе оставила.
— Посмотри в сумочке. Что-то мне как-то нехорошо.
Низ живота и промежность по-прежнему горели от боли, джинсы между ног были мокрыми. Ветер обдувал, было очень холодно. Сил стоять не было — и я опустилась на землю. Настя что-то мне говорила, но я уже ничего не могла разобрать. Последнее, что запомнила, — шум машин и свет фар.
Глава 10
Аня. 5 лет назад, июнь
Очнулась я в больнице. Девочка в медицинской форме тут же кого-то стала звать. Пришла врач.
— Где я?
— В 3-й горбольнице в гинекологии.
— Что со мной?
— Разрыв стенки влагалища и другие более мелкие внутренние повреждения, большая кровопотеря. Наложили швы, так что садиться тебе пока нельзя. Если захочешь встать, перекатывайся на бочок и сразу поднимайся, не садясь.
Воспоминания накатывали волнами, мне стало плохо, медсестра сделала какой-то укол, и я отключилась.
Когда я снова пришла в себя, мне сообщили, что приехал следователь и хочет задать мне несколько вопросов.
В палату вошёл молодой мужчина в наброшенном на плечи халате. Представился и стал что-то спрашивать. Я хорошо запомнила всё, что сказал в машине Глеб, да я и сама понимала, что он в любом случае отмажется и выйдет сухим из воды, ведь деньги творят чудеса, а меня вываляют в грязи так, что до конца жизни не отмоюсь.
Глеб обещал, что если мы с Настей будем молчать, то видео в сеть не попадёт. Значит, об этом никто не узнает? Он и его друзья ведь никому не расскажут? Они же сами заинтересованы, чтобы их ни в чём не обвинили, а поэтому будут молчать?
Мысли метались. Меня трусило от паники. Хотелось спрятаться от всего мира и больше никогда не вылезать из укрытия. Я мечтала, чтобы меня оставили в покое и просто забыли обо мне, будто меня никогда не существовало. Я панически боялась, что кто-то узнает о том, что со мной произошло. Когда остаёшься в грязи один-на-один с собой, то можно уговорить себя, что ничего не было.
Писать заявление я отказалась, заявила, что всё было добровольно. Следователь долго уговаривал меня. Он говорил, что знает, что это было насилие, потому что такие повреждения при добровольном половом акте получить невозможно. Убеждал, что, если я сейчас не напишу заявление, то рискую в дальнейшем подвергаться насилию неоднократно. Да и уроды эти будут безнаказанно продолжать насиловать девочек. Но я стояла на своём, подписала бумагу о том, что претензий не имею, и следователь ушёл.
Потом я буду неоднократно сомневаться, правильно ли поступила. А тогда это было моё осознанное решение. В нашей стране смысла бороться за правду не было, но зато так у меня был шанс остаться со своей бедой наедине, не привлекая излишнее внимание.
От медсестры я узнала, что Настя от осмотра отказалась и уехала сразу, как только меня привезла. Я очень надеялась, что она не сильно пострадала. У меня к ней было много вопросов. Ответы на них моему разуму были известны, но сердце отказывалось верить, что моя подруга могла со мной так поступить.
— У тебя есть родственники? — спросила врач при очередном обходе. — Ты им сообщила, что ты здесь?
— Есть, но они живут в другом городе. Я не готова сейчас с ними встречаться, хочу побыть одна.
Чувствовала я себя очень плохо. Пыталась вставать, но сильно кружилась голова. Промежность болела. Даже просто перевернуться с бока на бок в кровати оказывалось практически невыполнимой задачей. При каждом шаге там что-то болезненно тянуло.
Дважды в день обрабатывали швы. Процедура эта была настоящей пыткой. Даже просто залезть на гинекологическое кресло, раздвинуть ноги и позволить кому-то к себе прикасаться, было страшно и больно. А уж когда медсестра заливала меня там какой-то жидкостью и тыкала ватным тампоном, размазывая лекарство, мне казалось, что меня резали наживую. Но я стойко переносила все страдания — физическая боль была расплатой за мою глупость. Я это понимала и принимала. Мне казалось, что чем сильнее болит, тем быстрее я искуплю свою вину и отмоюсь от грязи.
Больше всего болела душа. Её нельзя было ни заштопать, ни вырезать. Стоило мне закрыть глаза, как перед глазами возникали кошмарные кадры из недавнего прошлого и возвращалось то ощущение боли. Каждый день ко мне приходила женщина-психолог, пыталась меня разговорить, поддержать и успокоить. Но разве то, что я натворила, можно было исправить разговорами?
Захлёстывала паника. Ну почему я не послушалась Макса и пошла на эту вечеринку? Почему поддалась уговорам Насти и осталась там, вместо того, чтобы вернуться в общежитие, когда почувствовала, что пора уходить? Глупая, глупая, глупая. Самое страшное, что изменить уже ничего было невозможно.
Мне казалось, что все вокруг знали о том, что со мной случилось, и показывали на меня пальцем. Чувствовала себя грязной и опозоренной. И никто мне не мог помочь и вытянуть из бездны, в которую я летела.
