— А ты ничего, прикольный. — И видимо, чтобы добить окончательно. — И ресницы у тебя совсем как у девчонки.
Когда Птица ушла, я машинально посмотрел на часы. Мы проболтали минут сорок. Это был абсолютный рекорд по длительности моего общения с противоположным полом тет-а-тет.
Глава 7 Птица — это опасно
В комнату я вернулся, как только мое лицо побледнело до приемлемого состояния и втайне надеясь, что Йойо также восстановил душевное равновесие до обычно-благодушного. В самом деле, к моему большому облегчению, он сидел на койке, прикрыв глаза, и расслабленно перебирал струны. В настежь распахнутое окно, привлеченная включенным мной светом, влетела большая, цвета серой древесной коры, ночная бабочка. Наверное, одна из последних еще не уснувших в этом году. Незваная гостья принялась кружить над головой Йойо, но он не обратил на мотылька ни малейшего внимания, погрузившись в параллельный мир своей музыки. Из-под его гибких тонких пальцев прирожденного музыканта срывались со струн отрывистые, ритмичные звуки, наполняя комнату шумом дождя, неторопливого, завораживающего, летнего. Не добившись к себе интереса, бабочка, громко трепеща крыльями, сделала несколько витков по комнате, и приземлилась где-то за шкафом. Я захлопнул окно, надеясь, таким образом, деликатно вывести Йойо из транса и заявить о своем присутствии. Потом, усевшись на кровать напротив него, сказал:
— С забавной девчонкой сейчас познакомился…
Почувствовал, что снова начал краснеть и замялся, не зная, стоит ли продолжать. Меня неудержимо тянуло поговорить с кем-нибудь о Птице, и Йойо был единственным, с кем я мог это сделать.
— Йоу, ты делаешь успехи, сын мой, — меланхолично заметил этот гений-самоучка, продолжая, терзать гитарные струны.
— Я не твой сын, — напомнил я ему.
— О да, — засмеялся он — Ты сын городских окраин…
— Ее зовут Птица.
Йойо прервал музыкальные экзерсисы, открыл глаза и задумчиво воззрился на меня.
— О…, - сокрушенно протянул он с сочувственной интонацией, — да ты запал, чувак. Не советую.
— Почему?
— Потому, что Птица, чувак, — это не забавно, — произнес он наставительно. — Птица — это опасно.
— Даже так? — я невольно фыркнул, представив себе ее хрупкую фигурку, увешанную орудиями уничтожения, наперевес с бензопилой в тонких руках. Выглядело эффектно.
— Она девушка Синклера, дитя, — он так и сказал немного старомодно и целомудренно — «девушка». — А Синклер — это серьезно.
Это была неприятная новость, и я недоверчиво хмыкнул:
— Так у него, наверное, много… девушек?
— Одна, Хьюстон, одна. И так совпало, что это Птица. И не хлопай на меня своими глазками, олененок Бемби.
— Давно ли? — я все никак не мог уняться. Это было неправильно. У таких парней как Синклер должны быть такие девушки как Роза. Много таких девушек, на каждый день недели.
— Давно, — отрезал Йойо, — с сотворения мира. И запомни, чувак, заруби на всех доступных тебе частях своей тушки, есть вещи неизменные на свете — это восход и заход солнца и Синклер и Птица. Так что, забудь.
Я пожал плечами. Мне все равно ничего не светило в этом плане, но настроение как-то резко испортилось. А Йойо внезапно отложил гитару и, вперив в меня пристальный, немигающий взгляд, спросил:
— Слышь, Хьюстон, ты ведь в детдом еще ребенком попал, верно?
— И что? — я не любил об этом вспоминать.
— Маленький, хорошенький Бемби. Почему тебе не усыновили?
Я не ответил, сделал вид, что ищу что-то в сумке под кроватью. Хотя, что там было искать: пара рубашек, сменка белья, почти новый джемпер, доставшийся мне по случаю, да несколько книг. Ту книжку про Потеряшку, я тоже прихватил с собой из прежнего лицея, на память. Но Йойо не отставал:
— Просто интересно, как ты дошел до этого.
— До чего, до этого?
— До этого приюта потерянных душ.
Я мрачно взглянул на него, если он хотел отвлечь меня от мыслей про Птицу, то напрасно старался. По его же выражению, я запал, и ничего не мог с собой поделать. И какая, в общем, разница, Син это или кто-то другой, вряд ли я вообще на что-то мог рассчитывать. Обычно, если кто-то из девчоночьего племени со мной вдруг заговаривал, я тут же начинал краснеть, злился на себя за это, и старался быстрее отделаться от приставалы с косичками. И потом еще долго, мучительно переживал про себя. Каждый раз внутренне содрогаясь при мысли, о том какой у меня, наверное, был глупый и жалкий вид. Душераздирающее, в общем, зрелище. Поэтому старался по возможности избегать лишних контактов любой степени, чтобы потом не терзаться бесплодными душевными муками от сознания собственного несовершенства. Почему это не сработало с Птицей, не знаю.
— Нет, если не хочешь, не отвечай, малыш. Я не настаиваю.
Йойо был неистощим в изобретении для меня разных прозвищ и эпитетов. Он не настаивал, но лицо его так и светилось от неподдельного любопытства. Да собственно, что здесь было скрывать, просто не хотел ворошить, то, что уже успело покрыться, выражаясь высоким слогом, пеплом забвения.
— Я не разговаривал.
— Шутишь! — восхищенно воскликнул он. — Сладкий, маленький олененочек, которого к тому же не слышно — мечта любого семейства с мозгами. Да за тебя усыновители драться должны были.
Я усмехнулся, на Йойо невозможно было обидеться или рассердиться. Вся его круглая веснушчатая физиономия, с небольшими и тоже круглыми, как зеленые виноградины, глазами была такой лучезарно жизнерадостной, что могла вселить оптимизм даже в хмурый ноябрьский вечер.
— И что еще с тобой было не так?
— Ничего… Просто боялся машин.
Любую попытку запихнуть или заманить меня в автомобиль я расценивал как покушение на жизнь и защищался всеми доступными способами, то есть руками, ногами, зубами, кусаясь и царапаясь, при этом вопя как резанный. Впрочем, если бы не это, меня бы сочли еще и немым, а так просто ненормальным. Если же кому и удавалось, скрутив, затолкать меня в салон, я начинал биться о двери в отчаянной попытке выбраться, ничего не слыша и не видя, кроме вожделенной свободы за пределами этой консервной банки, которая давила на меня, лишая возможности дышать. Я просто пытался выжить, но это вмиг расхолаживало желающих поделиться с несчастным «сладким олененочком» избытком семейного тепла и домашнего уюта, потому что делиться в этом случае было бы уже нечем.
— А ты, — в свою очередь поинтересовался я, — как здесь оказался?
— Я здесь родился, — скромно сказал Йойо.
— То есть, — оторопел я.
— Да, Бемби, такие вот дела. В один ненастный день конца декабря, сторож этого весьма почтенного заведения, совершая традиционный обход, — начал свою сагу Йойо, — услышал музыку небесных сфер, звучавшую в одной из комнат. Причем заметь, комната оказалась закрытой на ключ, который был давно утерян. Но так как у этого несчастного, впрочем, весьма сердобольного человека не было ни слуха, ни фантазии, он счел, что туда забралась кошка. Вскрыв с помощью нехитрых манипуляций с ломом дверь, он обнаружил за ней чудесного младенца, лежавшего, по недоразумению, в грязных пеленках, который приветствовал его радостной песней. В общем, это и был я.
Уловив на моем лице гримасу недоверия, Йойо добавил с горячностью:
— О происшествии писали в газетах, Хьюстон! Ты хоть понимаешь, что это значит, темная ты лесная зверушка!
— И что это значит? — мне стало весело.
— Факт моего рождения вошел в анналы истории, был зафиксирован в сознании сограждан и еще долго будоражил их нестойкие умы своей уникальностью. Поговаривали даже о скором конце света и повышении тарифов на парикмахерские услуги.
— Черт, Йойо, ты такой… — я хотел сказать враль, но не смог от одолевшего меня приступа смеха.
Глава 8 Новая встреча
Я снова увидел Птицу на следующий день в столовой. На завтрак была молочная каша, печаль-печаль. Пришлось ограничиться чаем и хорошим куском хлеба, очень вкусного, с ломкой, хрустящей корочкой. Вся их компания заняла спаренный столик у окна. Она сидела рядом с Сином, и его рука по-хозяйски лежала на спинке ее стула. И хотя он, казалось, не обращал на девушку внимания, что-то шумно и весело, обсуждая с Тедди и Киплингом, последние сомнения отпали. Его донельзя довольный вид говорил сам за себя. Значит, и цветы были не для Розы. Когда, они уходили, Птица, заметив меня, приветливо улыбнулась. От этого мимолетного знака внимания настроение сразу скакнуло вверх. Вернувшись в комнату, я достал альбом и попытался сделать пару набросков. Против ожидания, провозился довольно долго. Выходило похоже, но как-то не так. Вроде и черты точеного ее лица, мной были схвачены верно, но вот чего-то не хватало, чего-то очень важного. Может, виной тому было подвижное, постоянно меняющееся выражение ее лица, по которому словно по поверхности воды скользили тенями от облаков и солнечными бликами, отсветы ее чувств и мыслей.
