когда я убираю пакет со льдом. Видимо, зрелище не очень, потому что он тут же отводит глаза в сторону.
– Я уеду к крёстной, и ты дашь мне пару дней подумать. И подумаешь сам, стоит ли нам быть вместе. Потому что, если ты намерен продолжать в том же духе, то я пас, Илья.
Время останавливается. От его решения зависит будем ли мы вместе и дальше. Потому что, если снова заупрямится и попытается манипулировать мной, я не смогу ему поверить.
Но Филатов меня удивил. Обыграл даже можно сказать.
– Хорошо. Если ты считаешь, что так будет лучше – окей! – махнул рукой на дверь. – Можешь ехать к своей крёстной. Ладно, – а потом в два шага преодолел разделяющее нас расстояние и дёрнул меня вверх, вынуждая выронить пакет со льдом и испуганно охнуть. – Но пообещай, что будешь отвечать на мои звонки. Иначе я разнесу халабуду твоей Елены Мироновны в щепки.
Вздыхаю, поджимая губы. Опять угрозы, опять попытки запугать.
– Я ничего тебе обещать не буду, Филатов. Если я тебе дорога, как ты говоришь, тогда тебе придётся смириться и подождать. Ты меня ударил. Посмотри, что ты сделал. По-твоему, ты ещё можешь ставить мне условия? После этого? – голос начинает дрожать, а Филатов отступает.
– Я отвезу тебя. Возьми необходимые вещи.
Разлука с Ильёй повергает меня в состояние затянувшегося тяжёлого стресса. Ещё немного и заработаю себе депрессию. Мне не хочется учиться, выходить на улицу. Да вообще самые банальные задачи, такие, как поесть или застелить постель, превратились в тяжёлые обязанности, выполнять которые совершенно не хочется.
Так и лежу уже три дня, глядя в одну точку на потолке. Поворачиваюсь на бок, смотрю в стену. На другой бок – и взгляд упирается в тумбочку. А больше ни на что сил нет. Из меня будто все силы выкачали.
Плакать не хочется. Кажется, слёз вообще нет. Просто какая-то апатия. Абсолютная, пугающая. Но пугает она больше крёстную, чем меня.
– Ты совсем ничего не ешь. Так нельзя, – ставит на тумбочку тарелку супа и садится рядом. Я чувствую умопомрачительный запах еды, но почти уверена, что не смогу проглотить и ложку. – Варя? Ну что же ты, солнышко? Ну нельзя же так.
Изначально Елена Мироновна рассвирепела, когда увидела меня на пороге своей квартиры с сумкой и синяком на пол лица. Она ругалась, как наш детдомовский завхоз и грозила Филатову судами и страшными карами. И даже пыталась ему позвонить с моего телефона, пока я не отобрала у неё мобильник и не швырнула в стену.
А потом крёстная сникла и затаилась. Супчики мне носила, печеньки. А я куска проглотить не могла, потому что там, в горле, комок, как камень, поперёк встал. Горький на вкус, отвратительный.
На второй день я попыталась собрать свой разбитый телефон, но он восстановлению уже не подлежал. Проще купить новый. Было горько. Не из-за железяки этой, конечно. От того, что Илья будет мне звонить, а я не отвечу. А мне бы хотелось голос его услышать. Просто знать, что с ним всё в порядке. И что он скучает и переживает из-за случившегося.
– Ну что делаешь? Оставь уже этот телефон. Выбрось его. Не нужно нам ничего от этого негодяя. Сами всё купим. У меня кое-какие сбережения есть, и на телефон тебе хватит и на вещи новые. А эти ему верни, – настаивала тогда крёстная. Пока я глаза не подняла и на неё не посмотрела. И она поняла, почему я плачу. Не из-за шмотья. Кому оно вообще нужно?
Ну а ближе к вечеру накрыла апатия. Так и лежала я уже сутки, словно каменная статуя. Бледная, страшная, никакая.
– Варюш. Я прошу тебя, моя хорошая, сядь, поешь. Нельзя так. Думаешь, он сейчас так же по тебе страдает? Небось уже и забыл, что у него жена есть. У таких как он обычно знаешь сколько таких, как ты?
Я на крёстную взгляд опустила, а она тяжело вздохнула.
– Он меня любит.
– Как же! Любит! – Елена Мироновна вскочила, принялась поправлять вязанную салфетку на тумбочке и переставлять тарелку с места на место. – Любил бы – не ударил! А это, моя дорогая, не любовь. Ему просто надоели его модельки глупые! Решил себе девочку чистую да невинную взять. Ну и взял! А она побежала, думала сказка с таким будет. Ох, не нравится мне этот твой Илья. С первого взгляда не понравился и не зря. Сейчас главное с разводом не затягивать. Жаль, конечно, что место в общежитии потеряла, ну ничего. Со мной будешь жить пока. Учёбу закончишь, а там…
Я резко села на кровати, на неё уставилась.
– А вы уже всё спланировали, да? А меня спросить забыли?
Крёстная присела, за руку меня взяла.
– А ты что же, вернуться к нему хочешь? После этого? – на мой синяк кивнула.
– Я не знаю, чего я хочу. Но точно не того, чтобы кто-то за меня решал, как мне жить дальше, – свою руку из её вырвала и в ванную убежала, чтобы там закрыться и реветь до глубокой ночи. Апатия, наконец, отпустила. Но на её место пришёл страх. Страх потерять его, своего Филатова.
*****
Илья опоздал на важную встречу впервые за… Да, наверное, вообще впервые. Он всегда старался быть ответственным. Сначала, чтобы отцу соответствовать, а потом, чтобы соответствовать себе самому. Работа – это главное. Встать у руля семейного бизнеса – самая важная цель в жизни.
Но то всё было «ДО». До того, как влюбился в девчонку с курса. До того, как сделал её своей женой и до того, как сошёл с ума от неё. От ревности, от жуткого, пробирающего страха потерять эту девочку. Единственную, верную, влюблённую в него по уши. Ту, что никогда не бросит, даже если вдруг окажется на дне. Потому что ей не нужны деньги, ей не интересны шопинги в Италии и Англии, тачки и брюлики. Ей вообще ничего не нужно, кроме него. Таких девочек – одна на миллион. И конкретно эта была создана для него.
А он всё просрал. Упустил. И теперь, глядя, как она утекает сквозь пальцы, был готов снова лечь в дурку, да куда угодно, хоть в клетке себя запереть, лишь бы всё исправить. Лишь бы больше не видеть страх в её глазах. И те следы, что он оставил на её красивом личике.
Уже три дня он жил, будто в каком-то тумане. Нещадно пил, пытаясь залить жажду,
