«Егорушка. С ума сойти!»
— Милок, сбегай в аптеку, будь добр, — проскрежетала старушка, вновь опускаясь на лавочку. — Валокордин закончился, а я по такой жаре не дойду. Сил нет никаких.
— Конечно, без проблем. Может, еще что-то вам нужно? Нимесил? Хлеб? Молоко? Лук? Картошку? Шоколад у вас еще есть? Давление, кстати, ваше как?
«Что?..»
Ульяна даже как-то забыла, что вот так откровенно пялиться на людей неприлично. Долгие годы формировавшийся в голове шаблон натянулся по швам: разрываться отказывался, но треск вдруг начал издавать угрожающий. Вот этот, словами мамы, «шалопут», который «ни о ком, кроме себя, не думает», побросает сейчас все свои дела, коня своего драгоценного и помчится в аптеку по указке какой-то бабульки? Да ладно!
Объяснить себе такое Уля могла только почтением к возрасту и ничем иным. Но «Егорушка»? Это чересчур ласково. Так к человеку можно обратиться лишь от большой любви. А чтобы от большой любви – это же еще заслужить надо.
Нет, ну… В детстве Ульяна Егора сама чуть ли не братом считала, однако пришло время, и он спустил её с небес на землю, дав понять, что не готов стоять на её пьедестале самых близких людей. Наглядно показав, что для него не имеет значения привязанность соседской девчушки, что в его жизни для неё места уже не хватает. О том, как тяжело переживался разрыв отношений, вспоминать не хотелось. Неоспоримо одно: последующие тринадцать лет – и особенно последние пять – Егор лишь укреплял Ильиных в сделанных на его счет горьких выводах.
«Егорушка…»
— Нет-нет, милый, мне и за месяц то, что ты мне в прошлый раз принес, не съесть. Дай Бог тебе здоровья!
«Что, блин?! Да в смысле?!»
Пока Уля подбирала с асфальта отвалившуюся челюсть, баба Нюра запустила морщинистую руку в карман цветастого байкового халата, изъяла оттуда горсть монет и протянула их ему на раскрытой дрожащей ладошке, предлагая набрать, сколько надо. Ульяна не могла отвести от этой жалкой кучки грязного металла взгляд. Ей сразу вспомнилась собственная бабуля, здоровья ей покрепче! Бабушка Галя всю жизнь живет на Камчатке, переезжать в Москву отказывается наотрез, и Ильиным ничего не остается, кроме как перечислять на карту пару десятков тысяч рублей в месяц, чтобы та чувствовала себя свободнее в тратах.
«Интересно, а там кто-нибудь бегает для неё в аптеку и за продуктами, или всё сама?»
Егор отшатнулся с таким выражением лица, словно эта старушка божий одуванчик протягивала ему сейчас гранату без чеки. Покачал головой и испарился. Инструменты и запчасти остались брошены на земле у «Ямахи».
На всё про всё пара минут.
— Никогда не берет, — задумчиво протянула баба Нюра, разговаривая, скорее, сама с собой, чем с оторопевшими девушками. — Эдак и на похороны накопится.
«Я чего-то не знаю?..»
Ульяна пришла в себя лишь спустя несколько мгновений. И то только потому, что Юлька, вздохнув еще мечтательней и громче прежнего, пробормотала что-то бессвязное себе под нос.
— А почему… Почему вы меня не попросили? Я бы тоже могла сходить, — тихо спросила Уля.
Сгорбленная фигура бабы Гали встала перед глазами. Бабушке Гале до ближайшей аптеки минут десять, а до магазина – все пятнадцать. И пусть она никогда не жалуется, пусть постоянно твердит, что всё у нее хорошо, но кто их знает, стариков этих? Вечно они боятся близких напрячь, боятся стать обузой. До сего момента Уля почему-то никогда всерьез не задумывалась о том, каково бабуле там одной приходится.
«Позвонить бы…»
Старушка усмехнулась по-доброму:
— Милочка, ты ведь даже не в курсе, как меня зовут и где я живу, как я могу тебя тревожить? А Егорушка быстро сбегает и занесет домой. Пойду я, а то вон – кавалер ваш уже замаячил на горизонте. Не буду мешать.
С этими словами баба Нюра поднялась и застучала клюкой в сторону соседнего подъезда. А Уля – та даже не успела переключить мысли на мифического кавалера: произошедшее выбило из-под ног почву, всегда казавшуюся ей твердой. Чуть ли не впервые в жизни она задумалась об одиночестве. А Егор… Чего она о нём не знает? Точнее, по-другому: что она вообще о нём знает? Сама знает, без маминых подсказок? Знает, если «вглубь, а не по верхам»? Если вспомнить…
«В приближении всё не то, чем кажется издалека», — зазвучал в голове дребезжащий голос бабы Нюры. В их случае приближение сменилось широким углом лет сто назад, и в этой позиции «линзу» заклинило.
Способен ли один поступок перевернуть уже устоявшееся представление окружающих о человеке, его совершившем? Вряд ли, но, кажется, способен это представление пошатнуть.
А еще почему-то одолело вдруг чувство жгучего стыда. Прожила тут двадцать четыре года и понятия не имеет, кто её соседи, из каких они квартир, чем живут… Дом как улей, девять этажей, тридцать шесть квартир в подъезде, подъездов два, итого квартир семьдесят две, и в каждой – один, двое, трое, да хоть десяток людей всех возрастов и социального положения, разных судеб. Как тут всех упомнить и какой вообще в этом смысл?
«Так себе оправдание. Просто ты не хотела, не думала об этом, вот и всё. Было не интересно. Куда как интереснее за скидкой на кеды охотиться и прятаться от реальности в выдуманных мирах…»
Шикарное было настроение пробило дно. Трижды.
***
— Девушки, не грустите. Угощайтесь мороженым!
Парень, которого Уля заметила рядом с «Ямахой» десять минут назад, материализовался в фокусе её внимания внезапно: только что она смотрела в себя, размышляя о собственном вопиющем безразличии к окружающему миру, и тут кто-то бесцеремонно вторгся в её личное пространство и выдернул в наружность. Юлька тут же заняла «охотничью стойку»: расправила плечи, накинула на губы одобрительную полуулыбку, взмахнула ресницами и тряхнула головой; светло-русые пряди спружинили и красиво обрамили лицо. Королева.
Королева и красавчик.
Ну, красавчик же, что тут скажешь. Красавчик, который с самым что ни на есть непринужденным видом раскрыл перед ними пакет, под завязку набитый сливочными стаканчиками. Теми самыми, что Уля так любит. Теми, что готова трескать с утра до вечера в режиме нон-стоп. Стаканчиками-расти-попа. Даже с производителем угадал. А она со вчерашнего дня на диете. Как некстати!
— Ты весь подъезд решил накормить? — шутливо поинтересовалась Юлька, запуская в пакет руку и доставая один.
Молодой человек заулыбался еще шире прежнего, беззаботно и открыто, как улыбаются большие дети.
— Не, все вам, — хитро подмигнул он Юле. — Если не справитесь, мы с моим другом, так уж и быть, вам поможем. Кстати, — парень озадаченно покосился в сторону сиротливо приютившегося в дальнем углу парковки мотоцикла, — куда это он усвистел? Не видели?
Чертята в Юлькином взгляде уже отплясывали бачату:
— Смылся! По особо важному поручению некоей бабы Нюры.
— Да? — совершенно искренне удивился тот. — Надо же. Мне всегда казалось, палец о палец он готов ударить только ради девушки, да и то не факт. Впрочем, мы не так уж долго знакомы.
«Во-во… И ты в шоке?»
— Так а баба Нюра-то кто? Девушка и есть, — Юля звонко рассмеялась и поправила и без того идеально лежащие волосы. — О-о-очень почтенного возраста.
— Давайте не будем обсуждать людей у них за спиной, ладно? — тихо произнесла Ульяна. Настроение и не думало брать хотя бы половину прежней высоты. — Особенно друзей, — выразительно посмотрела она на Вадима. — И беспомощных стариков, — это касалось уже Юльки.
Уля знала, что Юлька, добрая душа, за эту отповедь на нее не обидится, разве что в морализаторстве слегка упрекнет. Что поделать: их представления о том, что правильно, а что не очень, несколько отличались. Но это никак не мешало их дружбе. Юлька – легкая на подъем, веселая, общительная, яркая, обаятельная, терпеливая, искренняя. Да, ветреная с мужчинами, но верная подруга, всегда готовая выслушать, поддержать, помочь словом и делом. Ульяна с детства гадала, что эта звезда детских площадок, школьных дворов и университетских аудиторий в ней, послушной маминой дочке, нашла. Юлька никогда об этом не говорила. Но факт остается фактом: их дружба длилась уже двадцать лет. Новицкая – она уникальная. Одна такая на всём белом свете.
