бы я сама это ещё знала.
— Думаю… ну, не знаю. Думаю, мы трахаемся.
Я использую настоящее, а не прошедшее время, потому что чемодан, стоящий в углу комнаты, наводит на мысль, что я собираюсь задержаться здесь ненадолго.
Мэтт моргает пару раз.
— Ты трахаешься с Рафаэлем Висконти.
— Ты можешь перестать произносить его полное имя? Звучит так, будто ты тоже хочешь с ним потрахаться.
Он игнорирует меня.
— Ты трахаешь Рафаэля Висконти на его преогромной яхте.
— Ты утверждаешь или спрашиваешь?
Он смотрит на меня как на идиотку.
— Я повторяю этот факт в надежде, что ты перестанешь выглядеть так, будто вот-вот заплачешь, и поймешь, какая ты везучая, — он качает головой, в его выражении появляется горечь. — Держу пари, у него огромный член.
Везучая. Мой кулон тяжелеет на моей груди. Я не чувствую себя везучей. Горячее тело Рафаэля, прижавшееся к моему, только вызвало больше вопросов, чем ответов, и теперь по моим венам течет постоянный поток беспокойства.
Мои пальцы так крепко сжимают кофейную чашку, что она обжигает кожу. У меня возникает внезапное желание схватить Мэтта за воротник его пуховика и умолять его помочь мне.
Вместо этого я пытаюсь соблюсти приличия и устремляю взгляд в пространство над его головой.
— Я не знаю, что это такое, — бормочу я.
— Вы друзья с привилегиями.
— Мы не друзья.
— Тогда враги с привилегиями. Господи, Пенн. У тебя что, никогда раньше не было приятеля по траху?
Мой взгляд скользит вниз, к его самодовольной ухмылке. Что-то в моем выражении лица сразу же стирает ее.
Он кивает, ставит кофейную чашку и переключается в режим учителя: — Хорошо, я тебя понял. Хочешь верь, хочешь нет, но в свое время у меня было несколько подруг по перепихону, и вот три главные вещи, которые тебе нужно знать, — он показывает палец. — Во-первых, ты должна быть уверена в том, чего ты хочешь. Ты хочешь остаться на этой преогромной яхте и трахаться с миллиардером Рафаэлем Висконти, да или нет?
Я не утруждаю себя тем, чтобы сказать ему, что его вопрос искажен для предвзятого ответа. Вместо этого я бросаю взгляд на мигающую камеру над баром и сдержанно киваю.
Он усмехается.
— Да, ни хрена себе. Ладно, тогда, во-вторых, ты должна убедиться, что вы оба понимаете, что это несерьезно.
— Что ты имеешь в виду?
— Около года я спал с этой девушкой три раза в неделю. И однажды ночью я понял, что ее зубная щетка лежит в моей ванной… а не ее запасная, — он многозначительно смотрит на меня и закатывает глаза, встретившись с моим отсутствующим выражением лица. — Оказывается, я был ее парнем и даже не знал об этом. Это я к тому, что надо разговаривать. Ты должна с самого начала четко обозначить свои намерения, — он ухмыляется. — Выскажи ему свой горький монолог о том, что любовь — это ловушка… он довольно быстро поймет намек.
Мой смех выходит легким. Внезапно я осознаю, что беспокойство в моем организме уже не кажется таким всепоглощающим, как раньше.
— А в-третьих?
Ухмылка исчезает с его лица. Он наклоняется и берет меня за руку.
— В-третьих, всегда помни, что дружба с привилегиями не может длиться вечно. Я уверен, что то же самое правдиво и для врагов с привилегиями. Не задерживайся слишком долго, хорошо?
У меня образуется ком в горле.
— Что произойдет, если я останусь слишком надолго?
Печальная улыбка искажает его губы.
— Ты попадешь в ловушку.
Именно эти четыре слова все еще звучат у меня в голове десять минут спустя, когда мы стоим с теплой стороны французских дверей, наблюдая, как люди Рафаэля загружают маленькое судно.
Мэтт вздыхает.
— Есть вероятность, что меня выбросят за борт до того, как мы вернемся в Дьявольскую Яму?
Гриффин поднимает голову и свирепо смотрит на меня через стекло. Я тоже вздыхаю.
— Боюсь, довольно высокая.
— Если я умру, скажи Анне, что я любил ее.
— Ты не любишь ее, идиот.
Он ухмыляется.
— Я знаю, но это звучит довольно романтично, не так ли? В любом случае… — он поворачивается и хватает меня за запястья. — Повтори три моих совета.
Я сдерживаю улыбку.
— Быть уверенной в том, чего я хочу, убедиться, что он это знает, и… — моя улыбка тускнеет на несколько ватт. — Не влюбляться.
Он смотрит на меня сверху вниз, как гордый отец.
— Ты не такая глупая, какой кажешься, — прежде чем я успеваю парировать его оскорбление чем-нибудь получше, он притягивает меня к себе и обнимает, его подбородок опускается на мою голову. — И самое главное, расслабься и получай удовольствие. Отсоси немного, дай полизать твою киску…
— Мэтт!
Его смех вибрирует у моей щеки.
— Если серьезно, не воспринимай это слишком близко к сердцу, ладно? Мужчины постоянно трахаются без каких-либо чувств. Женщины тоже могут так.
Я отстраняюсь, покраснев от его вульгарности.
— Ты пионер феминистского движения, Мэтти.
Он подмигивает.
— Да, да. Я первопроходец во всем, что поможет мне потрахаться, — Гриффин сердито стучит кулаком по двери, заставляя его вздрогнуть. — Твою мать, — ворчит он, натягивая шапку. — Вот он умеет испортить момент.
— Ты с каждой секундой увеличиваешь свои шансы быть выброшенным за борт.
— Да, я лучше пойду, — говорит он, застегивая куртку. — Слушай, я положил в твой чемодан несколько снеков. Думаешь, я не догадывался, что ты воруешь из моего шкафчика те пирожные с арахисовым маслом.
Я хмурюсь.
— Это странно мило с твоей стороны.
Он треплет меня за подбородок.
— Да, ну, когда я их упаковал, было шесть утра, и я подумал, что тебя похитили.
Я смеюсь.
— Ну, теперь я их тебе не верну.
— Полагаю, что нет. Ох… и еще одно. Будь дома на Рождество, хорошо? Я рассчитывал, что ты тоже будешь одиноким неудачником у которого нет семьи. У меня есть индейка в морозилке, и я уже купил нам эти дурацкие шапки Санта-Клауса.
Тепло разливается по моему телу.
— Ни за что на свете не пропустила бы это.
Мэтт посылает мне воздушный поцелуй из служебного катера, как раз перед тем, как превратиться в маленькую точку на горизонте.
Приложив кончики пальцев к окну, я наблюдаю, пока он полностью не исчезает, отчасти потому, что я беспокоюсь, что его действительно выбросят за борт, а отчасти потому, что я уже скучаю по нему. Он становится хорошим другом, хотя я скорее выцарапаю себе глаза, чем скажу ему об этом.
Как только в Тихом океане не остается ничего, кроме морской пены, я поворачиваюсь, прижимаюсь плечами к стеклу и делаю глубокий вдох. Три совета Мэтта разожгли во мне
