− Ну−ну… тогда сам давай, − устраиваюсь на бревнышке, поправляя сарафан, достаю из кармана горсть семечек. Спектакль обещает быть интересным и долгим. – Ты только ноги себе не отруби там, «любимый мужчина и будущий муж Яны».
Когда мне надоедает смотреть на тщетные потуги Разумовского, я начинаю давать советы.
− Подними чурку за топорище, переверни и жахни обухом об другой чурбак.
− За что поднять? Нормально можешь объяснить, что за слова такие? – встал, руки в бока упер.
− Это топорище, это обух… а это чурбак. Подними… и жахни этим, об это! Что непонятного?
− А… понял!
Дело пошло, пришлось даже отойти подальше. Но у спектакля оказалось второе действие, и началось оно возле печки в бане.
− Зачем ты насовала этот мусор в печь? – вытаскивает щепки и складывает в топку поленья.
− Это не мусор, это для розжига. Поленья сами не загорятся. Я сто лет баню топлю, послушал бы хоть, − ворчу, снова вытаскивая деревяшки и складывая щепки.
− А мы сейчас бензинчиком и все прекрасно загорится.
− Вот свою баню построишь, тогда и бензинчиком… и не будет бани. А в моей я сама разберусь. Иди отдыхай. Ничего не умеешь, а лезешь…
− А Петя твой умеет?
− Умеет!
− За него замуж собралась?
− Да и хоть бы за него! – мы стоим друг против друга, уперев руки в бока и сверлим друг друга свирепыми взглядами.
Обмениваемся колкими словами, стараясь ужалить побольнее. Он укоряет меня в том, что я до сих пор не имела дела с мужиками, будто это позорно. А я не выдерживаю и леплю все, что думаю о его похождениях.
− Ревнуешь, крошка? О, да, я не твой этот Петя−петушок, я умею так приласкать, что орать будешь… вот увидишь!
− Не увижу! Иди девок своих ласкай, кобель!
В какой момент все изменилось, я и не поняла. Вдруг его горячие мягкие губы сминают мои. Я сопротивляюсь, но надолго меня не хватает. Это так здорово!
Под моей ладошкой его тугой пресс, так хочется прочувствовать все его мышцы, на руках, на груди… ощутить сильные плечи. Стаскиваю с парня футболку, а он опускает бретель сарафана и тискает мою грудь, целуя шею и плечи.
− Моя девочка…
Подталкивает к дивану, который стоит в предбаннике, задирая подол моего сарафана. Я не хочу прерываться, мне так хорошо от его действий, так сердечко замирает. Позволяю Разумовскому завалить меня на диван и устроиться сверху. Даже тяжесть его тела приятна. Бедра сами расходятся, будто приглашая.
И нет чувства, что мы делаем что−то не так. Все кажется правильным и нужным…
Глава 9
Яна
Грохот раздается настолько неожиданно, что я отскакиваю от Глеба, как ошпаренная. «Бабушка» − это была моя первая мысль, когда смогла наконец-то хоть немного соображать.
− Да чтоб тебя! Руки совсем не держат… ноги спотыкаются… − слышу бормотание бабули, которая уронила ведра с водой. Вовремя она это сделала, иначе…
− Аккуратно, − заботливо говорит Разумовский, когда я путаюсь в собственных ногах.
Когда заходит бабушка, делаем вид, что заняты. Глеб сидит возле печки и разжигает щепки, а я мету веником несуществующий мусор. Мне так стыдно перед ней, что не могу даже смотреть в глаза.
− Наталья Григорьевна, что же вы сами такую тяжесть носите? – Глеб забирает у бабули ведро. – Я сам воды наношу, только покажите откуда.
Они выходят из бани, а я могу немного выдохнуть. Губы горят от поцелуев, по телу до сих пор проходит дрожь от его горячих рук. Если бы не бабушка, не знаю, чем бы это все закончилось. Хотя нет, знаю. Мы бы не остановились.
Опасно, очень опасно находиться так слизко к нему. Я теряю голову, перестаю понимать, что делаю. Успокоившись, иду в дом, помогаю готовить ужин для работников. Вскоре бригада строителей уезжает в соседнее село, та есть что−то наподобие гостиницы. Рано утром снова приедут, к вечеру обещают доделать нам крышу.
− Я все, − говорит, запыхавшись. Бабушка припахала парня в огороде. – Можно идти париться.
На мое удивление Глебу понравилась баня. Я думала, что будет фыркать, привыкший к удобствам. Я как раз мыла посуду во дворе, под навесом, когда из баньки вышел Разумовский в одном полотенце вокруг бедер.
Как только входим в дом, бабуля начала его расспрашивать, хотелось знать мнение городского парня. Глеб нахваливал и баню, и вообще, деревенскую спокойную жизнь, наблюдать было интересно за ними.
− Наталья Григорьевна, уже ушла отдыхать, − пока я стелила нам кровати, не заметила, как подошел Разумовский. – Может посмотрим фильм на планшете? У меня есть с собой.
− Я не против, только давай возьмем сразу перекус, − соглашаюсь, показывая плитку шоколада с лесным орехом.
− Тогда еще и прохладного кваса возьмем, − поддерживает меня, по−хозяйски открывая дверь холодильника.
Когда все было готово, осталось только выбрать фильм, который будем смотреть.
Спор был недолгий, остановились на комедии. Когда я устроилась на своей кровати, то решила немного отгородиться от Глеба. Положила между нами подушку. Пусть хоть такой слабый барьер, но все же дает чуть больше уверенности. То, что он поймет мой маневр, была уверена. Хорошо, что промолчал.
Но Глеб не был бы собой, если бы не попытался опять меня соблазнить. Он словно задался целью довести меня.
− Рука...
− Что, рука? − делает вид, что не понял меня.
− Рука твоя лежит в неположенном месте.
Стараюсь говорить спокойно, но это очень тяжело. Одно только присутствие парня меня волнует. Теперь согласие на просмотр фильма, мне не кажется хорошей идеей.
− Там, в бане, ты мне отвечала и совсем была не против...
− Против чего? − взвилась я, но стараюсь говорить тихо, чтобы не разбудить бабушку. − Переспать с тобой?
− Ты мне отвечала, и если бы не бабушка, то уж не знаю, смогла бы ты сохранить свою невинность, крошка...
− Я уже тебе говорила, чтобы ты ни на что не надеялся. Ну… уж точно не здесь, когда бабушка мается от бессонницы за стенкой, − втыкаю один наушник себе в ухо, другой отдаю Глебу. – Или фильм, или шуруй на свое место в сени, я тебе постелила там на диване. Или вообще, домой уезжай, нечего тебе здесь делать.
− Понял. Давай просто смотреть фильм.
Меня удивляет, что он так резко отступил. Явно что-то задумал и это еще больше напрягало меня, чем приставания. Понимаю, что могу не устоять перед ним. Если бы он не нравился мне, это один разговор, а так...
Какой бы фильм не был интересный, но мы уснули на одной кровати. Экран потух, а мы так и не проснулись.
Меня словно вырвало из сна. Открывать глаза не хочется, сонный мозг подкидывает, что я еще у бабушки. Петух пропел, а из открытого окна тянет утренней прохладой.
Тихий скрип двери, щелчок.
"Спасибо ба, что даешь еще поваляться в кровати. Когда мне выпадет такой шанс, не знаю" − мысленно обращаюсь к бабуле.
Сонный мозг расслаблен.
Наверное, снова засыпаю, потому что в следующий раз просыпаюсь от того, что мне тесно, словно тиски сжали тело. Паника заполняет душу.
Не сразу понимаю, где нахожусь. Повернуться нет возможности, и я начинаю крутиться, чтобы освободиться.
− Заноза, не елозь, а то начну приставать. Он и так по утру не спокоен, − хриплый голос «женишка» и его слова врываются в мой сонный мозг, от чего глаза самовольно распахиваются.
И тут начинаю вспоминать, что мы с Глебом смотрели ночью фильм.
Уснули?
Воспоминания и понимание проносятся молниеносно.
− Отпусти, − голос тоже хриплый после сна.
− Если будешь каждое утро так просыпаться, выходить придется только к обеду, − не понимаю к чему это было сказано, а он явно это почувствовал. − Ты же соблазняешь меня.
− Я? − офигиваю от его наглости. − Ты в своем уме?
− А как это назвать? − чуть не фыркая, отвечает мне. − Трешься свой аппетитной попкой о мой стояк.
Грубо конечно, но очень доходчиво объяснил.
− Глеб... Отпусти меня.
− Вредина... Ну, ничего, придет время, и ты будешь умолять не останавливаться.
