что я метнула, ой, не хватило. Повторить бы, да не возвращаться же из-за этого.
Марианна Корнышева, студентка, блондинка, модель. Прямые длинные волосы, тонкая и худая, твердая четверка под футболкой. Могу поспорить, что под слоем штукатурки нет веснушек.
То есть, вот с ней меня сравнивали, на нее я должна была стать похожей?
Постричь, выпрямить и сжечь самой лютой краской, скорее всего, зубодробильным аммиачным порошком мои длинные рыжие волосы. И обязательно вставать каждое утро на час раньше, чтобы из одуванчика превратиться в нечто приличное. А на работе, видимо, носить шапочку, потому что такое вблизи к пару и влажности иначе не сохранить.
Совсем забыла, Марк же сказал, надо еще грудь сделать, ведь там у нее явно дыни против моих …допустим, крупных апельсинов.
А таких длинных тонких рук я вообще никогда не видела, наверное, ее родство с обезьянами ближе моего, с чего бы им иначе свисать чуть не до колен?
Наверное, я всё-таки злая. С чего мне так методично и негативно оценивать постороннего человека, да?
Да нет, возможно кому-то эта девушка могла бы показаться симпатичной, но не мне. Она спала с моим мужем и этим скосила себе сотню баллов. Ну и губами своими надувными тоже, чего таить.
Да она арбузами своими сверкала прямо перед моими глазами, на моей кровати вдобавок, это ведь делает ее почти родной…
Обидно, что ж так обидно… Такая дешевка по ту сторону экрана пучит глаза и вытягивает губы уточкой, но почему-то лохматая и рябая — я.
А ведь когда-то мне нравились и веснушки, и кудри, да и мужу моему, недомужу, тоже. Только спустя пару лет нашего брака, он стал настойчиво рассказывать, что волосы нужно выпрямлять, собирать, а платья мои цветастые выбросить, ведь что это за ребячество. Черный цвет — всему голова.
И не осталось ничего от смешливой Эммушки. В зеркале стала отражаться серьёзная, печальная Эмма.
Так, стоп. Я опять иду по кругу в своих воспоминаниях, по сотому разу лелею воспоминания, что когда-то всё было иначе. Только вот зачем?
На второй странице ярких фотографий этой Марианны я замечаю знакомое лицо. И тут засветился, мой муженек, и цветы, и объятия, и сочный след от помады на щеке. Полный комплект.
Почти год назад. Значит, уже год он мне изменяет, а я и не вижу, потому что адски занята, голову поднять некогда. Потрясающе!
Ты молодец, Эмма, надо еще пару недель без выходных поработать, только клиенты пошли. Надо опять без выходных, Эмма, там проверка приедет, мне сказали. Надо снова без выходных, Эмма, такое событие, день рождения звезды такой величины!
Эмма, Эмма, Эмма, а сам, значит, отлично сбрасывал напряжение на своем живом тренажере.
Копирую фото, все его сообщения с телефона, и отправляю Давиду, вдруг пригодятся.
«Не дури, Эмма, возвращайся, пока не поздно. Кому ты нужна, кроме меня?»
Это особо веселое сообщения я сохраняю себе, чтобы никогда не забывать. Кому же я нужна? Самой себе, как минимум.
Любовь слепа и я, видимо, тоже была слепой.
Но теперь-то я прозрела. Ежедневно хожу и снимаю деньги, тащу их через весь город в мой новый дом и прячу под половицей. Часто пью чай с Лидией Петровной. Жду развода.
Правда, ни разу ничего за это время не готовила. Надеюсь, это временная тошнота от готовки, иначе непонятно, чем мне дальше заниматься.
— Да чем угодно, милая! Ты молодая, красивая, детей нет. Только тебе нужно научиться заботиться о себе. Или присмотреться к мужчинам вокруг. Вон, к Егорке, например.
Лидия Петровна восседает на моей кухне. Я сама позвала ее на чай, потому что немного скучаю по живому общению. Покупное печенье не такое вкусное, как мое собственное, но имеем что имеем.
— Ой, Лидия Петровна, я же развожусь, смотреть на мужчин не могу. Да и Егор ваш, как бы это сказать… Довольно невоспитанный и грубый, уж извините, — немного хмурюсь я.
Да и какие мне сейчас знакомства? Очень хочется выдохнуть, стать свободной, заблокировать Марка с чистой совестью и просто жить. Читать книги, гулять у моря, радоваться новому дню. Но пока на сердце как будто тяжелая бетонная плита, которая не дает нормально дышать, и ни поднять, ни сдвинуть ее никак не удается. Ноет что-то внутри, всё время ноет.
— Как же так? Никогда за ним такого не замечала! — страшно удивляется моя собеседница, и я рассказываю ей наш разговор у лифта. Запомнила я его практически слово в слово, видимо, от обиды.
Лидия Петровна становится серьёзной и немного хмурится, а потом качает головой.
— О, дорогая, теперь я понимаю. Все дело было в Василисе…
— А кто такая эта Василиса? — интересуюсь я.
— Давай мы с тобой сядем, чайку попьем, а я тебе всё расскажу, идет?
Я выставляю чай с печеньем, мы садимся за стол, и Лидия Петровна начинает свой рассказ. Всё же очень интересно послушать сказку о Железном Дровосеке.
— Мама Лизы была Егоркиной первой любовью. Лена была здешней, местной девочкой, а он приезжал каждое лето. Вот так однажды и познакомились.
Она рассказывает немного о детстве хмурого дровосека, и я очень ярко представляю себе шаловливого рыжего мальчишку, бегущего к морю, бросающего камешки, рассыпающего брызги вокруг, ныряя с разбега в лазурную воду. Хорошее детство было у мальчика, яркое. А тем временем, Лидия Петровна продолжает.
— Ему еще и десяти не было, когда они с Ленкой подружились, всё ходили неразлучники… Он её защищал, дрался даже за нее. Обижали ее сначала, задирали, очень уж она беленькая была, даже ресницы светлые. Когда ребенком была, странно это выглядело. А как выросла — красотка такая стала, глаз не отвести. Лизонька очень на нее похожа.
Я представляю себе маму Лизы и прихожу к выводу, что она должна была быть настоящей красавицей. Правильные черты лица, светлые волосы, свои, не крашенные, гибкая и тонкая. Принцесса, прямо как её дочь.
— Так и жили. Ну и поженились, когда Ленке восемнадцать стукнуло, а ему двадцать. Ох, какая пара была хорошая, какая пара. Молодые, красивые,
