— Просто найди, и все.
— Ладно! — крикнула Галочка. — Я пойду еще раз схожу к ним в офис. А что это за номер у тебя, Гриня?
— Григорий Александрович, — поправил ее я из чистой вредности. — Придешь в чебуречную и набери меня оттуда. Лучше уж я сам поговорю.
Я нажал отбой и посмотрел на свою странную (явно пьющую) ирландоподобную незнакомку. «Текильный брат» сидела на скамейке в той же позе, только ноги подтянула к себе и обняла их двумя руками. Поза зародыша. Бутылка стояла рядом, и степень ее наполненности снова изменилась — осталась где-то треть. Ирина уставилась в одну точку невидящим взглядом. И с запозданием до меня вдруг дошло — эта странная девушка-ребенок страдает. Прямо сейчас, прямо тут, на лавочке, одесную моей текилы, ей не по-детски плохо.
Я присел рядом, не зная, как себя вести дальше. Мне нужно было подождать, пока Галочка снова поднимет свою тощую задницу и доковыляет на своих бесконечных кинжалоподобных шпильках до транспортного коридора, так что время у меня было. С другой стороны, я ужасно боюсь людей, у которых что-то случилось. Вдруг и у этой рыжей случилось какое-то настоящее горе. Может, кто-то умер. Может, она узнала, что болеет чем-то. Нет, надеюсь, ее просто мужик бросил. Мысль о том, что у этого воздушного, почти ирландского существа может вообще иметься какой-то мужик, была странным образом оскорбительной и нелепой.
— Ты как? У тебя все в порядке? — спросил я и тут же об этом пожалел. Ирина повернулась и потерянно посмотрела на меня.
— Нет. Не в порядке, — растерянно пробормотала она. — Неужели ты думаешь, я бы пила эту жуткую дрянь черт-те с кем посреди улицы, если бы у меня все было в порядке?
— Ну… во-первых, это не дрянь, а очень хорошая текила, — обиженно протянул я. — И потом, я лично миллион раз пил черт знает что черт знает с кем, и у меня при этом все было в полнейшем порядке.
— Ты закончил звонить, а? Григорий Александрович? — зло ответила Ирина.
— Не-а.
— Очень жаль, — как-то слишком громко выкрикнула она и снова приложилась к бутылке. То, что она явно не имеет опыта употребления крепких напитков и, скорее всего, вряд ли завтракала, я осознал чуть позже. Ненамного позже, если быть точным. Где-то минут через пятнадцать я вдруг с ужасом понял, что девочка Ира с рыжими волосами и колючим зеленым взглядом быстро и бесповоротно окосела. Умеют же женщины вот так набраться с пары глотков. Конечно, не могло быть и речи о том, чтобы оставить ее в таком состоянии одну. Я не мог так поступить, хоть она и пыталась то прогнать меня, то потребовать продолжения банкета. Страшно становилось при одной мысли о том, что может случиться, если она будет бродить в таком виде и состоянии одна по Москве.
И потом, в какой-то момент она вдруг перестала огрызаться и ершиться, а стала смотреть вдаль глазами перепуганного котенка. Да уж, вечно я найду приключения на свою голову. Решаю одну проблему — получаю две. В общем, прав Дима Кара, хоть он и сволочь. Доведут меня бабы и кабаки. До этого. До цугундера.
Строго говоря, никакой сиротой Ирина Волхова не была. В теплом, уютном, почти что не изменившемся с дореволюционных времен купеческом Таганроге у нее остались и мама, и папа — полный комплект. Мама — Степанида Ивановна Волхова — до сих пор работала контролером в автопарке, где папа Ирины — Алексей Иванович Волхов — сорок лет отработал водителем автобуса, а теперь счастливо пребывал на пенсии. Имелась двухкомнатная квартира в трехэтажном доме, имелась также дачка недалеко от моря, маленький, перекосившийся от долгих соленых лет сарайчик.
Все было нормальным и таким, как у всех. И все же. Все — да не все. Ирина проживала с родителями так, словно они были ей и не родителями вовсе, а так — соседями по коммунальной квартире. Она ела отдельно, пила только свое, сама себя содержала, и на двери ее комнаты висел английский замок, ключ от которого лежал у нее в кармане. Конечно, можно было бы предположить, что дело тут в глубоком несоответствии мировоззрений. Алексей Иванович любил котлеты из свинины напополам с говядиной, Ирина была убежденной вегетарианкой, которой претила сама мысль о поедании кусков мертвой плоти умерщвленных телят и поросят. Степанида Ивановна могла часами сидеть, уставившись в голубой экран. Она любила ток-шоу, сериалы и программы новостей. Ирина Волхова телевидение презирала и считала пустой тратой времени. Конечно, в таких условиях общение отцов и детей было существенно затруднено. Однако дело было не в этом.
Мировоззрение родителей никоим образом Ирину не интересовало, так же как и они сами — целиком и по отдельности. Начиная примерно лет с десяти, Ирина решила считать их совершенно чужими людьми, не имеющими к ней буквально никакого отношения. И никакие увещевания — ни демонстрация документов или фотографий из семейного архива, ни речи соседей, ни возмущенные крики и обиды родителей не возымели эффекта.
— Вы мне никто, — однажды заявила Ирина.
— Да как ты смеешь! — закричал отец.
— А как вы могли? — воскликнула в ответ она и ушла к себе, хлопнув дверью.
— Да что бы ты понимала! — всплеснула руками мать. — Ты же наша кровинушка!
— И плевать. Какое это имеет значение? — Ирина упрямо замотала своей рыженькой, совсем как у матери, головкой. И все. Раз и навсегда. Никто и никаким образом не смог сдвинуть ее с этих позиций. Сначала это добровольное изгнание не особенно и в глаза-то бросалось. Ну, сидит ребенок у себя в комнате. Уроки-то сделаны? А не были бы сделаны — учителя бы позвонили. Не звонят — и славно. И не очень-то хотелось.
Конечно, было бы лучше, если б дочь хоть какие-то чувства к родителям демонстрировала. Не чужие же люди. Но дочь выходила из комнаты только после того, как постоит, прислушавшись, к тишине необитаемого коридора. Пробиралась в кухню, как тень или ночной вор, кипятила чайник, доставала из холодильника вареники с картошкой или грибами — основа ее диеты лет с двенадцати. Где она брала на эти пельмени деньги — неизвестно. Впрочем, Степанида Ивановна догадывалась, отчего ее лицо загоралось яростью. Опять Адрианкина мать подкармливает. Вот ведь ни стыда, ни совести! Но со временем все остыло, и вино перешло в уксус. Все привыкли.
Адриана — лучшая подруга Ирины на все времена, как бы ни протестовали против этого Степанида с мужем — была единственной дочерью Наринэ Казарян, армянки, которая приехала в Таганрог в начале семидесятых и работала учительницей рисования в школе. Адриана и Ирина учились вместе, обе пошли в школу с шести лет, обе — в одну и ту же. Уму непостижимо, такая случайность! Впрочем, не такой уж большой город Таганрог. В общем, так получилось. Мир тесен. Но дружбу эту Степанида пыталась разрушить, видит Бог, она сделала все, что могла. А что толку.
