Тем более у Вити в природном загашнике, кроме фигуры, еще немаловажные для семейной жизни достоинства имелись — мягкость характера и доброта. Лепи из него, что хочешь. Или строгай из полена, как папа Карло — там добавим, тут лишнее уберем… И вообще, интеллект в семейной жизни — дело наживное. Можно для начала, например, Витю в институте приличном выучить — на заочном отделении. Днем пусть на своем заводе слесарит, а вечером — за парту. А еще, как выяснилось, на Витином заводе можно в кооператив вступить и лучше сразу претендовать на трехкомнатную…
Нет, а кто сказал, что хорошие браки только на страстной взаимной любви держатся? Да совсем наоборот — на любви и не держатся! После любви, бывает, такая ненависть остается, как похмелье после запоя… Вот хороший расчет на партнера — это вещь для брака существенная. Тем более если партнер тебе в рот смотрит и сам под нож папы Карло с удовольствием подставляется.
В общем, все тогда по ее запланированному сценарию семейного счастья и получилось. Расписались, свадьбу сыграли. А какой из Вити жених получился, в приличном-то костюмчике, — это ж пальчики оближешь, что за жених! И фактура проявилась, которую не сразу можно разглядеть под клетчатой линялой ковбойкой да плохо стриженной густой шевелюрой. Когда увидела его на свадьбе — даже загордилась самолюбиво — глядите, какой у меня муж, завидуйте…
С Витиной мамой тоже отношения быстро наладились. Нет, не душевно-интимные, конечно, — еще чего. Так, скорее, снисходительно-уважительные. Ну, позудит свекровь иногда над ухом, ляпнет чего-нибудь заковыристое… Так на то она и свекровь, простите, чтобы марку держать. Ей по штату ляпать положено. А ее, невесткино дело, слушать и улыбаться вежливо — спасибо, мол, что подсказали… Ага, без вашего совета никак бы не обошлись…
Поначалу они с Витей дешевую комнатку в коммуналке снимали — надо было на первый кооперативный взнос накопить. Во всем себе отказывали, даже в кино редко бегали — благо, к съемной комнатушке еще и допотопный телевизор прилагался. В общем, жили святой целью, блюли накопительную дисциплину — каждую копеечку прямиком в копилочку. Витя учился в заочном строительном, по выходным еще и подрабатывать успевал. И на заводе часто оставался на сверхурочные. Аккурат и успели к Леркиному рождению в новую квартиру въехать и даже немного мебелью пообжиться. Через пять лет Антон родился, семейный корабль дальше поплыл… Машину купили, потом о даче подумывать начали… Нормальная семья, спокойная, дисциплинированная, вполне с капитанского мостика управляемая…
Витя никогда и не пытался столкнуть ее с капитанского мостика. Казалось, всегда всем доволен был. Покладистый муж, беспрекословный. Да если б она знала, что у него внутри всякие обиды копились! А то ведь молчал всегда, подставлялся под случайно выброшенное раздражение, ни разу на ее ор не ответил. Опустит голову, уставится в пол, желваки по щекам погуляют — и все. А ей — что? Она выплеснет и тут же забудет. А Витя-то помнил, все внутри себя складывал, ссыпал порохом в бочку. Нет, да кто бы знал…
Правда, свекровь ей часто сигнализировала — не от доброты душевной, конечно, а так, выскальзывало у нее между прочим. Однажды, например, она слышала, как та пробурчала себе под нос — сколько можно-то, сыночек… Да как ты с ней живешь, с окаянной…
Ей бы задуматься, а она тогда усмехнулась легкомысленно. Вроде того — пожалела мать детину-сыночка! Да и вообще… Лучше бы спасибо сказала — мало она, что ль, для ее сыночка сделала! Так бы оттрубил всю жизнь за слесарным станком… Тянула его на себе, как могла! Да еще и привычка, с годами пригревшаяся — вежливо на свекровкины высказывания улыбкой отвечать — свое дело сделала. Не задумалась, не пробило. А жаль.
Собрался Витя в одночасье — она и не поняла, зачем он чемодан складывает. Еще спросила — в командировку, что ли, от работы послали? А он глянул на нее отчаянно и тихо произнес: «Нет… Я, — говорит, — ухожу от тебя, Ань…»
А она опять ничего не поняла! Округлила глаза, подняла плечо в недоумении, хмыкнула легкомысленно. Витя сел на кровать, закрыл руками лицо, помотал головой из стороны в сторону и все повторял оттуда, из-под ладоней — все, не могу, не могу…
А ее вдруг зло взяло, гаркнула на него сердито — чего не можешь-то, говори толком! И Витя… Ее добрый покладистый Витя… Нет, она никогда этого момента не забудет. Он вдруг… Тоже взял и на нее гаркнул! Впервые за все годы, громко, с отчаянием — да я с тобой жить больше не могу, терпение мое кончилось! Не могу, и все! И вообще, у меня уже давно другая женщина есть!
Они потом поговорили спокойно, конечно. На кухне. Вернее, это Витя говорил, а она слушала. Слушала и удивлялась — надо же, какие мелочи-обиженки он у себя в памяти хранит… Одна мелочь-обиженка к другой мелочи-обиженке, вот и большая обида уже слепилась. А главное, она-то сама и не помнит ничего, ни одной обиженки… Ну, наорала, ну, раздражение выбросила… Для нее — сущая мелочь, а для него, значит, оскорбление мужского достоинства. Надо же, как пафосно звучит — оскорбление мужского достоинства! Хоть бы подумал, что сам во всем виноват! Конечно, сам, если под плохое настроение попадался… И вообще, все поняла, прости, больше не буду…
Думала легкомысленно, что на этом «больше не буду» восстание пупсиков и закончится. Встала, подошла, принялась обнимать, мурлыкать, как кошка, даже в спальню игриво потянула… Да не тут-то было. Витя в своем решении оказался — кремень. Отодвинул ее довольно жестко, шагнул в прихожую уже с чемоданом. А она стояла, как идиотка, улыбалась глупо-растерянно и все не верила, что это наяву происходит…
Потом еще ждала, конечно. Долго ждала. Пока однажды Антон после похода к отцу просьбу от него не принес — развестись, мол, надо по причине беременности нежной подруги-сожительницы. Ее тогда как током ударило — вот сволочь… Позвонила ему на мобильный, вывалила свое ожидание злобной истерикой — зачем такие вещи через Антона передаешь, боишься мне в глаза сказать, что ли? А если развода хочешь, давай-ка завтра, мой милый, пойдем, документик подпишем, долю свою в квартире сыну отдашь! И отпрянула вдруг от трубки, услышав его жизнерадостное — да легко, Ань… Говори — куда и в котором часу…
Ох, даже сейчас вспоминать больно. Убила бы этого благородного, как есть, убила. Пришел дарственную оформлять — глаза блестят, весь из себя счастливый, зараза! Сам же по слабости обиды копил, а она, выходит, крайней осталась. Получается, слабый сильного на корню уничтожил и счастлив, и страшна моя мстя…
А лучше — не вспоминать. И впрямь, чего это ее понесло на грустные воспоминания? Сейчас, наоборот, надо за приятность какую-нибудь зацепиться, иначе с ума сойдешь. Только — какую приятность? Где она ее откопает, эту приятность? Даже друзей для общения толком не осталось — всех за собой Витя увел. Как-то так получилось, что они на его сторону встали…
