– Он говорит, как настоящий англичанин, мы даже не употребляем таких слов, – заметил как-то, услышав эти строки, Дэн.
Голос Лии дрогнул, возвратив мысли Хенни к настоящему.
– Послушайте, Хенни. Он пишет: «В первый раз мы были под огнем. Было очень страшно, один грохот мог кого угодно свести с ума. Но сейчас все позади и мы в безопасности. Я рад, что не оказался трусом».
Хенни, ничего не сказав, склонила голову над шитьем. Весь день с хмурого темного неба валил густой снег; внезапно сильный порыв ветра бросил в окно струю снежной крупы, и она с шумом рассыпалась по стеклу. Ужасно находиться на улице в такую погоду! Ужасно лежать в земляной яме и ждать, ждать…
Глаза ее были сухими; во рту пересохло от страха. Весь мир, похоже, сошел с ума.
Здесь, в Америке, Вильсон говорил о мире и в то же самое время поддерживал создание мощного флота. В конгрессе же они заявили, что лишь боеготовность может помочь сохранить нейтралитет. Итак, лучший способ не быть втянутым в войну – это вооружиться! Безумие!
Военное министерство организовало в Платтсбурге тренировочный лагерь для добровольцев.
– Пол туда едет, – сообщила ей на днях Анжелика. – Как офицер, конечно.
Когда же Хенни высказала недоумение по поводу того, что сам Пол ничего ей об этом не сказал, Анжелика объяснила:
– Видишь ли, он совсем не за войну; он лишь хочет, ради собственного блага, получить какую-нибудь подготовку, если предоставляется такая возможность. Думаю, через какое-то время он сам тебе об этом скажет. Вероятно, он собирается с духом, зная, как ты ко всему этому относишься. Да, ты знаешь, – сказала она после минутного молчания, – Флоренс принимает активное участие в деятельности Общества по оказанию экстренной помощи. Они там все выступают за боеготовность, как тебе должно быть известно.
Когда Хенни ничего на это не сказала, Анжелика заметила:
– Это женское противодействие твоей группе… Тогда Хенни вдруг громко проговорила:
– Они утянут за собой в пропасть весь мир, вот чего они добьются.
– Кто добьется? – на лице Лии появилось изумленное выражение.
– Я просто размышляла вслух. Сторонники боеготовности, я имею в виду. Они с каждым днем становятся все громогласнее и громогласнее. Разве ты не заметила, какой атаке мы, «пацифисты», подвергаемся сейчас в прессе?
– Хенни… Фредди сейчас там. Как в такое время можно оставаться пацифистом? Ему может понадобиться помощь до того, как все это закончится.
И снова Хенни не знала, что ответить.
Сын Лии родился солнечным февральским утром, в оттепель. В той комнате, где он лежал в своей кроватке, с сосулек на подоконник снаружи капала вода; завернутый в украшенную вышивкой белую органди и голубое атласное одеяло с завязанной бантами лентой он представлял собой поистине великолепное зрелище. Мими принесла все это, когда ребенку было всего два часа от роду.
– От Пола и меня со всей нашей любовью, – сказала она, передавая Хенни подарок. Несколько мгновений она стояла, склонившись над колыбелью и с завистью глядя на младенца, затем выпрямилась, одновременно стерев с лица это выражение, дабы, не дай Бог, не выдать слишком многого. – Береги себя, Лия. Отдыхай, набирайся сил и не простужайся, – посоветовала она, прежде чем уйти.
Но Лия, к ужасу Хенни, поднялась с постели на третий же день, и сейчас с плоским животом и в очаровательной кофточке сидела на стуле подле детской кроватки.
– Во мне говорит моя крестьянская кровь, – заявила она. – Не могу я лежать в постели, когда чувствую себя так чудесно. Как только я прекращу кормить, я выйду на работу, так как вы сказали, Хенни, что возьмете на себя заботы о ребенке.
Конечно же, она позаботится о нем! Ребенок уже был настоящим королем в доме.
– Взгляни на него, он улыбается, – сказал Дэн.
– Газы, – ответила Лия. – Это только газы.
– Он похож на тебя, Дэн, – заметил Альфи, пришедший вместе с Эмили и Мег посмотреть на новорожденного.
В действительности же он ни на кого не походил, за исключением того, что у него были черные волосы Дэна, целая их копна. Глаза его были большими, носик маленьким и остреньким, а подбородок говорил о силе: красивый ребенок.
– Как ты собираешься его назвать? – поинтересовалась Мег.
– Генри, как моего отца. И мы будем звать его Хэнком. Мне нравится это имя, оно чудесно подходит мальчику. Разумеется, – добавила Лия, – настоящее имя моего отца было Гершель.
– Тогда почему не назвать его так?
– Потому что это не американское имя. Нечестно давать ему такое имя, когда других мальчишек в школе будут звать Боб или Эд. Хочешь подержать его, когда он проснется?
– О, да!
Она несомненно умеет ладить с детьми, подумала Хенни.
А Лия продолжала говорить, и Хенни видела, как довольна она, что малыш находится в центре всеобщего внимания. В конечном итоге очень тяжело, когда никто из твоей собственной семьи не поздравляет тебя и не удивляется твоему новорожденному ребенку.
– Его иудейское имя тоже такое же, как у моего отца: Абрам. Моего отца назвали так в честь деда, а того в честь его отца и так далее.
Мег заинтересовалась.
– А что такое иудейское имя? Хенни быстро ответила:
– У всех евреев есть иудейские имена, потому что изначально мы все пришли из Израиля. Мы и есть Израиль, то есть один народ. У твоего отца тоже есть иудейское имя: Иоханан.
– Почему ты никогда мне об этом не говорил? – удивленно спросила Мег Альфи.
Он покраснел и бросил взгляд на Эмили; было что-то почти виноватое в этом быстром взгляде.
– Как-то об этом никогда прежде не заходил разговор. Да и все это не столь уж и важно.
Альфи закашлялся и покраснел еще больше; даже мочки ушей у него сделались ярко пунцовыми.
И Хенни моментально стало его жаль. В конце концов, если он желал, чтобы его дочь училась в епископальной школе, то это было исключительно его личным делом. Она не знала, что вообще дернуло ее за язык, разве что желание сделать ему что-нибудь в пику, так как ребенка, несомненно, не следовало держать в неведении относительно его семьи, обманывать или запугивать. И все же это было не ее делом. Это было делом Альфи и только его одного.
Мег, однако, придерживалась совершенно иной точки зрения.
– Ты всегда все о себе скрываешь, – упрекнула она отца. – Ты никогда не хотел, чтобы я знала что-нибудь о евреях. Я почти уверена, что тебе не нравится быть евреем.
Эмили резко сказала:
– Как ты можешь так говорить со своим отцом! Ты оскорбила его и должна сейчас же перед ним извиниться!
Она не оскорбила его, подумала Хенни; она лишь сделала ему совершенно справедливое замечание.
Эмили, испытывая неловкость перед присутствующими, проговорила прерывающимся голосом:
