– Несомненно, крест сей сотворен руками Господа и имеет божественное происхождение, – словно готовясь писать отчет в епархию, произнес отец Логгин.
Слова настроили его на деловой лад и, все еще ликуя, веселясь и наслаждаясь невероятным событием, залившим душу приятным елеем и необыкновенными надеждами, счастливый батюшка пошел вдоль креста.
– Несомненно, что крест сей сотворен не людьми, ибо такая великая постройка не могла быть произведена в столь короткий срок – за одну ночь, что никто ничего не заметил, – рассудил отче. – Ей, не людьми! И за этот факт я готов положить голову на отсеченье.
Ах, батюшка! Чересчур молод ты бысть, и чересчур учен, и книжность твоя лишила тебя простой житейской мудрости и понимания, что именно русичи всегда готовы на великий подвиг в одиночку и торопятся совершить великие дела как можно скорее, не растягивая и не откладывая, ибо слишком коротко русское лето, и зыбко положение, и никогда нельзя знать, не ввергнуться ли завтра в твое родное селище враги, лютые морозы, мор, голод или волки.
– Несомненно и то, что явление креста именно в окресностях Тотьмы – знак того, что Господь доволен тем, как ведут дела местные пастыри, облагораживая тотемскую ниву, – продолжал рассуждать отец Логгин. – Не исключено, что именно аз, скромный раб Его, настолько улучшил просветительскую и разъяснительную работу среди местной паствы, что оне явственно выросли духовно. Иначе почему крест не являлся при паствовании отца Нифонта?
От сих мыслей, которым отец Логгин, конечно, придавал скромную форму, дабы не проявить грех гордыни, душа его буквально летала!
Если на том берегу, в толпе тотьмичей, батюшка предположил, что крест сей является знамением и предостережением о грядущем наказании за грехи, то обозрев его вблизи, отец Логгин склонился к мысли, что он, наоборот, знак похвалы за богоугодные деяния и призван осенять мирный труд тотьмичей.
Рассуждая так, отец Логгин дошел до верхней перекладины, обогнул ея, приблизился к вершине и, дошедши до верхней горизонтали, вдруг встал, как вкопанный. В углах креста торчали колья с привязанной к одному из них длинной травяной веревкой.
Не веря своим глазам, батюшка потрогал кол дланью, поднял и подергал веревку и потрясенно оглядел даль, словно ища ответа. Впрочем, ответ был очевиден. Крест сделан простым человечишкой. Ведь не стал бы Господь вбивать колья, дабы наметить границы своего чуда!
– О, Господи!.. – в отчаянии произнес отец Логгин.
И на глаза его вновь набежала слеза, теперь уже от обиды, что не было светозарного чуда, свидетелем, участником и живописателем которого он мог стать. И вместо необыкновенного светлого события произошло мерзкое – некто из тотьмичей, не спросясь его, отца Логгина, благословения, возможно холоп, или грешник до мозга костей, а то и разбойник или, что еще ужаснее, приверженец старообрядчества, своей поганой задумкой наворотил крестоподобное строение невесть с какой дурной целью!
– Господи! – вторично в ужасе воскликнул отец Логгин, поскольку в следующий миг ему стала ясна и цель. – Этот поганец, прости меня грешного, задумал сотворить крест из цветов, дабы, когда по осени они увянут, показать, сколь непрочна и преходяща…
Дальнейшее отец Логгин побоялся произнести даже про себя, поэтому конец его фразы останется тайной.
– Но кто ты?! – столь громко выкрикнул отец Логгин, озирая лес, что в лодке поднялся и прислушался звонарь. – Али ты сатана?!
Додумавшись до сего, отец Логгин взволновался, но, по истечении некоторого времени, пришел к выводу, что и дьявол крест сотворить не мог, ибо ему тоже не надобны межевые колья для своих мерзких делишек.
– Все-таки людишка сие сделал с целью глумления над истинной верой, – пробормотал батюшка и пылающим взглядом оглядел лес, в надежде увидеть и схватить разбойника.
Но разбойников, кроме пары зайцев и перелетевшего с ели на ель дятла, не было.
Отче выдернул кол в качестве улики и смело вошел в лес по едва заметной тропинке, оказавшейся в том месте, где темные огромные ели расступились, намекая на некий проход. Батюшка шел с четверть часа, внимательно оглядывая обочины, на которых, впрочем, не было ничего предосудительного, кроме дьявольских грибов мухоморов, росших в каком-то бесовском изобилии. Когда отец Логгин думал уж поворотить назад, он заметил вдруг тенистый просвет в елях, прошел через кусты и оказался на мрачной поляне, на другой стороне которой поднималась небольшая скала вроде острого камня, заросшая каким-то корьем. Сперва он не понял, отчего стало так темно на душе, но когда разглядел скалу, пришел в оцепенение. Пред камнем стояли деревянные идолы с навешанными шкурами и космами шерсти и колья с черепами лошадей с рогами (от волнения отче не понял, что это были головы лосей). Было здесь и кострище, и кости на земле.
– Капище! – в ужасе прошептал отец Логгин и чуть было не развернулся бежать прочь.
Но спохватился, взял себя в руки и, выдвинув вперед нагрудный крест, пошел к языческому жертвеннику, который сразу узнал по многочисленным иллюстрациям из книг путешествовавших в Африкию и на Сивер монахов.
Сперва батюшка предположил, что капище с идолами – древнее, архаическое. Но уголья в кострище оказались свежими, оне лежали на толстой подушке золы, которую, несомненно, смыло бы водами, будь сие место из глубин веков.
Мысль, что буквально в двух шагах от православного города и многочисленных людных деревень, чуть ли не в его приходе, справляют свои обряды поганые иноверцы, а то и поклонники сатанинской веры, потрясла отца.
– Что как пьют оне кровь младенцев, вводят козла пред алтарь и читают святое Евангелие наоборот, совершая свои шабаши? – предположил отец Логгин. – И натворили крест из травы, глумясь над истинной верой?
Подойдя еще ближе, батюшка обнаружил прямо под боком скалы, возможно когда-то высеченный из ее части, невысокий каменный столб, оказавшийся при ближайшем рассмотрении елдой. В сем не было никаких сомнений, ибо вырезана елда была хоть и грубо, но весьма натуралистично. Лысая вершина елды была отполирована, очевидно, страждущими бабами, тершимися об нея.
– Тьфу! Мерзость! – сплюнул отец Логгин в сторону столба.
К чести батюшки, он не испытывал суеверного ужаса при виде елды, черепов и шкур, ибо знал всю научную ошибочность верования в каменных и деревянных кумиров. Отче даже смело решил повалить каменный фаллос. Пригнувшись, он обхватил елду руками, с омерзением обнаружил, что отполированная вершина оказалась рядом с его щекой, подумал: «Вот черт лысый», – и попытался выворотить кумира. Но тот стоял, как вкопанный. Впрочем, так оно и было – свалить столб было невозможно, ибо он изрядно врос в землю за тысячу лет своего стояния.
