форму. Но всё это не идёт ни в какое сравнение с его взглядом: трепетно-нежным и подлым одновременно.
— Я так скучал! — Вик уверенно подходит ближе и протягивает ладонь к моей щеке. Так запросто. Так нагло. Это бьёт током по оголённым нервам и вынуждает очнуться.
— А я нет, — улыбка дергается, угрожая смениться гримасой боли.
Отскакиваю от парня на пару метров. Хорош мерзавец! Я была готова к его извинениям. Равнодушию. Нападкам. Но только не к этому лживому «я скучал». Мои слова бьют наотмашь. Во взгляде Вика непонимание и миллион вопросов. Каков артист! Что ж, я тоже умею притворяться.
— Мне было не до тебя, Сальваторе! Совершенно!
Я заставляю себя сделать шаг, затем другой, и зайти в кабинет, кожей ощущая взгляд Вика. Парень идёт следом. Молча. Но нестерпимо близко. Его присутствие рядом выбивает почву из-под ног и путает мысли. Я не понимаю, что пишу и где, на автомате решаю уравнения и никак не могу уловить смысл задачи. Наставления учителя тонут в неимоверном шуме в ушах и лживых словах Сальваторе, бороздящих память. Карандаш упорно дрожит, зажатый между пальцев, а спина горит от колючего взгляда небесно-голубых глаз.
— Я всё, — вскакиваю раньше, чем время экзамена подходит к концу, и небрежно бросаю листок с ответами на учительский стол. Не дожидаясь реакции преподавателя, слепо несусь к выходу. Я ошиблась, считая себя сильной. Я не такая! Мне больно. И эта боль медленно и мучительно сжигает меня дотла.
— Я тоже, — слышится за спиной знакомый голос, а после, когда спешу по пустому коридору к выходу, сильные руки бесцеремонно хватают меня за плечо, объявляя желанный побег несостоявшимся. — Что происходит, Рита?
Вик опасливо исследует взглядом моё лицо, а я беззвучно открываю рот и качаю головой.
— Ничего, — пожимаю плечами. Интересно, что он хотел услышать? Какой реакции ожидал? Для чего вообще решает со мной заговорить?
— Ты обиделась, верно? — его грудь тяжело вздымается, а на лице маска непонимания.
— Нет, нисколько! — борюсь с волнением и желанием расцарапать в кровь лицо напротив. — Обижаются на тех, кто дорог. Ты же для меня никто!
— Что? — голубые глаза Сальваторе все больше напоминают грозовую тучу. — Что всё это значит?
— Чему ты удивляешься? — высвобождаю руку. — Разве своим молчанием ты не этого добивался? Поверь, оно оказалось красноречивее любых слов.
— Ты же ничего не знаешь! — Сальваторе покорно отпускает меня, но не отходит. Он мучительно близко, а я не имею понятия, как заставить сердце не трепыхаться раненой птицей. Чувствую его запах, ощущаю любимое тепло и хочу растаять хотя бы на мгновение, но потом вспоминаю, с какой лёгкостью и изощрённым притворством он два месяца убивал во мне любовь.
— О, Вик! Поверь, я догадливая, — мне вдруг становится так тошно, что хочется поскорее убежать. Мне не нужны никакие объяснения. Уже не нужны. Да и падать ниже парню в моих глазах просто некуда. А потому пячусь от него, как от чумы.
— Я не мог тебе позвонить, — бормочет отчаянно Сальваторе, но видит в моих глазах пустоту. Он сам её выжег в сердце, предварительно смешав то с грязью.
— Я так и поняла, — ухмыляюсь, гордо задирая нос. Какая же я дура, раз смогла влюбиться в этого парня с насквозь протухшей душой. — Может, это и к лучшему! Каждый из нас сделал выбор, как и хотел Анхель.
— О чём ты, чёрт побери? — закипает Вик, но я так и не вижу в его глазах раскаяния или сожаления. Он даже не понимает, как подло поступил со мной.
— Ты выбрал тишину и свою любовь, а я свободу! — отворачиваюсь, чтобы Сальваторе не видел моих мокрых глаз. — Я не сержусь, Вик, хоть и была о тебе лучшего мнения. Даже не стану отрицать, что плакала. Много. Как раз когда помогала Мике. Или смотрела, как она говорит по телефону. Но сейчас всё прошло!
— Мика здесь при чём? Рита! — Сальваторе оглушает своим воем школьный коридор.
— Ты серьёзно? — хватаюсь за лоб и с силой сжимаю тот пальцами: я задыхаюсь от лицемерия Вика! — Давай, глядя мне в глаза, скажи, что всё ещё меня любишь, а её нет!
— Так и есть, — не задумываясь, отвечает Вик, а я начинаю смеяться. Громко. Истерично. Мешая несчастным сдать математику. Боже! Есть ли предел человеческой подлости и жестокости?
— Я не переставал тебя любить, Рита! — чуть громче повторяет Сальваторе, а я никак не могу понять, зачем? Для чего он врёт мне в глаза? А в том, что Вик лжёт, либо мне прямо сейчас, либо Мике два месяца до этого, сомнений нет.
— Зато я перестала, — не узнаю свой голос. Насмешливый. Дерзкий. Кулаки сжаты, а взгляд, зацепившись за облезлую краску на стене, окаменел, впрочем, как и всё внутри меня. И сколько бы тонкий голосок интуиции ни пытался пробиться сквозь толстенную стену из обиды и боли, его мольбы замолчать, остаются неуслышанными мной. И я снова вру, разрушая всё:
— И вообще, встретив Гектора, я поняла, что никогда тебя и не любила, Вик. Ты так, минутное увлечение. Я просто ошиблась. Теперь знаю!
Каждый шаг Сальваторе бейсбольной битой ударяет по сердцу. Судорожно сжимаю и разжимаю ладони, крепясь не расплакаться, и продолжаю смотреть ему вслед, изводя себя окончательно. Вик ушёл. Молча.
И вроде ничего нового: он давно выбрал не меня, но именно сейчас между нами поставлена жирная точка.
За спиной прохладный металл чужого шкафчика. Я безвольно наваливаюсь на него, не понимая, как усмирить проклятое сердце, которое, вопреки всему, рвётся за исчезающим силуэтом Вика. Но вместо того, чтобы следовать его зову, я закрываю глаза и сползаю на пол. Вспоминаю, что нужно дышать, но так тяжело объяснить самой себе «зачем».
Не знаю, как долго я сижу на пыльном полу: пять минут или несколько часов. Время остановилось, застыло на пару с моей душой. Мимо проносятся незнакомые голоса, чей-то смех и ничего незначащие шаги. Несколько раз ко мне подходит учитель математики. Спрашивает о чём-то, уговаривает пойти домой, да только понятия не имеет, что там мне будет в разы тяжелее. В этом школьном убогом коридоре я хотя бы могу не притворяться. И только когда мужчина грозится позвонить Анхелю,
