— Звонил Козимо, — пояснил он.
Лена прекрасно помнила старого дворецкого графа Сфорцы, научившего ее прислуживать за столом.
— Граф Ардуино мертв. Его убили, — еле слышно проговорил Спартак.
— Фашисты? — догадалась Лена.
Спартак кивнул.
— Он был в Равенне, в гостях у друзей. Вернулся домой поздно. Его поджидали у входа на виллу. Когда он вышел из машины, чтобы отпереть ворота, они открыли стрельбу. Разнесли ему череп, а потом смылись на мотоцикле. От выстрелов проснулись слуги и выбежали наружу. Козимо принес фонарь и увидел, что убийцы, прежде чем сбежать, успели сунуть в руку графу тот самый партбилет, который он перечеркнул. Они открыто взяли убийство на себя, понимаешь? — объяснил Спартак, едва сдерживая слезы.
— Ужасно, — вся дрожа, прошептала Лена.
— «Mala tempora currunt»[51], — продекламировал Спартак, вспомнив пророческие слова нотариуса Беллерио.
Сколько лет прошло с их последней встречи? Около пятнадцати. В то время сам он был наивным юнцом, твердо верившим, что можно оставаться в стороне от жестоких игр фашистского режима. Только теперь Спартак начал осознавать, насколько прав был старый мудрец, предупреждавший еще пятнадцать лет назад о том, что фашизм породил чудовищ, гнездившихся повсюду и готовых уничтожить любого, кто не разделял их взглядов.
Лена налила кофе в чашку, щедро добавила сахару и размешала его ложечкой, дрогнувшей у нее в руке. Фарфор задребезжал, перекликаясь с мерным тиканьем настенных часов в прихожей. Страх сгустился над ними, оба физически ощущали его присутствие, словно в кухне появился призрак.
— Он был таким хорошим человеком, таким чистым и благородным. Так любил жизнь и никогда никому не делал зла! — вновь заговорил Спартак. — Я еду в Котиньолу. Помоги мне собраться, приготовь одежду. Я выезжаю немедленно, — повторил он, допив кофе.
— Я с тобой, — предложила Лена.
— Не хочу, чтобы дети оставались одни, — возразил Спартак.
— Финни останется с ними.
— Нет-нет, мне все-таки будет спокойнее, если с ними останешься ты. Ты должна беречь их и себя, Лена. У меня нехорошее предчувствие, — вырвалось у него. — Надо будет разыскать Одетту и известить ее, — добавил он озабоченно.
— Но я понятия не имею, где она, — сказала Лена.
— На вилле кто-нибудь наверняка знает, где ее найти, — заметил Спартак.
Напоследок он крепко обнял ее:
— Я так тебя люблю, Маддалена. Береги себя.
Лена давно уже убедилась на горьком опыте, что беда никогда не приходит одна.
Настенные часы пробили четыре удара, и она уже собиралась снова лечь, когда телефон вновь зазвонил.
— Простите, что разбудил вас, синьора Рангони, — произнес в трубке незнакомый мужской голос.
— Кто говорит? — От ужаса Лена перешла чуть ли не на крик.
— Говорит Торелли, я звоню из Равенны, — представился мужчина. — Мне необходимо поговорить с вашим мужем.
— Его нет дома. Скажите, что случилось, — потребовала она.
— Склад пеньки загорелся. Сейчас уже вся фабрика пылает, как костер, — объявил голос, в котором слышались едва удерживаемые слезы.
— Фашисты, — прошептала Лена скорее себе, чем собеседнику, и подумала, что всему пришел конец.
На вилле вовсю суетились карабинеры, прибывшие из участка, расположенного в Котиньоле. Тело графа Ардуино Сфорцы ди Монтефорте уже было перевезено в Равенну, в институт судебной медицины. Слуги выглядели подавленными и испуганными. Приезд Спартака их немного приободрил. Он был единственным человеком, способным восстановить хотя бы видимость порядка в хаосе этой страшной ночи.
Наступил угрюмый октябрьский рассвет. Ветер гнал по небу черные тучи, громадные, как древние галеоны, последнее напоминание о бушевавшей недавно грозе, превратившей поля и дороги в настоящее болото.
Спартак наткнулся на нескольких репортеров. Воспользовавшись всеобщим замешательством, они повсюду совали свой нос и задавали слугам нескромные вопросы. Он вежливо, но решительно выставил их за дверь. Два жандарма стояли на карауле в ожидании начальства, прибытие которого на виллу для проведения дальнейшего расследования ожидалось несколько позже.
Приехавший вслед за Спартаком профессор Сильвио д'Антони, адвокат графа, декан кафедры уголовного права в университете Болоньи, привез известие о пожаре на пенькопрядильной фабрике в Равенне. Спартак был потрясен. Он сделал несколько звонков в Равенну и в Болонью, а потом закрылся вместе с адвокатом в кабинете графа.
— Его убили, а меня ранили в самое сердце, — начал Спартак после долгого молчания.
— Они настолько обнаглели, что в обоих случаях даже не пытались замести следы и скрыть свое участие, — уточнил профессор д'Антони. — Пожар на складе в Равенне произошел в результате умышленного поджога. Найдены две канистры из-под бензина. Их использовали, чтобы разжечь огонь. Но я хочу вас заранее предупредить, синьор Рангони, что убийство графа будет объявлено делом рук неизвестных и сдано в архив, а в качестве причины пожара будет фигурировать случайное возгорание.
— Но мы же знаем, что это не так! — Спартак в сердцах стукнул кулаком по подлокотнику кресла.
— Ну и что же? Только попробуйте сказать правду вслух, и тем самым вы подпишете себе смертный приговор. До сих пор, считайте, вам везло. Они ограничились тем, что вынесли вам предупреждение, синьор Рангони, — попытался вразумить его адвокат.
— Но зачем было убивать престарелого аристократа, чье единственное преступление состояло в том, что он не хотел иметь ничего общего с фашизмом? — в отчаянии говорил Спартак. — Он никому не причинил зла. Он был благороднейшим из людей.
— Я думаю, он прекрасно знал, что его ждет. Ведь он, можно сказать, сам нарывался на эти выстрелы. Видимо, хотел положить конец существованию, которое стало ему в тягость. Он был истинным аристократом, всю жизнь прожил свободным человеком. Ему не было места в этом царстве пошлости, — объяснил профессор д'Антони.
Держа поднос с завтраком, вошел убитый горем Козимо.
— Кто известит графиню? — обратился к ним дворецкий.
— Вам известно, где она? — в свою очередь, спросил Спартак.
— Нет, синьор. Но мне известно имя друга господина графа, который знает, где скрывается синьора, — шепотом сообщил старый слуга, словно опасаясь, что какой-то невидимый враг подслушает его слова. — Господин граф и госпожа графиня иногда встречались. Я это точно знаю, господин граф сам мне говорил. В последний раз они виделись месяц назад.
