своеобразный тест, который предшествует настоящей жизни. Разве не это мешает улучшать нашу повседневную жизнь? Может быть, именно поэтому для мусульман запрещены любые нововведения? Права человека, права женщин, прогресс?
Объявив нашего Пророка безгрешным, не разрешая себе задавать вопросы, мы, мусульмане, создали тиранию. Пророк Мухаммед пытался упорядочить все аспекты жизни мусульманина. И, придерживаясь этих правил, мы лишились свободы выбирать и думать. Мы стали не просто слугами Аллаха, а его рабами.
После этого я поймала себя на мысли о том, что начинаю думать о Коране не как о священном трактате, а как об историческом документе, всего лишь одной из версий событий, которая была записана людьми спустя сто пятьдесят лет после смерти Пророка Мухаммеда. И версия эта сугубо арабская.
Она распространялась так успешно потому, что была жестокой, твердой, нетерпимой, построенной на контроле за женщинами и изуверской войне.
Пророк учил нас многим хорошим вещам. Это было очень полезно в духовном плане – верить в будущую жизнь. Коран научил меня быть сострадательной к другим, научил безвозмездно помогать людям. В свое время я, как и многие другие мусульмане, просто решила не касаться вопроса о священной войне против неверующих – это слишком сложный вопрос, в котором не каждый сможет разобраться. Большинство мусульман никогда не углубляются в теологию. Мы почти никогда не читаем Коран, мы учим его на арабском языке, которого не знаем. И в результате многие люди действительно думают, что ислам – это очень мирная религия. Именно из-за этих честных людей и возникает заблуждение о толерантности мусульманской религии.
Но я больше не могла не видеть этого тоталитаризма в исламе. Он регулирует каждую мелочь в жизни, подчиняет себе все мысли человека и его волю. Истинный ислам, как жесткая система рамок и правил, в конце концов ведет к жестокости. Ужасный теракт 11 сентября был закономерным итогом этой строгой системы регулирования человеческой жизни. Мир оказался поделен на «мы» и «они». И если ты не принимаешь ислам, то должен погибнуть.
Я не хотела принимать такой путь. Западный мир уже прошел период религиозных войн и в результате освободился от тирании религии. И я предполагала, что такой период, рано или поздно, должен будет пройти и ислам. Мы, мусульмане, могли бы порвать с теми догмами, которые в итоге ведут к жестокости и невежеству. Сейчас мы можем читать столько чудесных книг, которые могут привести нас к Просвещению. И мы можем соединить наши догмы, веру и убеждения с изменяющимся миром.
Мне казалось, что путем к Просвещению может стать четкое понимание того, что Коран – это не абсолют, написанный Богом, а всего лишь книга. Также я отвергала идею ада, страх перед которым заставлял меня долгое время бояться критиковать ислам. И однажды ночью я поймала себя на мысли: «А что, если это действительно так? Во что же я тогда на самом деле верю?»
Примерно в это же время Абсхир, молодой имам из Сомали, вновь связался со мной. Он жил в Швейцарии в течение нескольких лет, но на днях был госпитализирован. На следующий день ему предстояла операция на сердце. Разумеется, мы разговаривали о событиях 11 сентября.
– Все эти цитаты, которые приводил Усама бен Ладен, чтобы оправдать теракт, действительно есть в Коране. Так как Коран вечен, то это значит, что все эти слова относятся к каждому мусульманину и в наше время. Там говорится о том, как мусульмане должны вести себя во время войны против неверных, – сказала я.
– Да, это так и есть. Я растерян так же, как и ты. Мне делают операцию на сердце, но болит оно от всех тех мыслей, которые приходят в голову.
Абсхир рассказывал мне о том, как в Женеве начал посещать лекции французского исламского философа – Тарика Рамадана. Но после них запутался еще больше. Рамадан словно бы ходил по замкнутому кругу: «Ислам – это мир, а мир – это ислам».
– Да, но это относится только к миру мусульман. Пророк также говорил о войне с неверными. Но кто такие неверные? И кто дает сигнал к началу войны с ними? – спросила я.
– Разумеется, у бен Ладена нет такой власти. Мы не можем вести войну против целого полушария, где мусульман меньшинство, – ответил Абсхир.
Я тут же его перебила:
– Но раз мы говорим о том, что Коран не может быть универсальным во все времена, то разве не значит это, что он не свят?
– О чем ты говоришь?!
– Мне очень жаль, но я, кажется, становлюсь все ближе и ближе к тому, чтобы стать отступником от веры. Мне становится все труднее и труднее верить.
На другом конце телефона повисло молчание.
– События, которые сейчас происходят в мире, сбивают нас с толку, – наконец ответил Абсхир. – Ты сейчас очень волнуешься. И это всегда очень трудно – увидеть перспективу и будущее, когда живешь в немусульманской стране. Тебе нужно сделать перерыв, отдохнуть. Тебе следует пообщаться со своей семьей, встретиться с родственниками. Ты слишком отдалилась от них. Айаан, если ты задумываешься о таких вещах, то ты можешь попасть в ад.
– Но если я начинаю сомневаться в священности Корана, то это значит, что я начинаю сомневаться и в существовании как рая, так и ада.
– Это невозможно.
– Не совсем так. Все эти ангелы и джинны… Я не вижу доказательств их существования. Абсхир, посмотри на западные картины. Разве это ангелы? Разве ангелы выглядят так? Существа в белых одеяниях и с пухлыми щеками?
– Нет. Мусульманские ангелы другие. У них нет крыльев.
– Ты ведь понимаешь, что сейчас я спрошу, как они выглядят, и ты ответишь, что не знаешь, ведь Аллах все показывает в свое время.
– Я люблю тебя, и я тоже запутался. Все эти события оказали огромное влияние на всех нас. Пожалуйста, подумай хорошенько и не совершай необдуманных поступков. Отдохни.
Я пожелала ему всего самого хорошего и много духовных сил, чтобы найти правильный выход из этой дилеммы. Абсхир был очень умным, сострадательным и щедрым, но в тот момент ему явно было страшно.
Он боялся ангелов, которые явятся к нему после смерти, чтобы допросить его о преданности Аллаху и Пророку. Он очень боялся провалить этот экзамен и низвергнуться в бесконечное адское пламя.
После неловкого молчания мы повесили трубки. Мне не хотелось больше с ним говорить.
В ноябре 2001 года я посетила дебаты в «Бали» – дом обсуждений в Амстердаме. Дискуссия была организована колонкой обзоров «Слова и Дух» газеты «Trouiv». Управляли этим разделом двое мужчин – Яффе Винк и Крис Рутенфранс. В последнее время
