с места.
– Что-то не так? – уточняю, переводя взгляд с одного на другого, останавливая по итогу его на Игнате.
Тот пожимает плечом в полнейшем безразличии и сознаваться не спешит. Разве что:
– Все в порядке. Мы уладили.
– Ты уладил, – выделяет отец с акцентом.
На лице мужа мелькает мрачная тень.
– Верно. Уладил. И это самый оптимальный вариант. А если хочешь еще раз поговорить об этом, выбери другое время.
Руль под пальцами отца скрипит в напряжении, но никакой другой реакции от него нет. Впрочем, тут и дурак догадается, каким именно образом Игнат все уладил. И вот вроде ожидаемый, логичный итог, лучший в нашей ситуации, но внутри все равно холодеет от осознания, что он, возможно, повторил то, что сделал с другими участниками того вечера, потому и не вмешиваюсь в их диалог, отворачиваюсь к окну, сосредотачиваясь на проплывающем за стеклом городском пейзаже. Впрочем, Игнат бы не был собой не только в этом отношении. Быстро разгадывает причину моего молчания.
– Он заслужил. Каждый из них. Ни к чему сожалеть о том, кто тебя жалеть бы не стал ни за что на свете, – произносит тихо.
– Я понимаю, – отвечаю, так и не глядя на него, сильнее кутаясь в плед.
Понимаю, да, и, честно, безумно благодарна за его заботу и защиту, но принять вот так сразу ситуацию не получается. Наверное, я неправильная какая-то, раз жалею насильников, но иначе не получается. Да, они поступили плохо, и я их презираю за это, но смерть – слишком жестоко, как по мне.
– С его отцом проблем точно потом не будет? – единственное, что уточняю по итогу.
– С чего бы? – усмехается встречно Игнат. – Нас там не было. Менты же всех Орловых задержали, – кривится.
Киваю согласно, принимая ответ, и вновь сосредотачиваюсь на разглядывании улицы, по которой мы едем. Так проще не представлять то, как Игнат разобрался с последним из моих обидчиков. Жаль, память все равно раз за разом подкидывает произошедшее на свадьбе, но уже с участием Акимова. В разум врезается улыбчивое симпатичное лицо с карими глазами, но теперь уже полностью разбитое, в крови и… Внутренности живота пронзает неожиданная, острая и сбивающая дыхание боль, отчего я сжимаюсь вся, не в силах распрямиться.
– Черт, – не сдерживаюсь под воздействием еще одного болезненного спазма.
– Что такое? – тут же реагирует Игнат, обхватывая за плечи, разворачивая к себе, вглядываясь в мое лицо.
– Ничего, – качаю головой, с как можно более беззаботной улыбкой. – Просто живот болит. Не ела давно, вот и плохо…
Остаток моей речи прерывает очередная волна боли. А вместе со второй с губ срывается невольный стон, который не успеваю подавить вовремя.
– Разве тебя не покормили?
На лице Игната снова воцаряется мрачность. Отец тоже отвлекается от вождения, то и дело бросая косые взгляды сквозь зеркало заднего вида.
– Кормили. Но я есть не могла, волновалась за тебя. Только чай пила, чтобы согреться.
Мой любимый мужчина перетаскивает меня к себе на колени, отчего плед падает с моих плеч, оставаясь лежать сидении. Я же зависаю на теплой полуулыбке супруга, пока он прижимает меня ближе к себе.
– А иногда кажешься умной… – вздыхает напоказ обреченно.
Ничего не отвечаю. Не потому, что нечего, а просто боль усиливается, а еще становится мокро между ног, в самом худшем смысле этого слова. И не одна я это замечаю. Игнат тоже обращает внимание на расползающееся пятно по светлой ткани.
– На перекрестке налево. В больницу поедем, – проговаривает сурово для водителя, коснувшись пальцами полотенца, удостоверившись в том, что это кровь.
И это действительно плохо, с учетом завершившихся только пару недель назад месячных. До следующих еще примерно столько же.
– Где именно болит? – хмурится Игнат.
– Живот, – отвечаю сдавленно, крепко сцепив зубы. – Низ, – добавляю на порядок тише, не глядя на него.
Но мне все равно приходится.
– Все будет хорошо, поняла? – обхватывает мое лицо, вынуждая смотреть в синие глаза.
И пусть голос Игната – ровный, спокойный, утверждающий, но в глазах этой уверенности совсем нет. Киваю и улыбаюсь как можно беззаботней, чтобы он меньше волновался.
– Конечно, будет, – добавляю для пущей достоверности. – И ты вместо того, чтобы обо мне беспокоиться, лучше бы подумал о том, что ментовская форма тебе не идет. Абсолютно не твое! Парадная форма моряков подошла бы лучше. Беленькая которая такая вся. Идеально бы сочеталась с твоей темной внешностью, – улыбаюсь уже по-настоящему, представляя его в подобном наряде.
Муж ничего не говорит на это. Выдавливает из себя подобие снисходительной насмешки и прижимает к себе крепче, уткнувшись носом мне в макушку, глубоко вдыхая. Так и не отпускает потом еще долгое время. Скорость автомобиля все растет. Пейзаж за окном уже не просто проплывает мимо, а практически мелькает. Неоновый свет вывесок смазывается в сплошную цветную линию. Или это у меня перед глазами все плывет. Не могу понять. Кроме боли и вкуса крови во рту от прокушенной щеки не чувствую больше ничего. Приезд в больницу и вовсе проходит мимо моего сознания. В себя прихожу лежащей на постели в небольшом светлом помещении. За окном рассвело, а в правую руку воткнута инъекционная игла, через которую в меня вливают какой-то темный раствор. Название инфузии разобрать не могу, пакет прикреплен слишком высоко на специальной стойке. Голова все еще немного кружится. Сгиб локтя жжет и саднит. Тянусь туда, но не дотягиваюсь. Мое запястье перехвачено, а я сама заново уложена на подушку.
– Полегче, – комментирует свои деяния Игнат, выдерживает паузу, усаживаясь на краю постели рядом со мной, а после добавляет негромко: – Как ты?
Замечаю, что он переоделся в свой привычный костюм, но без пиджака – тот висит на спинке его стула. Супруг тянется к кнопке вызова персонала над изголовьем кровати, нажимая ту, и возвращает внимание ко мне, вновь берет за руку, но уже иначе: аккуратно касаясь запястья, обводит большим пальцем узор моих проступающих вен. Так зацикливаюсь на этом его действии, что не сразу реагирую на вопрос.
– Голова кружится, живот еще немного тянет и снова тошнит, – отзываюсь, прислушиваясь к себе.
– У тебя
