— Спрячь их подальше. Если я умру — они твои.
Лена впоследствии положила их в сейфовую ячейку в маленьком банке в Луго.
Одетта улыбнулась Спартаку.
— Да, Маддалена сделала это для меня, — подтвердила она.
— Я всегда знал, что она ненормальная, — проворчал Спартак, с ужасом думая о том, что могло бы произойти, если бы их остановила полиция и обнаружила, что его жена везет в машине еврейку.
— Лена — необыкновенная женщина. Ты всегда сможешь на нее положиться, — возразила Одетта.
Спартак улыбнулся и раскрыл ей объятия.
— Иди ко мне, бедный мой птенчик. Сюда, ко мне на грудь.
Он притянул ее к себе и обнял ласково и крепко. Накопившееся за последние дни напряжение разрядилось у обоих слезами. Они расплакались, как двое испуганных, потерявшихся детей.
Спартак подхватил ее на руки и перенес в гостиную, раздел и уложил на кушетку.
Их тела сплелись. Они предавались любви с бесконечной нежностью. Оба предчувствовали, что это их последняя встреча.
А потом они еще долго лежали на тесной кушетке, обнявшись и не говоря ни слова.
Когда часы пробили десять, Одетта спросила:
— Ты можешь отвезти меня в Болонью? Последний поезд на Север отправляется в полночь, он прибудет в Комо завтра утром. Там я разыщу друзей, они ждут меня, чтобы переправить через границу.
— Деньги у тебя есть? — спросил Спартак.
— Могу с тобой поделиться, если тебе нужно, — заверила его Одетта.
Она взяла свой пиджак и дала ему пощупать подкладку. В ней были зашиты банкноты.
Они начали одеваться.
— А ты знаешь, что лес Ле-Кальдине теперь принадлежит мне? — спросил Спартак. — Твой муж отписал его мне в завещании.
— Он рассчитывал, что ты поедешь его осматривать и найдешь меня, — догадалась Одетта.
— Он был уверен, что я приду тебе на помощь. Выходит, он знал, что его убьют?
— Возможно, — согласилась Одетта с тяжелым вздохом.
— Как бы я хотел, чтобы эта война поскорее закончилась! Она тянется уже два года и становится все более кровавой, — заметил Спартак.
— Я тоже на это надеюсь. Только бы не победили немцы. Это означало бы конец Европы и конец свободы. Наверное, агония нацизма и фашизма уже началась, несмотря на всю пропаганду, восхваляющую их победы. Это будет долгая и страшная агония. Погибнет много невиновных, но в конце концов Гитлер все-таки будет разбит, — прошептала Одетта.
Спартак и рад был бы с ней согласиться, но не разделял ее уверенности. Точно так же, как не мог поверить в существование лагерей уничтожения. У него это просто не укладывалось в голове.
Он спрятал ее на полу своей «Ланчии» под задним сиденьем и вывез из Котиньолы. Они приехали в Болонью как раз вовремя, чтобы успеть на поезд.
— Ты был так добр ко мне. Я очень тебе благодарна, — вырвалось у Одетты.
— Береги себя, Одетта, и дай мне знать о себе как только сможешь.
В эту минуту они оба ясно осознали, что видятся в последний раз.
Одетта была арестована на границе, фальшивые документы ее не спасли. Ее узнали и отправили в лагерь, где она была уничтожена вместе с тысячами других узников. Но правда о ее судьбе стала известна лишь много лет спустя, когда война закончилась, нацизм рухнул, а над Европой вновь повеял ветер свободы.
Когда Спартак вернулся домой, Лена еще не ложилась. Она в последний раз перед сном кормила маленького Джованни.
— Уехала? — спросила она, имея в виду Одетту.
— Я оставил ее на вокзале, — ответил он. — Ты ведь знала, что я отвезу ее в Болонью?
— Я в этом не сомневалась. Надеюсь, ей удастся добраться до Швейцарии, — сказала Лена, убедившись, что малыш наелся, и осторожно высвобождая грудь.
— У Одетты много друзей. Ничего плохого с ней не случится. — Спартак говорил с напускной уверенностью, стараясь заглушить внутреннюю тревогу и скверные предчувствия.
— Я тебе постелила в спальне для гостей, — неожиданно объявила Лена.
— Что ты такое говоришь, Маддалена? — растерянно спросил он.
— Ничего особенного. Просто хочу приучить Джаннино спать по ночам. Когда я беру его к себе в постель, он успокаивается и засыпает. Но стоит уложить его в колыбельку, как начинается рев. Миранда просыпается, хоть совсем из дому беги. Тебе же нужно отдохнуть после всего того, что ты пережил за эти дни, — отвечала Лена с ласковой улыбкой.
Она перепеленала малыша, сунула ему в рот соску и уложила в постель.
Пока Спартак приводил себя в порядок в ванной, Лена разожгла огонь под кастрюлькой с молоком, а поверх нее, вместо крышки, поставила тарелочку с домашними печеньями. Она готовилась к долгому разговору с мужем и хотела быть во всеоружии.
Спартак появился на кухне в пижаме. Он вымылся и побрился, но выглядел усталым и подавленным. Теперь ей предстояло вселить в него бодрость.
— Ты мне сварила какао! Спасибо, любовь моя, — сказал он.
— Накроши в него печенье. Попробуй, как вкусно! — предложила Лена, моля бога, чтобы дети не проснулись хотя бы в течение двух ближайших часов.
Они говорили вполголоса и слышали, как барабанят по оконному стеклу капли дождя. Тяжелые шторы из черной саржи были плотно задернуты, не пропуская наружу ни единого лучика света. В связи с бомбардировками в городе действовал комендантский час, и нарушение правил светомаскировки грозило тяжкими последствиями.
— Маддалена, что теперь с нами будет? — спросил Спартак.
— Мы переживаем трудный момент, — отозвалась Лена, — но он пройдет. Я уверена, хорошие времена обязательно вернутся. А пока что пей свое какао. Тебе сразу полегчает, вот увидишь.
— Я не могу вот просто так взять и все забыть. Граф убит, фабрика сгорела, Одетта в бегах, как загнанный зверь, бомбы разрушают наши дома…
Спартак тяжело переживал все последние события, но больше всего ему было больно за Одетту, ставшую дичью в бесчеловечной охоте. В любую минуту она могла угодить в капкан.
— Ты думаешь о ней, — догадалась Лена, — и я тоже. Вчера вечером, когда я поехала на вокзал ее встретить, я ее едва узнала.
— А знаешь, пока я принимал ванну, мне вдруг вспомнился один случай. Это было много лет назад. Я случайно встретил Одетту в Форли на ярмарке. Там была одна цыганка, которая предложила ей погадать. Одетта — я прекрасно это помню — протянула ей руку и обещала дать пять лир, если та предскажет ей счастье. А цыганка вдруг нахмурилась и говорит: «Я ничего не вижу, прекрасная синьора». И еще добавила: «Благослови вас господь». Одетта тогда подняла ее на смех: вот, мол, какая дура, могла бы что-то наболтать и получила бы деньги. А теперь я думаю, что цыганка прочла у нее на ладони ее ужасную судьбу, — рассказал Спартак, отпивая небольшими глотками горячее какао.
