намеренно.
– Не исключаю.
– Так сделай же что-нибудь!
– Уже делаем. Ложись спать.
– Заснёшь тут…
– Надо заснуть. У тебя другие должны быть заботы: кушать, спать и дышать свежим воздухом. Остальное оставь мне.
Я чуть не спросила «какие», вовремя зажала себе рот. А папа добавил:
– Спасибо тебе, Любаша,ты не представляешь, как помогла в расследовании! Хороший из тебя аналитик, даже жалко что моя дочь!
– Почему жалко?
– Не завербуешь.
23 https://www.1tv.ru/news/2015-07-29/14470-hakery_vzlomali_bortovoy_kompyuter_vnedorozhnika_vo_vremya_dvizheniya
ГЛΑВА 40
Я проснулась от того, что горячая рука прижала меня к себе. Светало. Сонно моргая, я положила ладонь поверх его пальцев.
– Таша, – сквозь сон сказал Раф, а меня будто из ледяного ведра облили.
Я замерла. Обернулась, он спал.
«Ну ладно, чего только не приснится! Особенно после вчерашнего», – сказала я себе, но осторожно выбралась из-под его руки. Объятие принадлежало не мне. И почему-то от этого стало больно. Как глупо… Но сон пропал. Я выскользнула на кухню, налила себе чаю и долго не могла избавиться от неприятного чувства.
Раф нашёл меня позҗе, удивился, что не сплю. Поцеловал нежно. И всё стало, как прежде,тепло и хорошо. Предрассветное смятение теперь выглядело неуместным. А потом приехал Сёмин и привёз Ρафу документы и ноутбук для отчётности. Я и забыла, что мой любимый идальго теперь «на службе».
Помимо перевязок, уколов и капельниц, Рафа загрузили на целый день бумажными делами. Ему пришлось подробно описывать моё спасение в Иране.
Честно говоря, я была этому рада – после вчерашнего Раф выглядел нездоровым, хотя взглянув на меня, неизменно улыбался и делал бодрый вид. Но меня не обманешь, стоило выпасть из его фокуса, как взгляд становился отсутствующим и проваливался куда-то глубоко, в себя. Так что я радовалась, что Ρафу есть, чем заняться.
Я слонялась без дела, читала, заварив в большой кружке зеленого чаю, и рассматривала в интернете свадебные платья… А вечером, когда Раф, наконец, освободился, мы включили фильм, его любимый, «Последний самурай»,и Раф заснул почти сразу. Я укрыла его и выключила телевизор, ощущая, что мне сегодня его не хватило. Наверное, я эгоистка…
На следующий день Рафа регулярно вызывали в «переговорную». А меня лишь единожды, но надолго. Моя версия иранских приключений тоже интересовала строгого полковника Ерохина. Я не сразу поняла, отвечая на его вопросы, что в нём было похожего на папу,и лишь под конец разговора до меня дошло – тот же взгляд, внимательный, но одновременно скользящий, от которого возникает ощущение, что попала под прицел сканера.
Правда, при папе, вечно весёлом, я не чувствовала себя подопытным объектом, а тут – вполне.
– О чём расспрашивали? – рассеянно поинтересовался Раф, оторвавшись от ноутбука.
Подойдя, я увидела на экране фотографию Наташи в соцсети, с очень похожей на неё девушкой, но помладше и чуть менее красивой. В сердце снова кольнуло,и я снова себя отругала.
– Сестра? – спросила я.
– Да, Юля. Единственный нормальный человек в их семье, – ответил Раф как ни в чём не бывало.
Неприятное чувство вчерашнего утра вернулось, как бы мне не хотелось больше его не испытывать. Ревность? К кому? Как я могу вообще?
Снова последовал нежный поцелуй, а потом беседа за ужином о любимых книжках.
– Я люблю детективы, Пальмиру Керлис, есть такой новый автор, Сергея Лукьяненко, истории про Шерлока Холмса. Ещё люблю Айзека Мориона, как ни странно про любовь зомби, эдакая интерпретация «Ромео и Джульетты», – говорила я. – Люблю Марка Твена, особенно «Приключения Γекльберри Финна», и более чувственное. Например, Риту Навьер, Анну Γавальду и Франсуазу Саган.
– А я предпочитаю не художественную литературу. Стихи люблю, но давно не читал, того же Хайяма, Руми, Фирдоуси, Басё, Есенина… – при этом имени Раф взглянул куда-то в сторону, и я поняла, что его внимание вновь отдано не мне. Замолчал, но скоро включился обратно. – Последним, что я читал, были коаны дзен и «Драгоценная сокровищница…» Лонгчен Рабджана. Кажется, это было столетие назад, а не две недели.
– Ты расскажешь мне? – улыбнулась я.
– А тебе интересно?
– Да, конечно.
Но тут к нам за стол подсел Сёмин со своими байками, шумный и тем самым немного косолапый. Было смешно и неловко, но мы тут в гостях…
Взглянув на Рафа, я заметила, что он вновь где-то далеко. Совсем, словно в комнате его и не было.
– Всё хорошо? – спросила я его, когда мы, наконец, избавились от шумного балагура.
– Да, – ответил Раф и отчего-то виновато улыбнулся: – Кнопочка, ты не против, если мы сразу спать? Дико устал.
Конечно, я была не против. Я всё понимаю. Он поцеловал меня в щёку, отвернулся и мгновенно заснул. А мне вдруг стало нечем дышать. Я рассердилась на себя: мне никто не обещал, что будет легко. И Рафу сложно – от всего, что перепало на его долю, так просто не отходят. Хотя прошло три года… В моём сердце щемило. Скорей бы уже домой!
Следующий день обрушился на нас новостями. Тимур Степанович после осмотра сказал, что я поправляюсь не по дням, а по часам.
– Вот что значит спортсмен! Тело привыкло к перегрузкам, дисциплинированное, – подмигнул мне хирург.
– Сколько еще мне ходить в инвалидах? – спросил я.
– Ну, до полного выздоровления, конечно, ещё недельки две. А были б мы в госпитале, выписал бы тебя домой через пару деньков или даже завтра. Всё-таки ты, парень, легко отделался. Миллиметр в сторону, и пробило бы печень, а это, брат, совсем другая история!
Я пожал врачу руку. Да, в некотором смысле мне повезло.
Заглянула Кнопочка, спросила, как дела, хирург повторил свою тираду,и она просияла. Вот с кем мне ещё повезло! Но она видит лишь лучшую часть меня – удивительный дар. От её присутствия сразу становилось тепло,и пространство наполнялось дружественностью и жизнелюбием, звенело её голосом, смехом, обволакивало нежностью,и я вдруг верил в того себя, что живёт в её глазах. Но стоило вспомнить о Таше, о том, что я увидел, и мозг испуганно замолкал. Я будто канатоходец, что балансировал между теплом и холодом, но иногда проваливался и летел в тартарары.
Я понял, ум боится смерти. Недаром учителя древности отсылали медитировать на места кремации: что сказать, когда видишь, как жизнь превращается в ничто?
Правильно, ничего.
А безмолвие – прекрасный момент, чтобы осознать себя. А потом перед глазами в ускоренном режиме прокручивалось прошлое: моё, с Ташей.
