class="p1">– Прости, Люба, не сейчас. Не могу, – и поволок себя в палату. Закрыл передо мной дверь. Потом отворил на мгновение и, глядя в пол, сказал: – Она там. На месте. Экспертиза подтвердила.
Значит, моя версия правильная…
Дверь снова закрылась, преградив мне вход в его личную преисподнюю. Не хочет делиться пережитым ужасом. Мужчины не плачут. А, может, иногда стоило бы? Мой армянский коллега сказал однажды, что вместо «люблю тебя», армяне говорят «Цаватанем» – это значит «я заберу все твои боли на себя».
Я медленно подошла, положила ладонь на дверное полотно, отделяющее меня от Рафа, и замерла. Я простояла долго, чувствуя его даже так. Я заберу твои боли, родной,только позволь! Войти бы, обнять, прижать к себе, но Раф не готов. И я должна уважать его желание. Даже не могу представить, что он сегодня пережил! Мужчины не плачут…
Я вздохнула, потом пошла к мадам-прапорщице, восседающей на своем «контрольном пункте»:
– У вас есть спиртное? Что угодно. Я заплачу.
– Коньяк подойдёт? – спросила она.
Я кивнула. Внезапно погас свет. Наша надзирательница нагнулась под стойку и достала приземистую бутылку и пару свечей.
– Сейчас генератор включится. По два раза в месяц такая ерунда!
– Сколько я вам должна? – спросила я.
Чиркнула спичка. Во мраке вспыхнуло жёлтым, и в крошечном пятне света возник крупный нос женщины. Большой, как у медведицы в меду, но внезапно добрый. Странная игра света!
– За счёт заведения, – ответила она.
Фитиль свечи жадно слизнул пламя и продемонстрировал мне улыбку на крупном лице.
– Спасибо…
– Обращайтесь, – добавила та и протянула мне толстую восковую свечу в подставке и початую бутыль.
Свет ещё не дали, я тихонько пошла к себе, прорезая синий мрак огоньком на фитиле. Когда поравнялась с дверью в палату Ρафа, сердце дрогнуло и сжалось. Я остановилась. Задержала дыхание, не в состоянии пройти мимо. Но он попросил… Я сделала пару шагов прочь. Дверь за спиной скрипнула. Я обернулась – Раф? Нет, не он,только сквозняк. И вдруг из темноты послышался глухой голос:
– Люба?
Где-то в подсобном помещении затарахтел электрогенератор, свет зажёгся в коридорах. А за щелью было также темно. Со свечой и бутылкой в руках я заколебалась, не желая выглядеть навязчивой. Подошла, но остановилась на пороге.
– Люба? – повторил он.
В комнате было темно, и на полу у окна самая тёмная точка – Раф с опущенной головой, похожий на побитого ворона с обессилено распростёртыми крыльями. Я приблизилась. Поставила на пол бутылку и свечу. Что говорить в таком случае? Просто села на пол рядом, почти коснувшись его плеча.
– Ты как? – Задала я самый глупый вопрос, просто чтобы хоть что-то сказать.
– Нет красоты… – вдруг сказал Раф. Огонь свечи отразился в радужках его глаз. – Смерть уродлива. Красоты нет.
– Мне так жаль, – сглотнула я.
Пауза. Ночь. Пятно свечи. Тарахтение генератора, словно из другого мира. Сражаться проще, чем утешать. Почему все слова стынут в груди, когда они так нужны?
Раф заговорил снова:
– Знаешь, есть одна притча. Всё время попадалась мне на глаза. Даже бесила. Зачем, думаю, мне вообще читать об этом? Про то, что у Будды была очень красивая сестра, Сундара-Нанда. Восхитительная индийская царевна, которая была так очарована своей красотой, что всё остальное считала неважным. Даже поучения своего супер-брата. Только вид делала и ждала, чтобы её похвалили, заметили, восхитились. Звезда, в общем. Однажды Будда призвал её,и с помощью волшебства – я так понимаю, что это был эффект «голограммы», – показал Нанде еще более красивую девушку. На глазах у Нанды она расцвела, состарилась, её тело сгнило и разложилось. Остались кости, черви, тлен. От шока у красавицы Нанды в голове перещёлкнуло,и до неё дошла суть вещей. – Раф посмотрел на огонь, громко, даже надрывно набрал в грудь воздуха. – Сегодня «Будда призвал» меня… показать.
Я коснулась его руки.
– Хорошая притча, но ты же не зациклен на красоте…
Раф выдохнул с шумом. Кажется, он намеренно не смотрел на меня.
– О, ты ошибаешься! Это мерзко, наверное, но я был в курсе, что красив. Мама говорила мне об этом слишком часто. – Раф скривился. – И, как правильно сказала Таша, я пользовался «проклятой харизмой». Мне ничего не стоило обаять. Как мужчин, так и женщин. Нет, я дальше не шёл, кроме того, о чём ты уже знаешь. Но это давало мне преимущества. Везде. Я окружал себя красивыми вещами, одевался в лучших бутиках, ну как же, у меня же статус! Общался с такими же, статусными, со мной была бесподобно красивая женщина. Прости, что говорю тебе это, но из песни слов не выбросишь… Я рос по карьерной лестнице, считал, что талантлив и достоин,и ничего настоящего не замечал. Даже реальное состояние своей жены. Потому что на деле – урод. Самодовольный.
Он перевёл дух, а я, если честно, окончательно растерялась. Наверное, нужно просто выслушать? Только в душе всё сжалось.
– Вот, Люба. А потом вдруг всё лопнуло, как мыльный пузырь. Друзья, общество, планы. И жизнь…
– Это ужасно, Раф! Мне правда жаль…
– Не надо. Воздушные шары тоже лопаются, – кивнул Раф, – если их чересчур надуть. Красивые, праздничные… Или сдуваются, превращаясь в морщинистую жалкую резину. Правда такова, что Таша отказалась ехать со мной в Японию. Сказала тогда, в машине, и даже намекнула на развод. Она всё-таки решилась. И это было так неожиданно для меня – звезды, блин, что я просто не справился с управлением. То ли машина взбесилась, то ли я забыл, как рулить. И всё, шарик лопнул. Знаешь, Люба, я сначала, больше всего думал, не почему, а кто?! Кто посмел её у меня забрать?! Как будто это имело значение. Я чувствовал какой-то подвох, кого-то третьего, кто сторонне наблюдает за мной. Но ни хрена не понимал. Помню, пришёл на работу через две недели после похорон, а все шушукаются. Соболезнуют в лицо, а за спиной шепчутся. Нашлась «добрая душа», Павел Страминский, просветил. Мол, Таша в нашей последней командировке в Дубае спала с саудовским принцем, представляешь?! – Ρаф гневно зыркнул на меня и сразу снова уставился на свечу,
Меня ошпарило его взглядом, словно это я говорила. Мне стало больно, дo слёз, за него.
– Но ведь это бред! – продолжал Ρаф. – Архипов, тот петух, что мы видели в Дубае, просил Ташу
