Мой сын молча смотрит на меня.
— Откуда ты все это знаешь?
Я поднимаю бровь, но молчу.
— Я знаю, что ты можешь получить любую информацию, но почему ты навел справки о ней?
— Она дружит с Аннушкой. Я проверил их всех, но, возможно, мне нужно расширить свою информацию, раз уж ты так заинтересовался ею.
— В этом нет необходимости. — Он делает еще один глоток своего напитка и вытирает рот тыльной стороной ладони. — Я отпустил ее.
— Ты уверен? Повторяющиеся кадры, которые ты смотришь уже неизвестно сколько времени, говорят об обратном.
Он щелкает несколькими кнопками, позволяя прямой трансляции с камер заполнить экран, а затем замолкает.
Типичный Джереми.
Иногда меня бесит, насколько он похож на меня. Если нас не подталкивать и не провоцировать, мы никогда не будем действовать. Если нас не довести до предела, мы никогда не заговорим. Обычно я даю ему время восстановиться самостоятельно, поскольку это то, что нужно мне.
Однако Джереми не один. В отличие от моего бесполезного отца, у него есть я, и я могу сказать, когда моему сыну нужен отец.
После нескольких минут молчания я подтаскиваю стул и сажусь рядом с ним.
— Что происходит?
Он пренебрежительно вскидывает руку.
— Тебе не о чем беспокоиться. Мне просто нужен вечер, я возьму себя в руки и начну действовать.
— Чушь. — Я постукиваю пальцем перед его лицом. — Не от всего можно отмахнуться и забыть. Некоторые вещи гниют в твоем сознании с намерением разрушить тебя изнутри, если ты ничего с этим не сделаешь.
Он делает паузу и наклоняет голову в мою сторону. Он смотрит на меня так, будто я все еще его герой. Нет. Его отец. И я не могу быть более благодарным.
— И... как мне это сделать?
— Это сильно зависит от ситуации. Во-первых, расскажи мне об этой Сесилии. Она была на твоем пути после всего, что случилось с Анникой и Крейтоном?
— Нет. Она была моей гораздо раньше.
Интересно.
Он никогда не упоминал о ней и, вероятно, не говорил о ней ни Аннике, ни моей жене. А я бы знал, потому что наша дочь — полная противоположность своему брату. В то время как он все держит под замком, она все выпускает наружу.
— И что? — я подталкиваю его дальше. — Почему ты ее отпустил?
Еще глоток водки, и еще.
И еще.
— Ей нравился другой парень, но я безоговорочно увел ее у него. Я думал, что смогу заполучить ее полностью. Что со временем она забудет о нем. — Его пальцы сжались вокруг горлышка бутылки. — Я думал неправильно.
— Ты посмотрел на нее со всех сторон, прежде чем пришел к такому выводу?
— Эти кадры. — Он указывает на экран. — Это было во время инициации, в которой она участвовала только для того, чтобы шпионить для него. А он, оказывается, лидер конкурирующей группы. Откуда мне знать, что она не шпионит для него с тех пор?
— Я не думаю, что она на это способна.
— Я тоже так не думал, папа, но тихие— самые хитрые, в конце концов.
— Она волонтер и верит во все праведное. Не говоря уже о том, что в маленькой группе Анники она ведет себя как мать. Такой человек физически не способен причинить вред, если его не загнать в угол. Ты загнал ее в угол?
Он покачал головой.
— Тогда почему ты так уверен в своих утверждениях?
— Она сама сказала мне, что шпионила для него. Все это время она наносила мне удары в спину, прося моего доверия.
— Это признание было сделано под принуждением?
— Нет.
— Тогда это должно быть хорошим знаком.
— Или попытка обмануть меня еще больше.
— Джереми. — Я хватаю его за плечо, заставляя повернуть стул так, чтобы он оказался лицом ко мне. — Сынок. У нас с тобой есть одна досадная проблема — отсутствие доверия. Мы всегда думаем, что люди либо хотят добраться до нас, либо в конечном итоге сделают это, и хотя это хорошая черта для выживания и управления Братвой, она мешает нам в личной жизни. Когда-то давно я тоже не доверял твоей матери, и в ответ она отдалилась от меня, пока я чуть не потерял ее. Так что если эта Сесилия значит для тебя хоть немного того, что твоя мать значит для меня, не повторяй моей ошибки.
— Как я могу доверять ей, когда знаю, что в ее сердце живет другой мужчина? Что бы я ни делал, я всегда буду для нее вторым выбором.
Боль, прозвучавшая в его голосе, делает со мной неприятные вещи. Джереми не только мой сын, моя кровь и моя гордость. Он — часть меня. Он — шанс, который у меня был, чтобы доказать, что я не похож на своего отца. Поэтому, видя его страдания, мне хочется уничтожить его демонов ради него.
Но я не могу и не буду.
— У меня нет ответа на этот вопрос. У тебя есть. Любое внешнее вмешательство даст лишь временное облегчение. Если ты не будешь смотреть внутрь себя, ты не сможешь ослабить узел.
Он проводит рукой по волосам.
— Я не хочу терять ее, но сейчас я также не могу ей доверять.
— Тогда не торопись. Но не слишком много, иначе она может ускользнуть от тебя. Если, конечно, ты этого хочешь?
— Это не то, чего я хочу. — Он скользит рукой по комиксу. — Сначала она напоминала мне маму. У нее были моменты, когда она становилась вялой и уходила в свои мысли, в конце концов превращаясь в призрака. Я не мог помочь маме, когда она была в таком состоянии, но я хотел помочь Сесилии. Теперь, когда я думаю об этом, это был первый раз, когда я проявил такой интерес к кому-то, кто не является членом семьи. Я просто хотел сделать ее лучше и в то же время владеть ею. Этот план провалился, но я все же смог разобраться с причиной этих отключений. Со временем это переросло в нечто большее. Я думал, что спасаю ее, но оказалось, что она спасает меня от моих собственных нерешенных проблем.
Я внимательно слушаю каждое слово, слежу за каждым выражением лица и каждым движением его пальцев по комиксу.
Несмотря на то, что он стал идеальным, ответственным взрослым, я не настолько глуп, чтобы думать, что Джереми стер все, что произошло, пока он рос. Он не настолько молод, чтобы забыть о своей «мамочке-призраке».
И я знаю, что воспоминания о той версии его матери были еще свежи в его голове, когда ему было семь, восемь и девять лет, потому что он иногда спрашивал меня, вернется ли когда-нибудь «мама-призрак».
Однако он не упоминал об этом с тех пор, как Лия снова обрела равновесие, и это первый раз, когда он добровольно заговорил об этом.
— Как спасла тебя? — спрашиваю я низким голосом, чтобы поддержать его разговор.
— Когда я рос, я немного обижался на маму за то, что она стерла нас с тобой. За то, что она не узнавала нас несколько дней подряд. За то, что она была настолько не в себе, что я часто видел, как она бьется во сне. За то, что она смотрела на нас и не видела нас.
— Джереми. У твоей матери проблемы с психикой...
— Я знаю, но я все равно иногда ненавидел ее. А ты нет?
— Я хотел вытрясти из нее всю дурь, и она тоже иногда меня ненавидит, но это нормально. Мы не можем быть полны любви и понимания всю жизнь.
— Сесилия сказала мне это. Она также сказала мне не винить маму, потому что если бы у нее был выбор, она бы не стала призраком. И она любила нас достаточно, чтобы бороться со своими демонами и вернуться к нам.
Хм.
Кажется, мне нравится эта девушка.
— Поэтому ты так часто звонишь маме в последнее время?
Он кивает.
— Я научился отпускать. Видеть в маме лучшую версию себя, а не ту ужасную версию, которая была в детстве.
Я дважды похлопываю его по плечу, прежде чем отпустить.
— Я горжусь тобой, сын.
— А я нет.
— Почему?
— Я сам себе сейчас не нравлюсь. Я должен пытаться забыть ее, а я выступаю ее защитником и думаю о том, как ее вернуть.
— Если ты хочешь ее вернуть, сделай это. Иначе будешь жалеть об этом всю оставшуюся жизнь.
— А что если все опять сорвется?
— Поговори с ней и выслушай. Действительно слушай, Джереми. Не умом, а сердцем и душой. Слушай ее теми частями себя, которые она помогла исцелить. И если ты все еще не можешь ей доверять, пусть будет так.
