– Что я могу спросить? – медленно произнесла Марина. – Вежливо поинтересоваться его жизнью?
– А почему бы и нет? – возмутилась Спешнева. – Почему бы тебе и не поинтересоваться его жизнью, кстати? Я, между прочим, чтобы иметь возможность интересоваться его жизнью, даже замуж вышла за Толика Гуськовича. Только чтобы в Париже жить, поближе к Женьке!
Марина молчала. Она просто не знала, что сказать. Меньше всего она думала в эти дни о Жене, и слова Натальи Андреевны прозвучали как гром среди ясного неба. Или наоборот – неясного…
– Я бы уж точно не стала с тобой о нем говорить, – повторила Спешнева. – Очень мне это нужно, как ты думаешь? Но он такой стал… Ты бы видела! Совершенно переменился, весь как-то сник, не узнать его! У меня, говорит, ничего счастливее не было в жизни, чем Маша и тургеневский дом, и уже не будет. Можно себе такое вообразить? Парню двадцать шесть лет!
– Но… чего же вы от меня хотите? – сказала Марина и сама удивилась растерянно-просительным интонациям, прозвучавшим в ее голосе. – Что же я могу поделать?
– Да ведь это иллюзия, неужели ты не понимаешь? – Наталья Андреевна смотрела на нее своими прекрасными миндалевидными глазами, как на полную идиотку. – Он же твердит как одержимый: Маша обещала меня найти, она все чувствует!.. Ты – его иллюзия, и, пока она не развеется, он в себя не придет. У мужчин же воображение вообще отсутствует, им все руками надо потрогать!
– Вы хотите, чтобы он потрогал меня руками?
Несмотря на растерянность, Марина не могла сдержать улыбку.
– А почему бы и нет? – сузила глаза Наташа. – Убудет от тебя, что ли? Или муженек рассердится? Так ему и говорить не обязательно! Скажи, в Париж хочешь, по бутикам пробежаться, пусть купит тебе тур. Или тебе «мерс» его на недельку покинуть жалко? Учти, – несколько смягчившимся тоном добавила Наташа, – мне тоже радости мало – думать, что Женька тебя там… Но я все перепробовала, понимаешь? Все! И терять мне поэтому нечего. Одна надежда: пусть он сам убедится, кто для него кто…
Живая печаль вдруг мелькнула в черных Наташиных глазах – и тут же исчезла. Перед Мариной снова стояла блестящая, элегантная женщина и смотрела на нее презрительно, едва ли не с ненавистью.
– Короче, вот его телефон, – сказала Спешнева, быстро записывая что-то на вырванном из блокнота листке. – И адрес. Дело, конечно, хозяйское, но я тебе все сказала. Желаю счастья в личной жизни!
С этими словами Наталья Андреевна отодвинула пустую чашечку и, не оглядываясь, пошла к лестнице, ведущей вниз. Подождав пять минут, Марина вышла тоже. Их разговор и так затянулся, и она боялась, что Алексей проснулся, пока ее не было.
Но он еще спал, и сон его был так же глубок и спокоен, как в момент ее ухода.
– Я там еды всякой навез, – сказал Толя. – Глянь в холодильнике.
– Откуда? – спросила Марина.
– Ну, откуда! Откуда всегда. В «Седьмом континенте» брал, там все есть.
– Ну и прекрасно, – кивнула Марина. – Но ты, если будет время, с утра завтра на рынок поезжай, пожалуйста. Я тебе напишу, что купить. Или нет, лучше я сама схожу, – тут же решила она. – Ему все самое свежее нужно, не в вакуумной упаковке.
– Ишь ты! – удивился Толя. – Соображаешь. А я думал, ты бездомовная какая-то.
Марина промолчала. Что можно было возразить? Она действительно сама не понимала сейчас, какая она.
– Только ты зря беспокоишься, – добавил Толя. – Что я, мясо свежее не отличу? Я ж не всю жизнь асфальт топтал… Пиши, что нужно.
Толя уехал. Марина приоткрыла дверь в спальню, прислушиваясь к дыханию Алексея. Но как ни тихо она двигалась, он открыл глаза, словно почувствовал ее присутствие.
– Спи, Алеша, спи. – Она приложила палец к губам. – Извини, я не хотела…
– А я хотел! – Улыбка на его лице просияла так, что Марина уже не могла уйти. – Я хотел тебя видеть, даже когда спал. И сколько можно дрыхнуть, я же ночью не усну!
– Уснешь, – убежденно сказала она, садясь на край его кровати. – У тебя сейчас силы будут восстанавливаться, организм сам потребует сна и как можно больше.
– Требовательный мой организм! – произнес Алексей с забавным благоговением. – Чувствую, ждет меня беспросветная жизнь: только и прислушиваться, не заурчало ли в животе да не кольнуло ли в боку. Приятная перспектива!
– Ничего этого не будет. – Марина невольно улыбнулась, расслышав в его голосе тщательно скрываемую тревогу. – Как ты боишься себя стеснить, Алеша!
– Конечно, боюсь, – подтвердил он. – Очень приятно чувствовать себя развалиной, которой только и осталось, что анализ мочи сдавать! Особенно теперь…
И тут он заметил, как Марина побледнела, потом покраснела при этих его словах.
– Что-нибудь случилось? – тихо произнес он, и улыбка мгновенно исчезла с его лица, сменившись все тем же немым вопросом, застывшим в глазах. – Вот сейчас, только что – что-то случилось, Марина?
Она отвела взгляд.
– Нет, Алеша, ничего особенного. Я лекарства принесла, надо принять.
Марина постелила себе на диване в гостиной, но уснуть не могла – хотя ей казалось, что после этих ночей она просто провалится в сон. Но тревога, смятение были так мучительны, что глаза ее открывались сами собою, словно соринки были насыпаны под веки.
Если вчера утром она не понимала, что с нею происходит и что ей делать дальше, если сегодня утром она все еще не решалась ответить на немой вопрос, стоящий в глазах Алексея, то встреча с Натальей Андреевной совершенно взбудоражила ее.
Даже не сама встреча – что ей было до Натальи Андреевны Спешневой! – а ее слова о Жене, о том, что тот ждет ее, Марину… Душа ее взволновалась при этих словах. Прошлое, о котором говорила Спешнева, вдруг встало в памяти так ясно, как будто было не прошлым, а настоящим.
Золото яблочного Спаса, перекресток липовых аллей, залитый августовским солнцем, юноша в клетчатой рубашке… И – его дальнозоркие, милые глаза с расходящимися серыми лучиками, в которые она заглянула, как в омут… Те самые, что уже были однажды увидены – крещенским вечером в старинном зеркале!
И ведь правда она обещала ему, что найдет его обязательно – и найдет именно тогда, когда это будет ему необходимо. Что же теперь?..
Мысли ее сбивались и путались, воспоминания наплывали друг на друга. Вспомнилось лицо Алексея – такое, каким оно было сегодняшней ночью: с заострившимися чертами, овеянное дыханием смерти. И тут же – его улыбка, озаряющая все лицо, и ямочка на правой щеке… И тут же – его лицо вчерашней ночью, грубая власть его движений, рвущиеся колготки…
В отчаянии, сжимая руками виски, Марина села на диване.
«Доверьтесь голосу старинной вещи», – вдруг вспомнила она. И это было единственное воспоминание, принесшее ей хоть какое-то облегчение.
