ее обнаженное тело подо мной, ее губы на мне. Я игнорировал все остальное.
И я ничего не замечал, пока она не стала придумывать отговорки, после того как мы закончили, и я понял, чего не хватало.
Ее.
На время я овладел ее телом, но не сердцем. И от этого я стал диким.
Позже тем вечером, я принял несколько таблеток, чтобы привести себя в порядок и ощущал контроль, и решил противостоять ей. Обри только что зашла в мою квартиру, бросила сумку на стол и подошла к дивану, на котором сидел я.
Она улыбнулась мне улыбкой, которая казалась неискренней. Она не потянулась, чтобы прикоснуться ко мне, как делала всегда. Не наклонилась, чтобы поцеловать. Она сидела рядом со мной, между нами дистанция. Изменения в ее поведении огорчали меня.
— Что с тобой происходит, Обри? Я чувствую, что ты намеренно отдаляешься от меня, — произношу я, стараясь не звучать при этом так жалко, как я себя чувствовал. Я наблюдал, как мириады эмоций сменялись на ее лице. Я схватил ее руку и поднес к своим губам, не в состоянии еще хоть мгновение не прикасаться к ней.
Она выдернула руку, и я наблюдал, как злость затопила ее черты. И холодно посмотрела на меня.
— Почему я должна отдавать тебе все, когда ты не даешь мне ничего? Когда ты перестанешь заниматься дерьмом, которым занимаешься, тогда, может быть, я смогу полностью тебе доверять.
Мой рот в шоке раскрылся. Обри никогда так со мной не разговаривала. Никогда не злилась и не выходила из себя.
— Что? — спросил я, когда она встала. Тогда я заметил в ее глазах слезы, и был в недоумении.
Она наклонилась и поцеловала мои губы.
— Я забочусь о тебе, Макс, — произнесла она, от чего мое сердце неистово сжалось в груди.
Она никогда не говорила: «Я люблю тебя». Я отдал ей свое сердце, так почему она не могла отдать мне свое? Почему не могла сказать то, что мне нужно было услышать? Что она любила меня? Я чувствовал себя одиноким в этой муке чувств. Ее молчание, ее отказ произнести эти три маленьких слова, делали меня неуверенным. Я начал сомневаться в ней.
Начал сомневаться в нас.
— Не бросай меня, — умолял я. — Я люблю тебя! — Я боролся грязно. Я знал, что использую эти слова как оружие. Но мне было плевать. Я буду использовать все что угодно, чтобы заставить ее остаться. Я нуждался в ней, сейчас сильнее чем когда-либо.
Я начал плакать. Ужасные слезы текли по моим щекам, и я заметил, как лицо Обри смягчилось. Может быть, слезы помогут. Может они заставят ее остаться. Она вытерла влагу с моего лица, затем повернулась ко мне спиной. Я зарыдал громче, когда она взяла свою сумку со стола и открыла дверь.
Она не повернулась, чтобы посмотреть на меня. Отказывалась смотреть на следы, которые были полностью на ее совести.
— Возьми себя в руки. Пожалуйста. — И затем она ушла.
Она бросила меня в моем горе.
***
Я не мог спать. Я принял несколько таблеток ранее и знал, это лишь вопрос времени, пока они не исчезнут.
Я пытался дозвониться Обри десятки раз с тех пор, как она бросила меня ранее этим вечером, и она ни разу не ответила.
Я становился отчаянным.
Сдавался.
Терял ее.
Я оказался в плохом положении. И не видел выхода.
Не в состоянии больше терпеть, я надел какую-то одежду, нацепил ботинки, схватил принадлежности для рисования, бросая их в большой мешок.
Забрался в машину и поехал.
Учитывая, что творилось в моей голове, я не удивился, когда обнаружил, что оказался у дома Обри в три часа утра.
Ее улица была пуста. Воздух был холодным и тихим. Дыхание вырывалось изо рта как туман.
Наркотики должны были сделать меня мягким и расслабленным. Но проблемы с Обри делали меня тревожным и беспокойным.
Я должен это как-то выместить.
Я расставил банки с краской на тротуаре и взял самую большую кисть. Открыл синюю краску плоской отверткой и окунул кисть. Краска покрыла мои замерзшие пальцы, когда я провел длинную линию на тротуаре.
Я был яростным, пока работал. Сфокусированным. Маниакальным.
Не знаю, как долго находился там. И мне было плевать, если меня обнаружат.
Мне просто необходимо было рисовать.
Мне нужно было, чтобы она знала, что я чувствую.
Как сильно я любил ее.
Как сильно она ломала меня.
Когда закончил, я уронил кисть и встал, смотря вниз.
Почему хоть раз я не могу нарисовать что-то нормальное?
Я опустился на колени перед портретом своего отчаяния.
Я нарисовал разбитые осколки своего лица. Мой рот был открыт, и я кричал. Очевидно, что это был я в разбитых осколках стекла.
И здесь была Обри, ее длинные светлые волосы сметали меня в кучу мусора, собирая мои кусочки, пока она готовилась выбросить их в мусор.
Это был Макс.
И Икс.
Это были мы двое, кровоточили на тротуаре для Обри, чтобы она это увидела.
Может она наконец поймет, как сильно я хотел, чтобы она полностью отдалась мне. Даже когда я думал об этом, желание все еще было там. Я не хотел, чтобы она меня выбросила. Мне было необходимо, чтобы она не сдавалась.
И может однажды, я смогу дать ей то, чего она хотела.
***
Я быстро уснул после того, как вернулся домой после своей поздней художественной экскурсии. Через несколько часов проснулся, мне было плохо и все болело, но голова была чиста, впервые за последнее время.
Обри была права. Я везде облажался. Клуб, Гаш, наркотики, они возобладали. Для всего остального почти не осталось места. Как и для Обри.
Но я не мог ее отпустить. Таблетки. Кайф. Они казались слишком приятными. Я стал слишком зависим. Как я могу попрощаться с единственной вещью, которая помогала оставаться мне в здравом уме?
Но я ненавидел свою нужду. Ненавидел, что когда все стало плохо, во что я превратился. Я смотрел Обри в глаза, и видел себя таким, каким видела меня она, жалкой оболочкой человека.
Но я не мог сдаться. Моя привычка была моей истинной любовью. Единственной, без которой я не мог жить.
Могу ли я отказаться от Обри?
Нет.
Мой одержимый рисунок прошлой ночью тому доказательство.
Я был в безвыходном положении. Я не мог обойтись без этих вещей, борющихся за мою любовь, мое внимание, мою душу.
Все же мои отношения с Обри не единственная вещь, которая разваливалась на части.
Я
