— Конечно.
— После ланча, пойдет?
— Прекрасно.
— Значит, так, мне понадобится служебный автомобиль в середине дня, чтобы его подали к отелю. Хотите воспользоваться им раньше? Если вам надо будет куда-нибудь заехать до посещения студии, сразу скажите шоферу, чтобы он отвез вас. И нигде не платите. Только запишите где-нибудь.
— Вы опекаете меня, как еврейская мамаша, — сказал Пауль.
* * *
Александру нравилось водить Пауля по студии, и Пауль, казалось, был доволен тем, что видел. Он был очарован людьми, которых повстречал, — или делал вид, что очарован, и не критиковал студийные порядки. Александр побаивался, что Пауль с его цепким взглядом и сверхкритичным ко всему отношением может высмеять кинобизнес. Но все оказалось совсем не так. Это озадачило Александра, и в конце концов он прямо спросил Пауля, почему он не сказал ни одного критического слова по поводу того, что видел. Пауль улыбнулся своей очаровательной улыбкой и ласково положил руку на плечо Александра. Этот покровительственный жест несколько раздражал Александра.
— Нет, дорогой Александр, — сказал он, — если вы находитесь в публичном доме, не надо жаловаться мадам, что ее девочки не знакомы с произведениями Бодлера.
— Вы сравниваете студию с публичным домом! — воскликнул Александр.
— Ну что вы, Александр, не стоит понимать мои метафоры так буквально! У меня и в мыслях не было называть Голливуд публичным домом. Я далек от всего, что относится к публичным домам.
— Вы в самом деле презираете нас? И считаете, что я к этому причастен?
— В самом деле, я не знаю, что вы хотите сказать мне, Александр. Таков мой жребий, — я презираю Америку, но живу здесь, я презираю себя, но продолжаю жить. Из того, что я до сих пор увидел в Голливуде — не забудьте, я здесь новый человек, — мне не так уж много бросилось в глаза, чем можно восхищаться. Поймите меня правильно, Александр, я не особенно восхищаюсь мощностью электростанции, но я приветствую удобства, которые она мне доставляет. Вы не должны обижаться; то, что я сказал, не значит, что я не собираюсь наслаждаться, пока я здесь нахожусь.
— Позвольте мне спросить вас, Пауль, что вы думаете о том, как я поступил со Стаупитцем?
— Александр, у меня нет каких-то личных чувств к Стаупитцу, уверяю вас, что мои чувства принадлежат вам. На вашем месте я мог бы сделать то же самое, но пока я не могу сказать, что вы поступили правильно.
— Вы забыли о нашем разговоре в Нью-Йорке? Послушайте, Пауль, мой отец ненавидел кино, потому что по уровню культуры оно было ниже театра. Существуют люди, которые ненавидят небоскребы, потому что они заслоняют им вид на парк, но небоскребы открывают новые горизонты, и этого никто не мог предвидеть, пока небоскребы не были построены. Возможно, потом эти горизонты будут так же дороги людям, как прежний вид на парк.
— Александр, почему вы стараетесь оправдаться передо мной?
— Я не оправдываюсь, — коротко ответил Александр.
Александр вел машину с большой скоростью, стрелка замерла на восьмидесяти. Это была прекрасная машина, и он был очень доволен ее чуткостью. Быстрая езда, с максимальной скоростью, на которую была способна "испано-сюиза", неизменно успокаивала его. Он любил ощущение скорости, любил возникающий при этом легкий ночной ветерок, охлаждающий его, когда он бешено давил на педали.
Впереди, в свете фар, возник силуэт. Александр притормозил и приготовился свернуть, если не удастся вовремя остановить машину перед этим препятствием. Теперь он разглядел, что какой-то мужчина размахивал руками, подавая ему сигнал. Что это? Сигнал остановиться? "Должно быть, несчастный случай", — подумал он и резко нажал на тормоз.
— В чем дело? — крикнул он мужчине, как только машина остановилась. Колеса дымились. Мужчина для безопасности отошел от края дороги, и его не было видно. Передние фары освещали только пустую дорогу. Нигде не было никакого транспорта, с которым могло бы что-нибудь случиться.
— М-р Сондорф? — окликнул его голос из темноты.
— Да! — Было совершенно тихо. — Черт возьми, что случилось? — спросил Александр, вылезая из машины.
Затем, внезапно догадываясь, он увидел, что тени становятся более различимыми и приближаются к нему. В его мозгу промелькнуло, что один из них знал его имя.
— Что вам нужно? — спросил Александр.
Он попытался вернуться в машину, но мужчина отрезал ему путь к отступлению.
— У меня с собой нет денег! — крикнул Александр.
— Нам не деньги нужны, Чудо-Мальчик! — сказал некто, чей голос он уже слышал.
И тут они набросились на него и стали молотить. Казалось, что удары порождены темнотой, как будто люди не имели к ним отношения. Только боль дала ему знать, что его били кулаками в лицо, в грудь, по животу… Первые же удары опрокинули его наземь, и теперь нападавшие волокли его с дороги в чащобу. Рот его был полон крови, от ударов в живот перехватило дыхание, он захлебывался собственной кровью. Затем руки ему стянули галстуком, поставили на ноги и, придерживая, превратили в боксерскую грушу. Они работали почти что беззвучно, били его в лицо, точно, с неторопливой тщательностью. Он не ног освободить связанные руки, а от его ног, которыми он лягался, нападающие старательно уклонялись или держались подальше. Александр почувствовал, что все кончено, что у него начинается рвота, и он упал вниз лицом. Ему казалось, внутри у него все разорвано, что кости все переломаны… задыхаясь, он спросил:
— За что вы хотите убить меня?
— О, мы не собираемся убивать тебя, Чудо-Мальчик! Это только первый взнос.
Боль, от которой он пришел в сознание, и сопутствующая ей паника были, кажется, хуже, чем само нападение. Александра сильно рвало, сознание то уплывало, то возвращалось к нему, как нить электрической лампочки, которая то вспыхивает, то гаснет перед тем, как перегореть окончательно. Он не сознавал, где верх, где низ. Ему казалось, что он пытается ползти наверх, вскарабкаться по вертикальной стене, а когда он упал навзничь, у него было ощущение, что он рухнул с огромной высоты… Земля все время уходила из-под ног, а удар, в ожидании которого все его тело страшно напрягалось, все откладывается и откладывается.
Он снова потерял сознание.
Когда Александра нашел дорожный патрульный, обнаруживший пустой автомобиль с горящими фарами, картина была удручающая: костюм вывалян в грязи, лицо распухло и все было в крови и темно-лиловых синяках, но тяжелых повреждений у него не было. Его избили умело, настолько, чтобы не убить его. Полиция не могла найти ключ к разгадке, кем могли быть эти налетчики, но полицейские не сомневались, что это профессионалы. Только они не могли выдвинуть предположение, каковы были причины нападения, — разве что у Александра были враги, которые хотели рассчитаться с ним за что-нибудь. Александр все время помнил этот насмешливый голос: "О, мы не собираемся убивать тебя, Чудо-Мальчик! Это только первый взнос". Кто это был? Почему они на него напали? Возможно ли, чтобы их нанял Стаупитц? Уж у него-то был огромный счет к Александру. Но не в его характере было нанимать налетчиков, чтобы они дрались вместо него. Это было трудно представить. Говорили, что однажды он ударил Луиса Б.Мейера кулаком по носу, и было известно, что в Австрии он дрался на дуэли, но он был не из тех, кто нанимает гангстеров сделать за него грязную работу. Но если не Стаупитц, то кто же? "С тех пор как я взял студию в свои руки, — размышлял Александр, — возможно, я обидел с дюжину человек". Там были самые разные люди, такие, о которых он никогда не слыхал, но которые были на него в обиде.
