а то ее прямо мутит от переполняющих эмоций, не хватало еще в обморок здесь хлопнуться из-за того, что… Даже поорать на него как следует нет возможности! Как это просто — взять и уйти неизвестно куда и бросить ее одну с этим идиотским чемоданом, в который снова ни хрена не помещается!..
Данил сидел во дворе на знакомой скамейке за давно облетевшим кустом сирени и не замечал, как механически перебрасывает из руки в руку яблоко, уставившись в одну точку прямо перед собой. Он снова не справился. Она его не выбрала. А вернее, снова выбрала не его, предпочтя вернуться к своей насыщенной столичной жизни. Он все что угодно может делать и как угодно себя вести: отменять данные до этого обязательства, разрывать отношения со всеми, кто был рядом столько лет, угонять чужие машины, открыто посылать любое руководство, да хоть застрелиться! А лондонские банкиры все равно перевесят. И в этот раз не получится объяснить себе, что у нее просто не было выбора. Выбор был, и он предельно ясен.
Давыдов успокоится, конечно, и поволочится за ней в Москву, глупо даже предполагать, что он сможет без нее обойтись! А там у нее нарисуется какой-нибудь Париж или Нью-Йорк… Сколько интересного у него впереди! Зачем только они снова встретились… Он еще надеялся привязать ее к себе за эти недели отпуска, обеспечив «залет», и так радовался вначале, что она вовсе не возражает… Так даже это оказалось невозможным! А чем еще ее можно удержать? Чувствами своими великими? Так они на хрен ей оказались не нужны! Она убедилась в том, что по-прежнему имеет над ним абсолютную власть, неплохо здесь отдохнула и, удовлетворенная, отправляется обратно, а Давыдов может при желании последовать за ней. И она точно переживет, если Данил откажется. Умереть от несчастной любви — чисто его способность…
— Свежим воздухом дышим? — услышал он знакомый Ленкин голос и лишь криво улыбнулся в ответ. — Проблемы какие-то?
Лена села рядом, глядя на несчастное яблоко, которое он продолжал зацикленно перебрасывать в руках, и его подавленное состояние почувствовала сразу.
— Ну как тебе сказать… — с горьким оттенком в голосе ответил Данил. — Все ожидаемо. Ты как? Тебя вообще не видно в последнее время.
— Работаю, — поспешно отмахнулась Стельникова. — Со мной-то все понятно, а у тебя что за трагедия? Вы поссорились?
— Я уезжаю в Москву, Лена.
— То есть как уезжаешь? — повернула она к нему удивленное лицо. — Тебя отпустили?
— Нет, но какая разница… Эля возвращается на работу.
— Что значит «Эля возвращается»?! А ты безработный уже, что ли? — Ленка просто не верила в то, что слышала, и прекрасно понимала, что Данил вовсе не шутит. — Ты же понимаешь, что выехать без открепления не сможешь, тебя же на ближайшем КПП арестуют, это трибунал, в конце концов, у вас же к гостайне допуск! Данил?.. Эй, ты что?..
Ленка испуганно смотрела, как он вдруг, уронив яблоко на землю, закрыл руками лицо, вздрагивая всем телом и не в силах остановить прорвавшиеся слезы. Вынести этого Ленка просто не могла!
— Так, сиди здесь! — вскочила она ноги. — Или нет, к нам пошли, там пока побудешь.
Данил лишь отрицательно покачал головой, не отрывая ладоней от лица, и, махнув рукой, Стельникова помчалась в подъезд.
— Скажи, ты вообще отмороженная?! — налетела она на Элину, лишь только та открыла дверь, и, не отставая, пошла за ней в комнату, куда Эля, отвернувшись, быстро направилась. — Нет уж, отвечай! — развернула ее Ленка за руку возле лежащего посреди спальни чемодана. — Тебе совсем его не жалко, вот ни грамма, правда? Да ему же вообще конец, как можно быть такой непробиваемой! Ты хоть что-то к нему чувствуешь, ну хоть капельку, хоть…
— Да, Лена! — в том же тоне ответила Элина. — Именно поэтому я хочу просто увезти его отсюда! От всех этих ваших адмиралов, штабов… Или ты считаешь, надо дождаться, когда его в этот… Засранск из-за меня переведут, на Камчатку?..
— В какой Засранск, что ты несешь?
— О, извини, не вспомню названия курорта! Ты у Кирочки спроси, она лучше ориентируется! — отвернулась Элина, отходя в сторону и хватаясь на спинку кровати.
— А, так это Чернова тебе расчесала? Ты ее, что ли, испугалась, ненормальная? Где для него ты и где она?! Так что ж ей остается еще, кроме как бред этот сочинять! Твоего Давыдова здесь любыми путями удерживать будут, а уж чтоб из-за тебя перевели… Ты слишком много о себе думаешь! Да хоть у Стельникова спроси, этого тупого Чернова самого скорее на пенсию отправят!.. Что с тобой? — подошла Ленка, глядя, как совершенно бледная Эля села на кровать. — Тебе плохо?
— Голова кружится. Меня тошнит, Лена… и живот… — прижимала она к себе руки, явно собираясь потерять сознание.
— И задержка? — пристально изучала Ленка ее лицо, укладывая Элю на одеяло.
— Пару дней только… Но этого не может быть…
— Ага, я поняла, поняла, — не отрывая от нее взгляда, Ленка стала быстро отступать в направлении телефона. — Сейчас поедем, расскажем кое-кому о том, чего не может быть…
Вызвав карету скорой, Ленка посмотрела из окна во двор: Давыдова уже не было на скамейке, и разыскивать его было некогда. Не нравилось Ленке состояние Элины, и даже если это не то, в чем Ленка почти уверена, при таких симптомах здесь нужен совершенно конкретный специалист. А в Ленкином нынешнем представлении вообще единственный…
…Вот бы совсем заткнулся этот знакомый высокий женский голос, который болью отдает в ватной голове, пусть только эти чудесные звуки останутся… Густые, низкие вибрации, будто бы мягким бархатом окутывающие, которые, кажется, под кожу проникают и успокаивают, и снова усыпляют… И он, скорее всего, сейчас улыбается… Элине не хотелось открывать глаза, прерывая свой чудесный сон, но, видимо, она так и не проснулась, увидев лицо высокородного князя, явно сошедшего с какого-то знаменитого полотна. А может, это средневековый герцог, явившийся ей во сне под впечатлением прочитанного в оригинале английского исторического романа, а она сейчас прекрасная принцесса, спасенная им от страшной опасности…
— Так, приземляемся! — сказал ей герцог по-русски своим замечательным басом и как-то совсем неромантично, по-хозяйски похлопал по щеке. — Хватит симулировать, маневры рассекречены.
Скривившись от таких бесцеремонных действий, Элина, уже не стесняясь, рассмотрела в упор это удивительное лицо, которое даже наяву менее впечатляющим не показалось. Он, конечно, доктор в светло-голубой медицинской форме, но без головного убора, и контраст его волос цвета вороньего крыла с этой небесной тканью просто вызывающий. Да еще иссиня-черная, идеально
