– Там было… – Нелли задыхалась. Лина взбила ей подушку повыше. – Там было… такое дивное место… «И нет круглей твоих колен…» Как же там дальше? По-немецки и по-русски получалось в рифму… Не зря ему Нобеля дали… «И нет круглей твоих колен…»
Лина наклонилась к ней ближе и негромко запела:
Есть ли что банальней смерти на войне
И сентиментальней встречи при луне?
Есть ли что круглей твоих колен,
Колен твоих,
Ich liebe dich[25],
Моя Лили Марлен,
Моя Лили Марлен.
– Да-да, верно! – возбужденно зашептала Нелли. – Ты мне напишешь слова? У меня был потрясающий номер… Шикарный… Я буду петь… – И она опять, забыв, что ей только сейчас подсказали, запела: – «И нет круглей твоих колен…»
А потом закашлялась.
Лина подала ей воды. Нелли напилась и немного успокоилась.
– Они дали мне что-то божественное… У меня ничего не болит! Ничего! – Нелли тут же снова сморщилась и обвела палату диким взглядом. – Деньги! У меня много денег! Ксюха… Где она?
– Ее нет, – сымпровизировала Лина. – Уехала в Усть-Зажопинск. Я сама буду за тобой ухаживать. Что там Понизовский? – обернулась она к Климову.
– Едет. Уже едет. Все встречи отменил. Потяни еще немного. Она должна дожить…
– Пойди встреть его, хорошо? И веди прямо сюда.
Лина сидела с матерью, заговаривала ей зубы, пела для нее, моля бога, чтобы действие лекарства не кончилось до приезда адвоката.
Он приехал. Климов привел его в палату.
– Неля, подпиши. Отдай мне Митю, – снова попросила Лина. – Просто распишись вот тут. Деньги останутся тебе, не бойся.
И опять потянулся тот же морок:
– Деньги у меня есть…
– Подпиши…
– В матрасе… А десять штук… Куда я спрятала десять штук? Не помню…
– Я найду тебе десять штук. Подпиши.
– Лишь бы Ксюха не нашла…
– Она уехала. Подпиши.
– Что? Что подписать?
– Что отдаешь Митю. На усыновление. Мне.
– В Америке ему будет лучше.
– Я увезу его в Америку, – пообещала Лина. – У меня там отец, забыла? Но без твоей подписи – никак. Подпиши.
Нелли подписала бумагу. Уже никого не узнавая, обвела глазами палату.
– «И нет круглей твоих колен…» Нет, не так. Как же там было? Я все время забываю.
И опять Лина терпеливо спела:
Есть ли что круглей твоих колен,
Колен твоих,
Ich liebe dich,
Моя Лили Марлен,
Моя Лили Марлен.
– Да-да, колен твоих. У меня будет черное платье. С золотом. «И нет круглей твоих колен…»
– Неля, – тихо перебила ее Лина, – я тебя прощаю.
* * *
Они вышли из больницы в седьмом часу вечера. Понизовский, хотя Лина уговаривала его уехать, остался с ними до конца, до самой смерти Нелли.
– Спасибо, Павел Михайлович. Мне с вами ввек не расплатиться.
– Давайте не будем о деньгах, Лина. Кстати, что она там все твердила про матрас и десять штук?
– Я думаю, это те деньги, что Влад ей заплатил. Чтобы она украла ключи. Я о другом хочу спросить… Климов, поезжай за детьми, меня Павел Михайлович отвезет.
– А вот фигушки вам. Я уже Галюсю настропалил с ее Смирновым. В Настин сад позвонил, чтобы им ее отдали, пока вы там с коленями разбирались. Я тоже хочу послушать. Чай, не обсевок с поля.
– Ладно. Павел Михайлович, я хочу спросить, что теперь будет с квартирой Корсаковой?
– Кого? – спросил Климов.
– Потом расскажу. Это целая история. Павел Михайлович, ее опечатают?
– Насколько мне помнится, Митя там прописан, – задумчиво произнес Понизовский. – А вы теперь его законный опекун. Конечно, нужно пройти все формальности, бумага еще не вступила в силу, но тут я вам поспособствую. Вы хотите переехать в эту квартиру?
– Нет. – Лину передернуло от ужаса при одной только мысли о мрачном склепе. – Эту квартиру надо продать. Мы дом купили на Можайке. Вот переедем и пригласим вас в гости.
– Спасибо, я с удовольствием. Но продать квартиру вот так сразу вы не сможете, надо ждать полгода.
– Ничего, подождем. Павел Михайлович, поезжайте домой. Мы вам сегодня весь день поломали. Но мне ваша помощь еще понадобится, я с вами свяжусь.
– Непременно. Вам, ребятки, надо скорее пожениться, тогда и усыновление пройдет легче.
– Мне надо сначала развестись, – помрачнел Климов. – Все руки не доходят, мы еще даже заявления не подали.
– А имущественных споров нет? – быстро спросил Понизовский.
– Мельницу, осла и кота они уже разделили, – ответила за Климова Лина. – Нам достался кот. Говорящий. Зовут Настенька.
– Ну, наш кот еще не очень говорящий, – вставил Климов, – но зовут Настенька, это правда.
– Давайте поступим так, – предложил Понизовский. – Вы все-таки найдите время, сходите в суд и подайте заявление. Потом с копией заявления и вашими паспортами – ко мне. Я добьюсь, чтобы вас развели без шума и пыли. А потом так же быстро поженили.
– Я постараюсь, – пообещал Климов, – но я работаю, жена работает… У меня завтра – важнейшие переговоры. Сегодня они сорвались, но тут уж форс-мажор, ничего не поделаешь…
Лицо Понизовского помрачнело.
– У вас нет дела важнее, чем усыновить Митю. Его однажды уже пытались сплавить в Америку. Мы с Линой его отбивали, Дом ребенка штурмом брали. Не хочу вас пугать, но… всякое может случиться. Для органов опеки дети, к сожалению, товар. А такой мальчик, как Митя – лакомый кусок. Не затягивайте.
Он попрощался, сел в свою машину и уехал.
– Поехали домой, – сказала Лина. – У меня голова кругом идет. Столько всего надо сделать… Похороны, надо в Союз сообщить, в театр… Отцу позвонить надо…
– Похороны я возьму на себя. Оформим от тебя доверенность, брошу на это дело порученца, он все сделает. Но завтра…
– Не волнуйся, – устало вздохнула Лина, – проведем мы твои переговоры в лучшем виде. Нельзя же оставить Норвегию без метанола! Только давай не будем им говорить, что она умерла. Пускаться в объяснения, выслушивать соболезнования…
– Давай не будем, – согласился Климов. – Но я в жизни не забуду, как ты ей пела… Как ты ее простила… Честно тебе говорю: я вообще-то не слаб на слезу, а тут прошибло. А что за союз?
– Какой союз? – не поняла Лина.
– Ну сама же говорила: в союз надо сообщить.
– А-а… У меня уже совсем башка не варит. В Союз кинематографистов. Она же была киноактрисой.
– А нет такого человека, чтоб ему сказать, а он уж потом обзвонил бы всех остальных?
– Я такого человека не знаю, – покачала головой Лина.
– Знаешь, что? Я, пожалуй, и на это порученца посажу. Телефон Союза можно узнать в Интернете, театра – тоже. В газеты можно позвонить. Ты не должна всем этим заниматься. Что скажешь?
– Посмотрим.
Ему хотелось, чтобы она поскорей легла и уснула. Хотелось сказать всем: отстаньте от нее, у нее только что мать умерла! Но как скажешь да и кому, если из каждого угла только и слышно: «Мам! Мам! Мам!» Впрочем, Климов уже кое-что придумал и даже принял меры. Жаль, что к этому дню не поспел.
