Никколо со своей стороны задумался. Хозяин был слишком взвинчен, и флорентиец сказал себе, что впредь должен быть более щепетилен в отношениях с Анной.
Никколо сильно обеспокоился, когда через несколько дней Жоан, ушедший из дома утром, чтобы обсудить вопрос поставки бумаги, вернулся в лавку раньше ожидаемого. Флорентийцу очень хотелось, чтобы герцог Гандийский, слишком часто в последнее время посещавший лавку в утренние часы, когда Жоана обычно не было, уже покинул бы помещение.
Жоан поздоровался с подмастерьем, подметавшим улицу перед лавкой, и обратил внимание на трех лошадей и двух вооруженных людей, одетых в черное и на испанский манер. Они стояли в ожидании у входа в лавку.
Войдя и поймав взгляд Никколо, он понял, что что-то идет не так. Обычно веселый, флорентиец на этот раз не улыбался; не сказав ни слова, он глазами показал Жоану на сцену, происходившую в другом конце помещения. Там, рядом с дверью, ведущей в большой зал, стояла Анна. Она была одета в платье из зеленого бархата с широкой юбкой и закрытым лифом, который подчеркивал ее высокую грудь и делал фигуру еще более привлекательной. Зеленые глаза Анны напряженно вглядывались в стоявшего рядом с ней человека, который что-то шептал ей и находился так близко, что, казалось, он вот-вот втолкнет ее внутрь комнаты. Анна слушала его с улыбкой на устах и, гордо выпрямившись, отрицательно качала головой. А когда мужчина еще больше приблизился, она остановила его, вытянув вперед руку и упершись ею ему в грудь. В ответ он взял ее руку в свои. У Жоана екнуло сердце. Человек стоял к нему спиной, но книжник сразу же понял по шикарному платью, высокомерному облику и солдатам, ожидавшим на улице, кто это был.
Речь шла о Хуане Борджиа, герцоге Гандийском, который по вызову своего отца, Папы Александра VI, вернулся из Испании около трех месяцев назад. Папа встретил сына с огромной радостью, устроив в честь его возвращения роскошные празднества. Он назначил Хуана Борджиа хоругвеносцем. Титул церковного знаменосца давал последнему верховную власть над всем ватиканским воинством. Этот человек был самым влиятельным в Риме после Папы.
Жоан подавил в себе первое желание броситься на чужака, прекрасно осознавая, какому риску он подверг бы себя и свою семью столь агрессивным поведением. Он был знаком с Хуаном Борджиа еще до его появления в Риме и прекрасно знал, каким необузданным и грубым мог становиться этот тщеславный человек, когда желал чего-либо добиться.
Жоан и сын Папы впервые встретились четыре года назад в одной из барселонских таверн. Хуан Борджиа был заносчивым и невоспитанным молокососом, прибывшим в город, в котором в то время располагался двор королей Испании, чтобы жениться на Марии Энрикес, двоюродной сестре короля и вдове своего скончавшегося брата. Этот брак был обязательным условием для вступления в права наследования герцогства Гандийского.
Тем не менее сын Папы делал именно то, что отец приказал ему не делать. Он играл в кости в тавернах и, вместо того чтобы жить семейной жизнью со своей высокомерной супругой, искал утешения в объятиях молодых трактирщиц, пытаясь впечатлить их своим нарядом и принадлежностью к знати. Этот метод практически не действовал, и тогда он прибегал к денежным посулам и грубой силе, чтобы удовлетворить свою похоть. Столь взрывоопасная смесь – азартные игры, выпивки и женщины – очень часто выливалась в потасовки, от которых Хуан не уклонялся, зная, что Микель Корелья вытащит его из любой передряги.
Микель Корелья, валенсиец, как и Папа, был в то время капитаном ватиканской гвардии, пользовался полным доверием со стороны Папы, который и перепоручил ему эту беспокойную миссию опеки над своим сыном в Барселоне. Микель был настоящим зверем в бою и владел всеми видами оружия; однако он прекрасно понимал меру своей ответственности и осознавал неясный исход потасовок в тавернах, поэтому всеми способами старался избежать ненужных столкновений. Поведение молодого человека чрезвычайно раздражало Микеля, и он с радостью призвал бы его к порядку, но, к сожалению, не был наделен такой властью. Жоан познакомился с валенсийцем в одной из таверн, и впечатление, которое произвел на него Микель, было таким приятным, что в скором времени он, не задумываясь, помог разрешить ситуацию, спровоцированную Хуаном Борджиа. Сопровождая их в ту ночь до места проживания, Жоан с удивлением наблюдал, как молодой герцог Гандийский, не обращая внимания на увещевания Микеля, который советовал ему умерить свой гнев, бросался со шпагой на всех кошек и собак, попадавшихся им на пути.
Микель, которому очень импонировало то, каким образом Жоан помог им выбраться из передряги, предложил ему существенную сумму за сопровождение их во время визитов в таверны. Молодой человек отказался от какого-либо вознаграждения, хотя исправно сопровождал Микеля во время его пребывания в Барселоне, если рабочие обязанности мастера-плавильщика пушек позволяли ему это. Благодаря такому отношению он заручился поддержкой валенсийца.
Однако герцог Гандийский не оценил помощи Жоана; Хуан был слишком гордым, чтобы признать, что какой-то простолюдин, всего на несколько лет старше его, гораздо лучше справляется с опасностью, чем он, и к тому же защищает его. Отношение к Жоану было смесью ревнивого соперничества и презрения, и Хуан еще больше разозлился, когда узнал, что одна из самых красивых трактирщиц, отвергнувшая его благородное происхождение и деньги, была любовницей Жоана.
– Да, я буду падшей женщиной для того, для кого сама захочу, а для вас я буду святее Девы Марии, – бросила она в лицо молодому герцогу в ответ на его злобные оскорбления.
Инцидент, который в тот момент наполнил Жоана гордостью, сейчас безумно волновал его. Папский сын оставил супругу в Гандии, чтобы она ухаживала за детьми и вела дела в герцогстве, а его поведение в отношении трактирщиц в Италии было таким же, как и в Барселоне. Он вел себя грубо и упорно, добиваясь взаимности у любой понравившейся ему женщины, независимо от ее социального статуса и семейного положения. Он был таким же надменным и алчным, с той лишь разницей, что теперь обладал властью, с помощью которой мог сломить любое сопротивление.
Жоан подозревал, что, когда Борджиа впервые посетил его лавку, он сделал это из любопытства, ибо был привлечен славой его супруги. Тем не менее когда Борджиа узнал Жоана, то давнее глупое чувство соперничества вновь проснулось, и таким образом Анна превратилась в еще более желанную жертву.
Во время своих визитов в лавку герцог Гандийский всегда вел себя с ней излишне льстиво и любезно, а с Жоаном – подчеркнуто презрительно. Жоан подумал, что, возможно, поведение герцога и было причиной его беспокойства и ночных кошмаров.
В тот самый момент, когда Жоан вошел в лавку, перед его глазами разворачивалась именно та сцена, которой он так боялся. Хуан Борджиа перешел в отношении Анны от навязчивой любезности к бессовестным обхаживаниям в ее же собственном доме. Он настолько приблизился к ней, что перешел уже все границы приличия. Он даже осмеливался удерживать ее руку в своей! Жоан колебался несколько мгновений, но потом сказал себе, что его не волнует, кто этот тип и какой властью обладает; он не позволит приставать к своей жене. Жоан чувствовал, как кровь стучала в висках, а ярость в груди завязывалась в тугой узел. Он видел шпагу на поясе у соперника, но ему было все равно, несмотря на то что сам не был вооружен. Жоан все рассчитал: он подойдет к противнику так близко, что тот не сможет вынуть ее из ножен. Герцог должен научиться уважать его жену!
Он направился к этому человеку, но Никколо, внимательно наблюдавший за сценой, придержал его на пути.
– Возьмите себя в руки! – прошептал он Жоану на ухо. – Если вы поднимете на него руку, вас повесят. Помимо всего прочего, там, у входа, герцога ждут два человека.
– Оставь меня, – гневно пробормотал Жоан.
И, резко отстранив друга, он прямиком пошел к герцогу Гандийскому.
9
Не успел Хуан Борджиа взять руки Анны в свои, как она заметила Жоана, освободившегося от Никколо и приближавшегося к ним. Увидев выражение его лица, Анна вздрогнула: еще немного – и произойдет непоправимое.
Ей было в тягость появление герцога Гандийского в столь раннее время, к тому же он оказался единственным клиентом в этот час. Борджиа решительным шагом переступил порог. На его поясе красовались кинжал и шпага, он был одет в черный шелковый камзол с высоким воротом и красный бархатный плащ, украшенный тяжелым золотым колье. Его сопровождали два оруженосца, которые стали с любопытством разглядывать письменные принадлежности и книги, разложенные подмастерьем на уличном прилавке. Герцог носил красиво подстриженную бородку, и хозяйке лавки абсолютно не понравился волчий взгляд его темных глаз и промелькнувшая на лице улыбка, обнажившая хищный оскал.
