– Я не знаю, каким образом ей удается выйти незапятнанной из постоянного кокетства и всей этой любовной возни, – продолжал Жоан. – Но не рассчитывайте, что все те, кто смотрит сквозь пальцы на похождения княгини, – возможно, потому, что она олицетворяет собой некий союз между Неаполем и Ватиканом, – отнесутся к вам таким же образом. Однажды на рассвете ваше тело может быть обнаружено плавающим в Тибре.
– Вы абсолютно правы, патрон, – признал Никколо разочарованно. – Постараюсь сдерживать себя.
Чуть позже Жоан прошел через зал, где собрались дамы. Кроме Санчи, там находились Лукреция Борджиа, дочь Папы и ближайшая подруга княгини, а также другие гранд-дамы ватиканского двора, в том числе супруга посла Испании, привлекательная, элегантно одетая женщина. Его жена Анна стояла посреди зала и, приняв достойную важной дамы позу, читала по-латыни поэмы Джакопо Саннацаро[2]; делала она это с выражением и великолепным произношением. Саннацаро был личным другом короля Неаполя, и Санча, которая также писала стихи, обожала его произведения. Анна была одета в модное платье из красного бархата с небольшим квадратным вырезом и вышивкой. Вырез был скромным и не оставлял даже намека на то, что под ним кроется грудь. На какое-то мгновение взгляды Анны и Жоана пересеклись, и она продолжила чтение.
Жоан восхищался тем, каким образом его супруга с помощью княгини гармонично вписалась в круг дам, составлявших высшее ватиканское общество. Анна, несмотря на свое мещанское происхождение, была вдовой неаполитанского гранда, и Санча, тоскуя по родине, незамедлительно приняла ее под свое крыло как подругу и относилась к ней таким образом, как если бы предыдущий супруг Анны принадлежал к высшим слоям общества. Соответствующее поведение Анны и ее воспитание сделали все остальное.
Тем не менее Жоану было далеко до того, чтобы аристократы признали его своим. Жоана ценили как удачливого коммерсанта, уважали его знания, касающиеся книг, а после нападения на лавку стали считать его опытным воином. Но этим все и ограничивалось. Жоан был для аристократов простолюдином. Он говорил сам себе, что, возможно, в этом и заключалась причина его беспокойства. Анна, его супруга, занимала слишком высокое положение в обществе, и Жоан чувствовал, что это, вкупе с ее красотой и изяществом, будет причиной возникновения проблем.
Анна видела, как ее муж прошел через зал, и отметила, что он посмотрел на нее без улыбки. Жоан показался ей мрачным, и Анна подумала, что его что-то гнетет. Тем не менее она продолжила чтение уверенно и спокойно, хотя мысли ее были в том измерении, где Санча Арагонская частенько говорила ей:
– Ваш муж красив, умен, воспитан и, думаю, так же убедителен в постели, как и во владении оружием, что он недавно продемонстрировал. В качестве любовника для вас он великолепен, но никак не в качестве мужа.
– Я люблю его с детства, – отвечала Анна. – И люблю до сих пор.
– Да что общего между любовью и браком? – настаивала княгиня. – Любовники – для любви, а брак – это сделка. Вы совершили плохую сделку. Мой брак – это политический союз, в котором заинтересован Папа, а я со своей стороны что хочу, то и делаю.
– Вы очень смелы, синьора.
– А вы могли бы быть королевой Рима. Изящество и красота женщины ценятся гораздо выше, чем те же качества мужчины. Это – власть. А вы растрачиваете все попусту в браке с простолюдином. О чем вы только думали, соглашаясь на свадьбу подобного рода?
Анна прекрасно помнила, при каких обстоятельствах Жоан сделал ей предложение. Шла война, она только что овдовела, носила под сердцем младенца, дворец ее супруга был разграблен и сожжен, а родственники мужа оставили ее ни с чем. Помимо всего прочего, мелкая неаполитанская аристократия повернулась к ней спиной после того, как Жоан публично признался ей в любви, что, разумеется, было необдуманно. Анна отвергла его, когда узнала, что именно Жоан отнял жизнь у ее мужа. Но Жоан убедил ее, упорно настаивая на том, что смерть ее мужа была исключительно результатом военных действий, и смог покорить своей любовью и обещанием блестящего будущего среди книг для нее и ее сына. И до сего момента ни на йоту не отступился от своего слова.
– Я люблю его.
– Я уже говорила вам, что это полный вздор, – отвечала пылкая принцесса. – Неужели вы не видите, какими глазами на вас смотрят мужчины? Не может такого быть. Пользуйтесь их восхищением сейчас, пока вы молоды, будет у вас еще время подумать о прочем, когда состаритесь. Найдите себе достойного любовника.
– Бог с вами, Санча! – отвечала Анна в ужасе. – Вы сами не понимаете, что говорите.
Санча хохотала, откинув назад свои смоляные волосы и задрав кверху подбородок.
– Вы хотите сказать, что я не знаю, что такое любовник?
– Мы с вами разные.
– Да совсем необязательно делить с ними ложе, если вы так целомудренны. Но ничего нет плохого в том, если вы позволите им восхищаться вами. Конечно же, все, что они хотят, – это идти до конца, но всегда в ваших силах остановить игру в том месте, где вы посчитаете нужным. В вас есть порода, и вы прекрасно справитесь с любой ситуацией. Позвольте, чтобы за вами ухаживали, чтобы вас вожделели взглядом. Наслаждайтесь жизнью, как это делают настоящие неаполитанки!
– Не все неаполитанки кокетничают.
– А ваша княгиня – да, – заключила Санча со смехом.
Подобные разговоры повторялись с завидной периодичностью, и Анна стала думать, что нет ничего плохого в том, чтобы лишний раз улыбнуться, подойти поближе к мужчине или ответить на его взгляд. Конечно, ей нравилось то восхищение, которое вызывала ее красота, и очень скоро она осознала, что мужчины предпочитают ее общество обществу любвеобильной княгини. И это тайное соперничество, в котором она явно одерживала верх, льстило Анне несказанно.
8
Никколо деи Макиавелли был талантливым наблюдателем за человеческим поведением и заметил растущее беспокойство, которое испытывал Жоан, видя целый сонм дворян, вившихся вокруг его супруги. Анна всегда вела себя приветливо и вежливо со всеми, была замечательной хозяйкой дома, придерживаясь поведения гранд-дамы. Флорентиец считал себя другом хозяина лавки, и так получилось, что именно Анна послужила причиной первой размолвки между ними после того, как они познакомились.
Никколо любил отпускать шуточки, которые особенно нравились дамам. Он много времени проводил в лавке вместе с Анной, обожавшей слухи и новости, которые общительный флорентиец приносил отовсюду и пересказывал с особым изяществом и остроумием. В тот день Анна с удовольствием хохотала над происшествием, случившимся на постоялом дворе дель Торо, располагавшемся на Кампо деи Фиори, участниками которого были кардинал, служанка и ее муж. А потом она так же искренне смеялась над шутками, придуманными уже самим флорентийцем. Выслушав одну из них, она шутливо похлопала его по плечу. Никколо очень нравилось смешить Анну, видеть ее полузакрытые от смеха глаза, ровные белые зубы, обнаженные в улыбке, забавные ямочки, которые появлялись на ее щеках, и слышать ее заливистый смех. Она была очень красивой и умной женщиной, располагавшей к себе, и флорентиец был одним из ее поклонников. На протяжении всего дня он видел, что Жоан мрачен, но абсолютно не думал, что это его настроение связано с Анной. Когда вечером они заперли двери лавки и остались вдвоем, Жоан неожиданно схватил Никколо за лацканы камзола и, не проронив ни слова, подтолкнул его в сторону книжных полок.
Никколо в изумлении округлил глаза, не зная, что сказать и как ответить на свирепый взгляд, которым его наградил Жоан.
– Тебе нравится моя жена? – спросил тот хриплым голосом.
– Конечно, нравится, – пробормотал Никколо. – Она очень красивая женщина.
– Так будь добр, поумерь свой пыл, – жестко произнес Жоан. – Она – моя жена.
– Я прекрасно знаю, что она ваша жена! – воскликнул флорентиец. – И отношусь к ней с соответствующим уважением.
Жоан впился взглядом в глаза флорентийца, как будто хотел таким образом убедиться в искренности слов своего друга, и отпустил его.
– Вы не должны бояться меня. Я – ваш друг, а она принадлежит вам! Я готов защитить ее саму и ее честь даже ценой собственной жизни.
Книготорговец помолчал несколько мгновений, наблюдая за ним, а потом изрек:
– Спасибо, Никколо. Я верю тебе. Прости меня, в последнее время я что-то излишне нервозен. Спокойной ночи.
И, не сказав более ни слова, Жоан пошел наверх с опущенной головой. Он гордился красотой и изяществом своей жены и не желал ограничивать ее свободу в общении с посетителями дворянской крови, а потому не просил ее держаться подальше от подобных клиентов. Однако он не мог не отметить те знаки внимания, которые они ей оказывали. Среди прочих был и Никколо, который, в отличие от Жоана, был благородного происхождения и смотрел на его жену глазами, полными вожделения, а она хохотала над его шутками. В тот день он не смог сдержаться и, хотя сожалел об устроенной им сцене ревности, подумал, что, возможно, это предупреждение было вполне уместным.
