Понесенные потери не предвещали веселого Рождества, но произошло событие, которое еще больше омрачило праздники. Семья Серра выходила из церкви Тринитат после рождественской службы, когда перед ними верхом на коне выросла грузная фигура дознавателя инквизиции, которого, как обычно, сопровождали его охранники-бандиты. Фелип снова появился после того, как эпидемия угасла, и каждый день как минимум пару раз проезжал мимо книжной лавки, демонстративно заглядывая внутрь. Жоан испытал глубокое разочарование, когда увидел его впервые: он до последнего дня не терял надежды на то, что повозка мертвых отвезла это грузное тело в братскую могилу.
Не обращая внимания на детей, которые находились в тот момент на площади Тринитат, Фелип грубо перегородил им путь своей лошадью.
– Я слышал, что некая Франсина спасла вас от чумы, – бросил он им в лицо.
Жоан выпрямился и, не проронив ни слова, с вызовом посмотрел на Фелипа.
– Люди видели, как она заходила в твой дом и выходила из него, – настаивал дознаватель.
Анна и Жоан продолжали молчать, как договорились ранее.
– Ну так вот, она у меня в тюрьме. – Фелип внимательно наблюдал за выражением лиц супругов. – И ее будут судить как ведьму. – И, не получив ответа, добавил: – И приговорят к сожжению на костре.
– Подонок! – выкрикнул Жоан, не сумев сдержаться.
Рыжий всадник весело улыбнулся и, пришпорив коня, развернулся и уехал, довольный произведенным эффектом.
114
Целью спектакля, разыгранного Фелипом и его бандитами на выходе из церкви, было еще сильнее расстроить семью Серра, причем в такой день, как Рождество. Всадники добились того, чего хотели. Жоан и Анна старались скрыть свое беспокойство во время обеда, на котором присутствовала вся семья, а также работники с их семьями, которые приняли приглашение. Отсутствие маленькой Катерины и Эулалии, всегда великолепно организовывавшей семейные торжества, давило, как каменная плита. Анна и Жоан испытывали одни и те же чувства: им хотелось обсудить что-нибудь с Эулалией или поиграть с малышкой, но уже в следующее мгновение оба с невыносимой болью в груди вспоминали о том, что их нет с ними.
Несмотря на траур, Педро Хуглар достал гитару, и они спели несколько рождественских песен вильянсико[8] в память о тех, кого уже нет рядом с ними. Анна и Жоан старались быть радушными и спокойными, но им это давалось нелегко. К боли, которую они испытывали, добавилось теперь еще и жуткое известие о Франсине, а также вызывающее поведение Фелипа Гиргоса, с каждым разом становившееся все более хамским.
– Этот тип преследует нас, – сказала Анна. – Он не дает нам покоя не только своими наглыми замечаниями и дерзкими прогулками около книжной лавки, но и пытается выставить нас в невыгодном свете перед гильдией книготорговцев. В довершение всего он испортил нам Рождество.
– Если бы это было в его власти, он и нас послал бы на костер, – ответил Жоан, вспоминая свои ночные кошмары в Риме. – Впрочем, каким бы дознавателем инквизиции он ни был, собственно инквизиторы выше Фелипа, и он прекрасно знает, что ему не удастся добиться обвинительного приговора.
– Мы не можем бросить Франсину! – воскликнула Анна со слезами на глазах. – Мы обязаны ей жизнью.
– Мы сделаем все, что в наших силах, и даже больше. Я очень ценю эту женщину. За ее неопрятностью и нелюдимостью, вызывающими страх, кроется величайшей души человек.
– Тем более, – продолжала Анна, – поэтому нам нужно сделать все необходимое, чтобы спасти ее: найти поверенных, адвокатов, подкупить кого надо…
Жоан печально покачал головой.
– Инквизиция не приемлет адвокатов. Обвиняемый даже не знает, в чем его преступление, как не знает и того, кто свидетельствует против него и какие доказательства предъявляет.
– Но это же несправедливо! – вскричала Анна в бешенстве.
Жоан помолчал, с грустью посмотрел в увлажнившиеся глаза своей супруги и, прежде чем продолжить, кивнул.
– Я хорошо знаком с Фелипом Гиргосом и знаю, что он нечист на руку, но наши деньги он не возьмет никогда. А может, наоборот, использует факт дачи взятки против нас.
– И что же нам делать?
– Я не знаю. Попрошу Бартомеу о помощи.
– Я подозреваю, что охота на ведьму в лице Франсины затеяна для того, чтобы через нее глубоко ранить именно меня, – в гневе говорил Жоан, объясняя ситуацию Бартомеу.
Они находились в доме у торговца на улице Святой Анны. Бартомеу, пользуясь своим положением члена Совета Ста, собрал всю возможную информацию о деле Франсины и после этого пригласил Жоана на обед.
– Я согласен с тобой, – ответил он, – ибо хорошо знаю Фелипа Гиргоса с детства. Он всегда был бандитом и подлецом.
– В книжной лавке мы говорили о том, что медики не смогли спасти мою мать и дочь, а Франсина подарила нам жизнь. У инквизиции везде есть шпионы, и она использует эту информацию против нас.
– Наверное, ты прав: он хочет нанести тебе удар, обвинив эту женщину в колдовстве. Только дело в том, что наша инквизиция никого не привлекала к суду за колдовство.
– Тогда почему же это произошло сейчас?
– Все дело в эпидемии чумы. Народу необходим козел отпущения. Во время предыдущих эпидемий вину свалили на евреев, но, поскольку их изгнали, надо найти кого-то другого, чтобы обвинить его во всем. И я не удивлюсь, что если Франсина способна вылечить от чумы, а врачи нет и это стало известно, то кто-нибудь мог донести на нее как на ведьму. К слову, мне удалось выяснить, что, кроме Франсины, в ворожбе обвиняются еще три женщины.
– Я сделаю все, что смогу, чтобы спасти ее.
– Вряд ли тебе удастся помочь ей, – ответил торговец, отрицательно покачав головой. – Инквизиторы делают все, что им заблагорассудится, и никто не может их остановить. Единственная возможность как-то повлиять на дело Франсины – это воспользоваться связями в самой инквизиции, но ни у тебя, ни у меня таковых нет. Ты же знаешь, что городской совет всегда противостоял им; инквизиторов назначает король, и он же защищает их. У них есть свои собственные войска, и они, конфискуя собственность несчастных осужденных, делят деньги с монархом. У нас имеется целый список подлежащих судебному разбирательству дел; мало того что инквизиторы не платят городу налоги, будучи священнослужителями, но еще и чиновники инквизиции, такие как, например, мирянин Фелип Гиргос, тоже их не платят. А поскольку они неприкасаемые, у нас не остается другого выхода, как снова и снова обращаться за справедливостью к королю Фернандо. И знаешь, что отвечает наш монарх?
– Нет.
– Ничего. Он игнорирует город Барселону, а инквизиторам позволяет абсолютно все. Король наслаждается, попирая наши права и фуэрос – муниципальные законы, апеллируя к имени Господа как к единственному аргументу, а инквизицию рассматривает как средство воплощения Его воли.
– Так что же мы тогда можем сделать?
– Молись за нее.
К разочарованию, в которое погрузились Анна и Жоан из‑за невозможности помочь Франсине, добавилось еще более частое появление Фелипа, который постоянно прогуливался верхом мимо их дома с наглой улыбкой. Однажды он остановился и один из его охранников зашел в книжную лавку с бумагой в руке.
– Мне нужно поговорить с достопочтенным Жоаном Серра, – сказал он Анне.
Обеспокоенная, Анна послала подмастерья в типографию за Жоаном.
– По приказу инквизиции вас вызывают на следующий четверг в полдень к инквизитору Франсиско Паису де Сотомайору, – провозгласил солдат, вручая Жоану пергамент с приказом.
– Зачем его вызывают? – спросила Анна.
– Инквизитор сообщит ему об этом лично. – И, не сказав более ни слова, солдат вышел к Фелипу, который, гордо выпрямившись, ожидал его на улице.
Анна и Педро озабоченно посмотрели на Жоана. Эта новость не могла принести ничего хорошего для их семьи.
– Я не думаю, что этот вызов направлен против меня, – сказал Жоан, чтобы успокоить их. – Наверняка это имеет отношение к Франсине. И если это так, мы как минимум узнаем что-нибудь о ней.
115
Жоан слишком хорошо помнил это огромное холодное помещение, где шесть гигантских каменных арок поддерживали массивные деревянные перекрытия. Он находился в королевском дворце Барселоны, который по воле короля Фернандо превратился в логово инквизиции, а тот зал, куда его привели, назывался салон дель Тинель. Шестнадцать лет назад Жоана вынудили выступить здесь свидетелем на суде, приговорившим к сожжению на костре его благодетелей, супругов Корро, которых он боготворил. Это было одним из тяжелейших воспоминаний всей жизни Жоана, которые все еще не выветрились из его памяти. К этим воспоминаниям добавились кошмары, мучившие его по ночам, когда он жил в Риме. Действие этих кошмаров происходило именно в этом зале. Чтобы успокоиться, Жоан убеждал себя, что находится здесь не как обвиняемый, а всего лишь как свидетель и что все это не имеет ничего общего с жуткими ночными видениями, одолевавшими его.
