Когда солдат распахнул дверь, перед Жоаном открылось огромное пустое пространство; серый свет непогожего, пасмурного январского утра проникал сюда через огромные окна. Жоан прошел за солдатом в самый конец помещения, где увидел помост, возвышавшийся на три ступени над ним. Там находился восседавший за столом инквизитор. От холодного воздуха и порывов ветра его защищал балдахин, ткань которого прикрывала спину и бока. Маленькая жаровня под столом, вне всякого сомнения, не давала ему замерзнуть. Справа от него, на более широком помосте, тоже возвышавшемся над полом, сидели за своими столами различные служащие, работавшие на инквизицию: секретари, писари, нотариусы и судебные исполнители. Среди них выделялся тепло одетый здоровяк Фелип Гиргос – дознаватель инквизиции. Он с довольным видом наблюдал за Жоаном.
Слева, под охраной нескольких солдат, сидели четыре женщины. Они были одеты в позорные одежды санбенито – желтые халаты с красным крестом, в которые наряжали людей, считавшихся по решению инквизиции преступниками, а на их головах были нахлобучены остроконечные колпаки того же цвета и с такими же крестами. Жоан смог узнать только Франсину, которая отличалась от прочих поникших фигур, очевидно сломленных пытками, тем, что сидела, гордо выпрямившись.
Секретарь, к которому подвели Жоана, спросил его имя, велел произнести клятву и, закончив судебную процедуру, громко произнес привычные слова:
– Жоан Серра де Льяфранк поклялся говорить правду и только правду!
Книготорговец воззрился на инквизитора, но тот лишь молча смотрел на него. Допрос начал Фелип:
– Узнаете ли вы среди обвиняемых некую Франсину Виладамор?
– Да, узнаю, – ответил Жоан и перевел взгляд на женщину. Она была спокойна.
– Уважаемые люди утверждают, что они слышали, как вы говорили, что эта женщина прибегала к колдовству, чтобы излечить вас от чумы, – продолжал рыжий.
– Я говорил, что она вылечила меня и мою жену, но никогда не утверждал, что она сделала это благодаря колдовству.
– Если это было не колдовство, то как можно объяснить тот факт, что она обладает властью, которая недоступна высокообразованным и опытным медикам?
– Потому что она знает о чуме больше, чем они.
– Да это полный абсурд! – возмущенно воскликнул Фелип.
Жоан посмотрел на инквизитора: тот наблюдал за ними, но, похоже, не имел ни малейшего намерения вмешиваться.
– Нет, это не абсурд, – с вызовом ответил Жоан и, выпрямившись, в упор посмотрел на своего врага. – Франсина принадлежит к древней династии травников и аптекарей. Несколько лет назад она была самым известным в городе специалистом по пряностям. То, что она излечивает от такой страшной болезни, как чума, является результатом ее познаний, а не колдовства.
– Глупости! – Лицо Фелипа налилось краской и стало пунцовым. – Прекрасно известно, что она взывает к дьяволу, чтобы добиться того, что не удается медикам.
– Нет! – твердо произнес Жоан. – Я никогда не видел, чтобы она прибегала к подобному средству.
– У нас есть свидетели, которые утверждают, что несколько лет назад Франсина Виладамор отреклась от Бога и Святой матери Церкви. А сейчас она продала душу дьяволу и имеет с ним общее дело. Именно там и черпает она свои способности к исцелению – в своих обращениях к дьяволу.
– Лжет тот, кто говорит подобное! – вскричала Франсина, поднявшись со своего места. Жоан увидел, что руки ее связаны. – Я не имею никакого отношения к дьяволу! Хотя и уверена, что вы – те, кто пытает и лжет, именно из его лона и вышли. Дьявола не существует, это вы с вашим фанатизмом и злобой занимаете его место.
– Вас никто не спрашивал! – крикнул ей Фелип. – Замолчите!
– Это правда, что я отреклась от Господа и от Церкви, когда чума унесла всю мою семью, – продолжала Франсина. Пряди ее седых волос выбились из-под колпака. – Я раскаялась и уже давно попросила прощения у Господа. Но я не просила прощения у инквизиции и не собираюсь делать это сейчас.
Зал ошеломленно молчал. Все с удивлением смотрели на Франсину, которая тяжело дышала, но при этом, гордо выпрямившись, продолжала свою гневную речь:
– Я знаю честных церковников, но еще больше тех, кто предается греху: похоти, чревоугодию, алчности, тщеславию, зависти и лени. И самыми худшими из них являетесь вы, инквизиторы, которые пытают, грабят и убивают невинных людей…
– Пусть она замолчит! – сказал инквизитор.
– Замолчите! – потребовал Фелип.
– Я отреклась от этой Церкви и вновь подтверждаю это! – продолжала женщина, не обращая внимания на их слова.
Солдаты подхватили ее под руки, но она попыталась вырваться и крикнула:
– Я с Богом, но против вас!
Один из солдат зажал ей рот рукой, но тут же вскричал от боли.
– Она укусила меня!
– Пока жива, я не буду молчать! – заявила Франсина.
Другой солдат ударил ее тыльной стороной руки и сбил с ног.
– Я проклинаю вас! – в ярости воскликнула Франсина, поднимаясь на ноги.
– Уведите ее, – приказал инквизитор. – Я уже достаточно услышал.
– Я хотел помочь ей, но она мне не позволила, – удрученно рассказывал Жоан о том, что произошло в королевском дворце.
Он вернулся в книжную лавку, в свой салон, а вокруг него собрались Анна, Мария, Педро и Абдулла.
– Неужели Франсина смогла произнести подобные вещи? – спросила Мария. – Ведь она сама подписала себе приговор.
– Тем не менее она отвергает обвинения в колдовстве, – заметила Анна. – Она не только отрицает свою связь с дьяволом, но и утверждает, что его не существует.
– То, что она отвергает существование дьявола, является поводом для обвинения ее в ереси, – сказал Жоан.
– К тому же она заявила, что отрекается от Церкви, – добавил Педро. – Этих обвинений достаточно, чтобы ее осудили.
– Она скорее выступает не против Церкви, а против инквизиции, – возразила Анна.
– Но ведь именно инквизиция судит ее, – заключил Педро с грустной улыбкой.
– Большинство жителей города, включая нас, думают то же самое об инквизиции, – сказал Жоан. – Только у нас не хватает смелости заявить об этом публично.
– У нас достаточно причин, чтобы не раскрывать рот, – заметил Педро. – Вы так не думаете?
– Страх, – ответила Анна. – Да, мы боимся. Они – убийцы, запугавшие нас, а этот Фелип – худший из них.
– Я не понимаю, зачем этот подонок вызвал меня в качестве свидетеля, ведь он знал, что я выступлю в защиту Франсины.
– Ты ему был нужен не в качестве свидетеля, – вступил в разговор Абдулла, который до этого пребывал в молчании. – Он хотел продемонстрировать тебе ту власть, которой обладает: показать тебе Франсину, нашего старого друга, со связанными руками, одетую в санбенито и с позорным колпаком на голове. Он хотел, чтобы ты увидел ее униженной и запуганной и почувствовал себя виноватым в той судьбе, которая ее ожидает.
– То, что вы говорите, полностью соответствуют истине. Мои слова благодарности и высокая оценка трудов Франсины послужили для Фелипа основанием, чтобы обвинить ее.
– Не вини себя, ведь это именно то, чего он добивался, – продолжал мусульманин. – Франсина прекрасно знала, какому риску подвергалась, противопоставляя себя эскулапам. Она мужественная женщина, которая прожила свою жизнь так, как хотела, и которая выбрала себе ту смерть, которую сама пожелала.
– На костре, – произнесла Анна с мрачным выражением лица. – Никто не хочет умереть в пламени.
– Она сама выбрала свою судьбу, бросив вызов инквизиторам, – сказал Абдулла. – Если бы она подчинилась, выказав страх и раскаявшись, то, возможно, отделалась бы более легким наказанием. До сих пор инквизиторы не придавали большого значения колдовским действиям, они занимались только новообращенными, которые по-прежнему тайком справляют иудейские богослужения. Я думаю, что в действительности инквизиторы даже сомневаются в существовании ведьм и их соглашениях с дьяволом. Если бы не Фелип, они никогда не обратили бы на нее внимания.
– Фелип – подлец! – в ярости воскликнул Жоан. – Я не могу представить себе Франсину покорной и боязливой. Я рад, что Фелип не смог с ней совладать.
– Франсина не боится смерти, Жоан, – продолжал Абдулла. – У нее никого нет. Мы познакомились, когда у тебя возникли сложности в Италии, и сразу же нашли с ней общий язык: оба отверженные, обоим не нашлось места в этом обществе, нетерпимом к инакомыслящим. Она предпочитает с достоинством умереть, чем жить жалкой жизнью, и я думаю, что ее сожгут живьем на костре.
– Сожгут живьем?! – воскликнула Мария. – Почему ее должны сжечь живой? Осужденным дают право выбора быть задушенными перед тем, как их тела сгорят.
– Этой привилегии удостаиваются только те, кто публично раскается и снова будет принят в лоно Церкви, – объяснил Абдулла. – А я хорошо знаю Франсину. Она исповедуется, подготовит душу к гибели, но инквизиторы не смогут ее сломить. Она не доставит им такого удовольствия.
