– Вы весьма решительны, дочь моя Мари-Маргарита, – сказал он, наконец.
– Я знаю, – кивнула я. Мишель дернул меня за рукав, и я погладила брата по голове. – Только с ним жалко расставаться.
– Вы очень его любите.
– Да, очень. Но взять с собою не могу. Эжери, конечно, останется с ним, только…
– Я понимаю.
– Ничего вы не понимаете, отец Реми. У вас же никогда не было детей.
Он усмехнулся:
– А у вас? Разве маленький Мишель де Солари – ваш ребенок?
– Иногда мне кажется, что да. Во всяком случае, люблю я его точно больше его матери.
– Вы ошибаетесь, – сказал отец Реми чуть погодя, – говоря, что у меня нет детей. Все мои прихожане словно дети мне, я беседую с ними от имени Господа, всеблагого Отца нашего, и вы мне словно дочь, Мари-Маргарита.
– Ах, бросьте, – сказала я. – Неужели вы со всеми прихожанами играете в лошадки и рассказываете им сказки, вытираете нос и поправляете воротнички, переживаете, когда они плохо едят? Бросьте, отец Реми, это же обман.
– Я просто их люблю, – сказал он.
– Это другое.
Он пожал плечами.
– Мишель – это же совершенно иная радость, посмотрите! – Я указала на брата, самозабвенно слушавшего нас и широко улыбавшегося. – Ну и что, что его разум не таков, как наш? Это же ребенок, это чудо, произведенное на свет. Когда узнаешь, что такое любовь, так тяжело без нее жить. Мишеля будет мне очень, очень не хватать.
– Вы ведь можете навещать его.
– Это совсем не то.
– У вас будут свои дети.
– Да, – сказала я, помедлив, – конечно, будут.
Отец Реми внимательно посмотрел на меня и сменил тему:
– Ваша мачеха говорит, что через четыре дня виконт де Мальмер дает карнавал в своем доме. Вы поедете?
– Конечно, как же иначе.
– Я бы не советовал.
Я глядела на него в недоумении: все та же маска доброго пастыря, все та же душа, обросшая молитвами и суевериями.
– Почему?
– Потому что меня терзают нехорошие предчувствия.
– Вы, наверное, мало молились, святой отец. Или слишком плотно позавтракали.
Он не обратил внимания ни на дерзость, ни на шутку.
– Я вижу, вы с недоверием относитесь к моим словам, дочь моя. Зря. Когда священник предостерегает, лучше прислушаться.
– Вы же сами сказали тогда, – тихо произнесла я, – я никому не доверяю.
И вчерашний день придвинулся, обнял нас, словно любящая мать, взгляд отца Реми сделался похожим на кинжал дамасской стали, гордость папенькиной коллекции. Священник не пошевелился, даже руку ко мне не протянул, а я почувствовала себя так, будто он снова крепко стиснул мне ладонями плечи. Я задыхалась в этих священных тисках, мне хотелось бежать и одновременно – прижаться к нему покрепче, я не смела двинуться, не смела глубоко вздохнуть. Чего он хочет, когда смотрит на меня так? Мне нужно бежать. Прямо сейчас. Бежать, я знаю.
Так, как было написано кровью на подоле моего свадебного платья.
– Вы можете довериться мне? – спросил он шепотом.
– Нет, – вытолкнула я сквозь пересохшие губы.
Отец Реми отвел взгляд, и меня сразу немного отпустило.
– Жаль, – сухо констатировал он и поднялся, качнув суконным подолом. – Очень жаль. Разумнее было бы послушать меня и провести время в молитве, чем плясать в маске вместе с людьми, которым вы не доверяете.
– Мне что, уж и повеселиться нельзя?
– Мое дело – предупредить.
И он вышел, не прощаясь и не оборачиваясь. Мишель весело смеялся, не обратив никакого внимания на уход священника.
И что это на отца Реми нашло?..
Глава 8. Margaritas ante porcos
Margaritas ante porcos[13]
Особняк виконта де Мальмера – один из самых богатых в городе, хотя богатство прячется в основном внутри; единственная причина, почему нельзя повесить его на фасад, состоит в том, что ушлые парижские воры способны украсть и колонны, и статуи, если только решат, что смогут их выгодно продать. Так что снаружи все скромно, а вот внутри – тепло золота, прохлада серебра, дорогие ткани и откормленные лица слуг. И свечи, свечи, свечи, все так сияет, что глазам больно.
Я привыкла к существованию в полутьме будней, к размеренности жизни, к своим небольшим убежищам. Мне нравится не бежать по жизни, но плыть вместе с ней; здесь же, в бальных залах, мгновения сгорают, словно фениксы, и от пепла першит в горле. Большинство людей, что сейчас танцуют, смеются, кривляются вокруг меня, сжигают свою жизнь, не задумываясь. Этой легкости так упоительно поддаться, безмыслие затягивает, карнавал счастья манит, только зазеваешься – навеки останешься в этой пляске.
На мне костюм Коломбины – пышная юбка сливового цвета, расшитый цветами лиф и не полагающаяся ко всему этому маска, но лицо мне просто необходимо закрыть. В прорези я вижу, как кружатся Робен и Марьон[14], хохочет Минерва, кривляется площадной шут – бубенчики звенят, колпак съехал на затылок. Аполлон стоит, гордо выпятив живот, рядом с ним застыла Роскошь; Арлекин, весь в ромбах, кокетничает с золотоволосой нимфой. Праздник, радость, волшебство, и все это – в метании лент, вседозволенности взглядов, кротком наклоне головы бородатого волхва.
Я уже станцевала с моим женихом, нынче облаченным в костюм испанского гранда, и еще с кем-то в золотом камзоле, и с одышливым Дионисом. Теперь мы с виконтом стояли у стены, на которой колыхалось изумительное вышитое полотнище с гербом рода де Мальмер, пили вино и беседовали о мелочах.
Мой жених весьма искусен в ведении бесед, так что я не скучала ни минуты. Я в его обществе вообще никогда не скучаю: каждый миг приближает меня к замужеству, и я жду этого не дождусь. Виконт, кажется, видит во мне это нетерпение, эту нескрываемую тягу, иначе отчего бы он так нежно смотрел на меня, отчего бы целовал мои пальцы дольше, чем то допускают приличия? Люби меня, люби, заклинаю я его. Люби меня сильно, увлекись мною, пропади во мне, тянись и дотягивайся. Так нужно. Так хочет Бог.
– Вы поедете на охоту, что устраивает его величество в следующий понедельник?
– Ах, нет, Бенуа. – Когда мы с ним остаемся вдвоем, то называем друг друга по имени. – Вы же знаете, я не люблю это бессмысленное убийство животных. Еще лишусь чувств да упаду с лошади, вот что вы тогда станете делать?
– О, я донесу вас на руках до дому.
– До кареты практичнее.
Виконт рассмеялся и придвинулся ближе ко мне.
– Вы так молоды, Мари, а романтики в вас почти нет, отчего же?
– Романтика – удел тех, кто не знает, чего хочет, – тихо произнесла я, глядя ему в глаза. – Мои желания вполне определенны.
– Интересно, говорите ли вы о том, о чем подумал я? – Его пальцы погладили мой локоть, я не отстранилась.
– Вполне возможно, Бенуа. Скорее всего, так и есть.
– Дождаться не могу! – вздохнул он. – Вначале я считал, что это просто выгодная партия, да и наследника пора бы заиметь; но когда вы возникли в моей жизни, Мари, вместе с вами возникла тайна. Вы полны этой тайной до краев, вы каждый раз меня удивляете. Что еще нужно в супружестве? Думаю, наш брак станет счастливым.
– Не сомневаюсь в этом, дорогой Бенуа, – сказала я ласково.
– Ничего, скоро уже, скоро, – пробормотал он, все еще поглаживая мою руку. – Как жаль, что я не встретил вас раньше, мы могли бы провести вместе больше счастливых лет.
– Вы вовсе не стары, Бенуа. Мы проведем вместе столько, сколько отмерит нам Господь.
– Ах, не надо о Боге, – виконт скривился. – Не сегодня. Ваш новый священник совсем замучил вас молитвами?
– С чего это вы вспомнили отца де Шато?
– Он мне не понравился.
Еще бы. Кому понравится, когда ты испугался скорпиона, а другой его хладнокровно убил.
– Отец де Шато – неплохой человек, – задумчиво произнесла я. – Немного странный, конечно, однако он всю жизнь провел в провинции, еще не привык к парижским нравам. Не знаю, зачем он приехал сюда, непохоже, будто он жаждет сделать карьеру.
– О, дорогая, этого многие жаждут, только не показывают. Не говорил ли он с вами о том, чтобы пригреть его в этом доме после нашей свадьбы?
Стрела вонзилась точно в середину мишени и завибрировала.
– Нет, – почему-то солгала я.
– Ну так заговорит. Или попросит графа де Солари рекомендовать его кому-нибудь. Так и делаются карьеры клириков: вчера он приехал из какого-нибудь Арля, где прозябал на задворках окраинной церквушки, сегодня же целует руку его величеству и отъел большое брюхо. Все решает предприимчивость, оборотистость и наглость вкупе с умением лгать; всего этого не занимать церковникам.
Я молчала.
– Да Бог с ним, с вашим священником, – спохватился виконт. – Вы так прекрасны сегодня, Мари, может, еще раз станцуем?
– Немного позже, если вы не против. Я хотела бы передохнуть.
– Тогда я оставлю вас на минуту, вот барон де Квизак приехал, надобно с ним поздороваться. Не заскучаете?
– Это ваш дом, Бенуа. Мне здесь не может быть скучно.
Он улыбнулся мне из-под затейливо вышитой маски, поцеловал руку и направился к новому гостю – спина прямая, колышется короткий бархатный плащ. Я смотрела, как идет от меня мой жених, и мысленно повторяла: скоро, скоро, скоро.
