Она нахмурилась на секунду, но затем снова стала игривой и закатила глаза.
– Господи, просто признай, что использовал своего сына как козырь, чтобы заставить меня почувствовать себя ужасно.
Я засмеялся, потому что увидел фальшь в ее глазах.
– Думаю, что все-таки это сработало.
– Придурок, – пробормотала она, прежде чем отвернулась и попыталась скрыть, что вытирает слезу. Я заметил, но ничего не сказал. Зевс остановился около пожарного гидранта и начал делать свои грязные дела. – И вот это случилось! – сообщил я, хлопнув в ладоши. Через несколько секунд Фэй зачерпнула свежие какашки Зевса в мешок и танцевала с ним на углу улицы.
– Молодец, ты Олимпийский бог! – крикнула она. Я никогда не видел, чтобы кого-то так радовали вещи, которые я считал откровенно противными.
– Ладно, пойдем, – сказала она, шагая в сторону моего дома.
– Идем? Куда идем?
– Хм, к дому моего босса. Там я смогу по-взрослому поджечь это дерьмо и смотреть, как оно горит.
– Я думал, ты пошутила.
Она закатила глаза.
– Тристан, я шучу про размеры члена, а не про бросание дерьма на веранду моего босса.
– Но почему я должен участвовать в этом? А разве мы немного не… староваты для выходок такого рода?
– Да! – она закричала, и голос ее дрожал. – Да, это абсолютно не по возрасту для меня бросать дерьмо на крыльцо моего босса. И да, это совершенно незрело для меня, думать, что мне будет легче, но если я этого не сделаю, я буду злиться и грустить. А я не могу грустить, потому что это значит, что он побеждает. Это означает, что когда он позвонил мне сегодня вечером и сказал, что возвращается к своей бывшей жене, я поняла, что он всегда имел верх надо мной. А я думала, это была я. Это значит, что этот мудак позволил мне любить его и доверять ему только для того, чтобы вырвать мне сердце. Я не влюбилась! Мне не больно! – Слезы наполнили ее глаза, и она старалась не моргать, потому что они бы покатились по щекам. Слезы были для нее своего рода слабостью, и я могу сказать, что последнее, что хотела бы чувствовать Фэй, была слабость. – Но сейчас все, что я чувствую, это ломка. Я буквально ощущаю, как каждый дюйм меня разваливается, а я даже не могу пойти к моей лучшей подруге с этим, потому что она потеряла мужа и, б…ь, это был дерьмовый год для нее. Я не пришла бы и к тебе, потому что, оказывается, твой год был даже еще дерьмовее, но я не знаю, что делать! Я, б…ь, убита горем. Я имею в виду – зачем он это делает?! Зачем люди влюбляются, если это огорчает их. Что есть шанс чувствовать себя вот такими? Что за х…я творится с людьми?! ЛЮДИ – ГРЕБАНЫЕ БОЛЬНЫЕ ИЗВРАЩЕНЦЫ! Я, знаешь ли, поняла, что такое, когда чувствуешь себя хорошо. Влюбляешься, становишься счастливой. – Она дрожала, слезы лились быстрее, дыхание сбивалось. – Но когда этот волшебный ковер вырывается из-под тебя, он забирает все счастье и добрые чувства с собой. А твое сердце? Оно просто ломается. Оно ломается и не примиряется. Оно разлетается на миллион осколков, оставляя холод и пустоту, ты смотришь на осколки, потому что вся твоя свободная воля, здравый смысл, все, что когда-то было в вашей жизни, – их больше нет. Ты сдался этому дерьму под названием любовь и теперь просто уничтожен.
Я быстро обнял ее. Она рыдала в мое плечо, но я держал ее крепко. Мы стояли на углу улицы некоторое время; пока она плакала, я оперся подбородком о ее голову.
– Я думаю, Зевс накакал в моем дворе сегодня, и я уверен, что забыл убрать.
Она отстранилась и подняла бровь.
– Действительно?
Я кивнул.
Мы обыскали весь двор и добавили хорошую порцию в мешок, прежде чем она вскочила в мою машину и я отвез ее к дому Мэтти.
– Это будет здорово, – сказала она, потирая руки. – Ладно, ты не глуши мотор, я положу эту чертовщину, подожгу его и постучу в дверь, затем прибегу обратно и мы уберемся.
– Идеально.
Она поспешила прочь, сделала именно так, как сказала, и, прыгнув в машину, захихикала, как пятилетняя.
– Хм. Фэй?
– Да? – Она засмеялась, оборачиваясь на свою пакость.
– Мне кажется, деревянное крыльцо горит.
Она пристально взглянула в окно. Крыльцо Мэтти занималось огнем.
– Точно! – Она бросилась открывать свою дверь, чтобы потушить его, но я остановил ее.
– Нет. Если он увидит тебя, он тебя уволит.
Она замолчала.
– Черт! Дерьмо! Дерьмо!
Я задавался вопросом, сколько раз она еще могла бы это повторить, прежде чем это превратится в скороговорку.
– Сползи ниже на сиденье, если он случайно видит нас. Я вернусь.
Поспешно выскочив из машины, я помчался к крыльцу. Я уставился на огонь и прочел короткую молитву, прежде чем начал топтать огонь и мешок с говном, в котором очень скоро, к сожалению, у меня были все ноги.
– Какого черта ты делаешь? – спросил Мэтти, открывая дверь и глядя на меня. Запах какашек моментально ударил ему в нос, и он зажал его рукой. – Это что, собачье дерьмо?!
Мое сознание опустело. Я не знал, что сказать и как объяснить, почему мои ноги в настоящее время покрыты дерьмом моей собаки.
Итак… Я запаниковал.
– Я городской мудак! Я случайно разбросал дерьмо вокруг, потому что я городской мудак! Так что… пошел ты!
Он уставился на меня.
Я уставился на него.
Он поднял бровь.
Я поднял бровь.
Он пригрозил вызвать полицию.
Я побежал к машине и рванул с места.
– Святое дерьмо, – говорила Фэй, рыдая, но на этот раз это были слезы веселья. – Это было потрясающе. Ты буквально влез в собачьи какашки, чтобы выполнить мою работу.
– Я знаю. Я сожалею об этом.
Она засмеялась, я подъехал к дому и припарковал машину.
– Он на самом деле не любил меня, не так ли? Я имею в виду, что он говорил, что да, но только в те моменты, когда хотел секса. И он рассказывал, что расстался со своей женой в три часа утра, когда просил приехать к нему.
– Похоже, он мудак, Фэй.
Она кивнула.
– Меня привлекают именно такие парни. Мне просто интересно, что было бы, если бы я нашла того, кто полюбит меня так же, как и я его. Знаешь, вроде такого человека, который смотрит на тебя и улыбается, потому что чувствует себя так же, как и ты.
– И зачем ты спишь с этими парнями, если ты знаешь, что они дебилы?
– Потому что я надеюсь, что однажды они влюбятся в меня.
– Я думаю, ты можешь почувствовать любовь и в одежде.
– Это все долбаные мечты. – Она нервно рассмеялась, ее глаза наполнились неуверенностью. – Но я завязала с этим дерьмом – любовью. Выбросила белый флаг.
– Она того стоит, Фэй. – Я посмотрел в ее глаза, красные от слез. – Разбитое сердце стоит тех немногих моментов счастья, и куски разбитого сердца можно сложить обратно. Я имею в виду, останутся трещины и шрамы, а вспоминая о прошлом, ты не должен жалеть. Это просто напоминание, что ты выжил. Что горение – это твое перерождение.
– Ты переродился?
Я бросил взгляд на дом Элизабет, прежде чем ответить Фэй:
– Я работаю над этим.
Она поблагодарила, затем вылезла из машины, чтобы перебраться в свою.
– Тристан? – крикнула она, потирая пальцем нос.
– Да?
– Сегодня я была довольно легкомысленна и разбита, но ты справился, как чемпион, как папочка моих детских шалостей. Чарли повезло, что ты был его отцом.
Я улыбнулся. Она понятия не имела, как много это для меня значило.
– Ах да! – воскликнула она. – И я сожалею, что назвала тебя мудаком.
– Ты не назвала меня мудаком.
Она кивнула:
– Поверь. Я это сделала. Еще одна вещь, как благодарность… – Она поспешно подошла к спальному окну Элизабет и постучала в него. Когда Элизабет открыла, я не смог сдержать улыбки. Она всегда такая красивая. Всегда.
– Эй, Лиз? – сказала Фэй, глядя на свою лучшую подругу.
– Да?
– Подари этому парню минет в качестве благодарности от меня. – Она улыбнулась, потянулась и поцеловала Элизабет в щеку. – Споки, детка. – С этими словами Фэй поспешила прочь, и при этом казалась гораздо счастливее, чем когда плакала. Иногда разбитому сердцу нужен мешок с говном и немного огня.
Элизабет вылезла из своего окна и подошла ко мне, я обнял ее.
– Ты сделал что-то хорошее для моей подруги сегодня вечером? – спросила она.
– Думаю, да.
– Спасибо. – Она притянула меня ближе и положила голову на грудь. – Детка?
– Да?
– Что это за запах?
– Поверь… – Я посмотрел вниз на свои носки, которые когда-то были белые, а теперь коричневые. – Ты не захочешь знать.
– Ну не стой и не пялься. Разве ты не рада меня видеть? – улыбнулась мама, появившаяся на крыльце с чемоданом в руке.
– Что ты здесь делаешь? – спросила я в замешательстве. Я взглянула в сторону БМВ перед домом, недоумевая, в чем теперь приняла участие моя мама. Или, скорее, в ком.
– Что? Твоя мама не может просто приехать? Ты не отвечала на звонки, и я скучала по моей дочери и внучке. Это что, преступление? Ты даже не хочешь позволить мне обнять тебя и сказать «здравствуй»! – бушевала она.
