Раздался стук в дверь.
Я не буду отвечать.
Я не могу.
Я мог убить его. Я мог убить его. Прости, прости.
Я знал, что Элизабет попытается тянуть меня к себе, попытается вытащить меня на свет. Она хотела спасти меня от меня самого. Я не мог спастись.
Она продолжала стучать, и я двинулся на звук ее ударов. Мои руки легли на дверь. Я предположил, что ее руки так же лежат с той стороны двери, кончики пальцев – зеркальное отображение моих.
– Трис, – она мягко сказала восемь слов, которые заставили мою грудь замереть. – Каждую секунду. Каждую минуту. Каждый час. Каждый день.
У меня перехватило дыхание. Ее слова казались более искренними, чем когда-либо прежде. Она продолжала говорить, ее голос звучал торопливо:
– Пожалуйста, открой дверь, Тристан. Пожалуйста, позволь мне вернуться. Вернись ко мне.
Я отошел от двери и потер пальцы друг о друга.
– Я мог убить его.
– Не мог, – сказала она.
– Уходи, Элизабет, – сказал я. – Пожалуйста, оставь меня в покое.
– Пожалуйста, – она умоляла меня открыть дверь. – Я не уйду, пока не увижу тебя. Я не уйду, пока ты не позволишь обнять тебя.
– Боже, – закричал я, распахивая дверь настежь. – Уходи.
У меня в груди тянуло с внезапной, дикой ностальгией, когда я посмотрел ей в глаза. И я уставился вниз, на землю, не в силах смотреть на то чудо, сотворенное небом, которое казалось таким реальным в моей голове.
– И потом я забуду тебя, Элизабет. – Я могу навредить тебе. – Ты заслуживаешь большего, чем я.
– Ты… Ты не должен говорить так, – сказала она. Голос ее дрожал. Я не мог больше смотреть на нее.
– Я должен, – сказал я. – Ты не можешь спасти меня.
Я закрыл дверь и снова запер. Она колотила, повторяя мое имя, прося объяснений, выпрашивала ответы на неизвестные вопросы, но я перестал слушать.
Я смотрел на свои руки и видел кровь, я не был уверен, была ли это кровь Таннера или моя, но я чувствовал ее везде – на пальцах, под ногтями, везде. Как если бы стены кровоточили.
И я не видел выхода.
Я хотел, чтобы она знала, что я сожалею, чтобы поняла, что не должна оправдываться.
Я хотел, чтобы все это было сном. Я хотел проснуться и чтобы рядом была моя семья. Я хотел проснуться и никогда не знать, как могут разбиваться сердца. Но в основном я хотел, чтобы Элизабет знала, что я люблю ее. Каждую секунду. Каждую минуту. Каждый час. Каждый день.
Прости. Прости. Прости.
Когда много часов спустя я нашел в себе силы покинуть сарай, я открыл дверь и обнаружил Элизабет на земле, завернувшуюся в зимнее пальто.
– Ты зря не ушла, – сказал я глухо.
Она пожала плечами.
Я нагнулся и поднял ее на руки. Она обняла и прижалась ко мне.
– Что он сказал тебе? – прошептала она в мою грудь.
– Неважно.
Она держала меня крепко, я отнес ее в дом.
– Это важно. Это действительно важно.
Я уложил ее на кровать и повернулся, чтобы выйти. Она попросила остаться с ней, но я знал, что не могу. Мой разум был не в порядке. Прежде чем уйти, я остановился в ванной, чтобы вымыть от крови руки. Когда потекла горячая вода, я тер руки агрессивно, пытаясь отдраить всю кровь. Я не мог остановиться. Я продолжал драить, добавляя мыла, даже когда уже крови не было.
– Тристан, – сказала Элизабет, вырывая меня из транса, в который я впал. Она выключила воду, нашла полотенце и обернула мои пальцы. – Что он сказал тебе?
Я наклонился, коснулся лбом ее лба. Я вдохнул ее запах, пытаясь сделать все возможное, чтобы не расклеиться. Она – единственное, что держало меня в целости.
– Он сказал, что я убил их. Он сказал, что это моя вина, что Джейми и Чарли мертвы, и он сказал, что в конце концов я это сделаю с вами, – мой голос надломился. – Он был прав. Я убил их. Я должен был быть там… я должен был спасти их.
– Нет, – сказала она приказным тоном. – Тристан, то, что случилось с Джейми и Чарли, – это несчастный случай. Это не твоя вина.
Я кивнул.
– Моя. Это моя вина. Я винил маму, но она… она любила их. Это был я. Это всегда был я… – каждое слово вырывалось все труднее предыдущего. Дыхание сбивалось. – Мне пора.
Я отстранился от нее, но она закрыла собой выход.
– Элизабет, отойди.
– Нет.
– Лиззи…
– Когда я разваливалась, когда я опустилась на самое дно, ты держал меня. Когда я потеряла все, ты остался со мной. Возьми мою руку и пойдем спать.
Она повела меня к своей спальне и впервые разобрала правую сторону кровати для меня.
Я забрался под простыни, обнял ее руками, ее голова лежала на моей груди.
– Я испортил твой день рождения, – тихо сказал я, чувствуя, как тяжелеют веки.
– Это не твоя вина, – ответила она. Снова и снова она говорила эти слова. – Это не твоя вина. Это не твоя вина. Это не твоя вина.
Когда мое сердцебиение замедлилось до нормального, мои пальцы ласкали ее кожу; засыпая, часть меня начала верить ей.
За несколько часов в ту ночь я вспомнил, каково это – не быть одиноким. За несколько часов я перестал винить себя.
Около шести утра я на цыпочках спустилась на кухню, оставив Тристана отдыхать. В доме было тихо, но я почувствовала запах свежесваренного кофе.
– Ты жаворонок? – спросил Майк, улыбаясь мне с кружкой в руке. Он казался таким дружелюбным парнем, и просто глядя на его улыбающееся лицо, я чувствовала себя ужасно из-за того, как я отнеслась накануне вечером к нему и маме.
Он достал еще чашку и налил кофе для меня.
– Сахар? Сливки?
– Черный, – ответила я, принимая от него чашку.
– Ах, что-то у нас есть общего. Я люблю повторять, что твоя мама пьет сливки с сахаром и капелькой кофе, а для меня чем темнее, тем лучше. – Он сел на табурет, и я села рядом с ним.
– Я должна извиниться, Майк. Вчера я вела себя ужасно.
Он пожал плечами.
– Жизнь вообще странная штука. Ты просто должен справляться с этими странностями и надеяться, что найдешь чудаков, которые будут двигаться вперед вместе с тобой.
– Моя мама твой чудак?
Он широко улыбнулся:
– Да.
Его пальцы обхватили кружку, и он уставился в темный напиток.
– Ричард был ужасным человеком, Элизабет, он делал ужасные вещи с Ханной. Когда они пришли в мой кабинет в тот день, я понял, насколько плохо он обращался с ней. Я выгнал его вон из кабинета, где он оставил ее плачущей. Я отменил все встречи в тот день и позволил ей сидеть в моем кабинете столько, сколько ей было нужно. Я понимаю твои слова, мол, что происходит между мной и ею – фальшивка. Я знаю все о ее болезненной истории и хочу, чтобы ты знала, что я люблю ее. Я ее очень люблю и проведу остаток своих дней, защищая ее от любой боли.
Кружка дрожала у меня в руке.
– Он причинил ей боль? Он обидел ее, а я сказала ей те ужасные вещи прошлым вечером…
– Ты не знала.
– Это не имеет значения. Я не должна была такого говорить. Если бы я была на ее месте, я не простила бы себя.
– Она уже простила тебя.
– Я почти забыла, что вы оба ранние пташки, – зевнула мама, входя в кухню. Она подняла бровь, глядя на меня. – Что случилось?
Я встала и бросилась к ней, обнимая.
– Лиз, что ты делаешь?
– Поздравляю вас с помолвкой.
Ее лицо засветилось.
– Ты придешь на свадьбу?
– Конечно.
Она обняла меня крепче.
– Я очень рада. Потому что свадьба состоится за три недели до Нового года.
– Три недели?! – сказала я, повышая голос. Я замолчала, чувствуя, как начинаю нервничать. Маме не нужно было мое мнение сейчас, но нужна была моя поддержка. – Три недели! Замечательно!
Мама и Майк уехали несколько часов спустя, после игры в Зомбиленд с Эммой, все в кетчупе. Тристан, Эмма, Зевс и я уселись на диван. Через некоторое время Тристан поднялся на локтях и посмотрел в мою сторону.
– Хочешь отправиться по магазинам за мелочами для моего дома?
Мы до сих пор не завершили некоторые небольшие штрихи, которые он считал чепухой, – подушки, картины и разные другие мелкие декоративные вещи, которые мне очень нравились.
– Да! – воскликнула я, радуясь поводу пройтись по магазинам.
– Они уродливые, Клещ! – сказала Эмма, морща нос и глядя на выбранные Тристаном подушки для дивана – фиолетовую и горчично-желтую.
– Что?! Это здорово! – утверждал он.
– Они похожи на какашки, – засмеялась Эмма.
Я вынуждена была с ней согласиться:
– Это все равно что ты бы думал: давай-ка сделаем мой дом совершенно отвратительным, после того как Лиззи и Эмма так старались сделать его удивительным.
– Да, – кивнула Эмма. – Это будто бы ты так думал… – Она встряхнула волосами. – Ты должен просто оставить это экспертам – маме и мне.
Он рассмеялся:
– Тяжелая публика.
Эмма стояла на задней панели тележки-корзины, и Тристан, завернув вместе с ней за угол, врезался в кого-то.
– Простите! – Тристан быстро извинился и посмотрел вверх.
– Дядя Таннер, – пискнула Эмма. Прыгнув с тележки, она побежала к Таннеру, чтобы заключить его в объятия.
