Мы снова невидимы, но я крепко вцепился в него. Я толкаю его назад, назад.
Элизабет бьется в конвульсиях. Лори кричит и кричит.
Мне нужно положить этому конец.
Толкая деда к бортику, я прошу прощения у матери. Она бы не хотела, чтобы я это сделал, хотя, надеюсь, она бы меня поняла. Я прошу прощения у Элизабет, потому что мне не следовало встречаться с ней, не следовало позволять ей меня любить. Я прощу прощения у себя самого, потому что если я это сделаю, проклятие никогда не прекратится. Но единственная альтернатива – позволить ему наполнять Элизабет, пока она не умрет.
Я не потеряю ее. Ни за что на свете.
Мы на краю крыши. Мой дед борется, но теряет силы. Когда мы оба становимся видны, я замечаю ненависть в его глазах. Отвращение ко мне. Ко всем нам.
Одной рукой я держу его за горло.
Другой рукой толкаю.
И в этот момент у Арбуса случается прилив сил. С мощью, о которой я даже не подозревал, он хватает меня. Если ему суждено погибнуть, он заберет меня с собой.
На мгновение мы оказываемся в странном равновесии. Я наклоняюсь назад, он наклоняется назад, и мы парим в подвешенном состоянии, видимые и невидимые, на краю смерти, но все еще живые, дед и внук, проклинающий и проклятый.
Потом хватка Арбуса становится еще сильнее, и я чувствую, как сам придвигаюсь к нему.
Слышится крик. Крик моего деда. Меня обхватывает рука. Рука Лори.
У моего деда торчит нож в боку. Он больше не в силах меня держать.
Он падает.
И когда он падает, он исчезает.
И когда он падает, я исчезаю.
Лори держит меня.
Лори ждет.
И я должен сделать так, чтобы Лори мог меня почувствовать. Пока я не увижу, как нож упадет на землю. Пока я не пойму, что все кончено и мой дед мертв.
Я в безопасности и навсегда останусь невидимым, а Элизабет все равно умрет.
Лори отпускает меня, бежит к сестре. Я следую прямо за ним. Она рискнула всем, чтобы меня спасти. Всем. И я не верю в справедливость мира настолько, чтобы думать, что теперь с ней все будет в порядке.
Мы оба зовем ее. Мы видим, как ее грудь слегка поднимается и опускается, вдыхая и выдыхая, и мы благодарны за это. Трудно понять, остановилась ли кровь. Ее очень много, она повсюду.
– Мы должны отвезти ее в больницу, – говорит Лори.
Я встаю, как будто могу что-то сделать.
Но что я могу сделать? Никто, кроме человека на этой крыше, никогда не увидит меня, не познакомится со мной и даже не будет знать о моем существовании.
Я снова опускаюсь перед ней на колени.
Это самое ужасное чувство на свете: быть готовым отдать все, но знать, что этого недостаточно.
Я дотрагиваюсь до руки Элизабет и вкладываю в это прикосновение все, что во мне есть. Каждое желание, которое я когда-нибудь испытывал, каждую унцию любви, которую получил в своей жизни. Я заимствую каждый кусочек будущего и втягиваю его сюда, в настоящее, чтобы Элизабет могла ощущать, чувствовать, знать.
– Пожалуйста, Элизабет, – говорю я ей. – Пожалуйста, приди в себя.
И чудесным образом ее глаза широко открываются.
– Получилось. – Я поднимаю глаза на Стивена, видимого Стивена, и пытаюсь улыбаться, несмотря на истощение, не зная, почему это маленькое слово заставляет его вздрогнуть.
Я пробую сесть, но мои руки и ноги как будто лишены костей. Я гляжу вниз и вижу, что все залито кровью. Хлопок моей рубашки пропитался малиновой жидкостью, из-за чего ткань, теплая и тяжелая, прилипает к коже. Мне требуется мгновение – и солоновато-медный привкус на губах, – чтобы я поняла, что кровь моя. Стивен начинает аккуратно приподнимать мою спину, но тут вмешивается Лори.
– Ты не можешь ее нести, – говорит Стивену мой брат.
– Лори! – То, что я планировала как веселый возглас, на поверку оказывается жалким хрипом.
Лори встает на колени и берет меня за руку.
– Да, Джози. Я здесь. Все будет хорошо.
Когда Стивен неохотно отодвигается, Лори подхватывает меня на руки.
– Ты уверен, что ее можно переносить? – спрашивает Стивен, несмотря на тот факт, что сам толь ко что собирался меня поднять.
Лори кивает.
– Я беспокоюсь не за ее кости. Она потеряла много крови.
Теперь, когда Лори поднимает меня, эти слова оживают в моем теле. С каждым движением перед моими глазами плывут пятна, и такое ощущение, что череп набит ватой.
Хотя брат тащит меня к выходу с крыши, я пытаюсь оглядеться. Когда я поднимаю голову, меня начинает подташнивать, а перед глазами все плывет. Закрывая глаза, чтобы не видеть пятен и не испытывать тошноты, я спрашиваю:
– Арбус?
– Его нет, – отвечает Лори.
Я держу глаза закрытыми.
– Нет или он умер?
– Умер. – Голос Стивена звучит совсем близко. – Упал с крыши.
Моим онемевшим пальцам удается схватить Лори за рубашку. Еще немного, и это мой брат упал бы за бортик вместо деда Стивена.
– Думаю, тебе лучше сейчас не говорить, Элизабет, – просит меня Лори. Его голос звучит нежно, и я понимаю, что это не шутка.
Обычно у меня аллергия на послушание, но сейчас я очень, очень устала. Я кладу голову на плечо Лори, и пятна у меня перед глазами из маленьких точек мрака превращаются в большие шары, закрывающие собой весь свет.
В следующие несколько часов мое восприятие становится причудливым, прерывистым, словно состоящим из эпизодов.
Эпизод первый:
Мой брат и Стивен ждут лифта и ведут разговор, которого я не понимаю.
– Ты его не убивал, – бормочет Стивен.
Руки Лори крепче меня обхватывают.
– Не говори об этом. Просто не говори.
Стивен смотрит на меня, видит, что я хмурюсь, но смотрит в сторону.
– Я должен это сказать. Ты спас меня. Больше ничего не произошло.
– Я заколол его, – отвечает Лори. – Мне кажется, это и есть кое-что еще.
Я заставляю себя поднять голову, чтобы увидеть лицо Лори. У него унылое выражение лица, из-за которого он выглядит куда старше, чем он есть на самом деле.
– Тебе пришлось это сделать, – тихо произносит Стивен.
Лори отвечает:
– Нам обоим пришлось.
Последнее, что я помню, – открывшиеся двери лифта, а потом наступает темнота.
Эпизод второй:
Ревущие сирены приводят меня в сознание. Верхний Вест-Сайд наводнили эвакуационные транспортные средства: последствия череды проклятий, которую наслал Максвелл Арбус на наш район. Положительный эффект всего этого ужаса в том, что мое состояние не кажется специалистам по оказанию медицинской помощи странным. Я всего лишь одна из дюжины и более жертв. Отрицательный эффект очевиден.
По мере того как я перемещаюсь из рук Лори на каталку, я протягиваю руку к Стивену, следующему сзади.
– Он мне нужен, – говорю я специалисту, который толкает мою каталку к машине скорой помощи, которая сейчас увезет меня от Стивена.
Специалист смотрит на Лори.
– Он здесь.
Лори наклоняется и шепчет:
– Машина скорой помощи слишком переполнена. Если он туда залезет, он может с кем-нибудь столкнуться. Слишком большой риск.
Я качаю головой, а Лори говорит:
– Я сказал ему, в какой больнице ты будешь. Он встретит нас там.
Дверь «Скорой помощи» захлопывается, и вой ее сирены вызывает новую волну мрака, которая меня поглощает.
Эпизод третий:
Освещение в комнате слишком яркое, а простыня, которой я накрыта, слишком шершавая. Очень чешется в изгибе правой руки, но когда я пытаюсь там потереть тыльной стороной руки, тут же чувствую резкую боль.
– Ох! – Это игла, соединяющая мою вену с капельницей для внутреннего вливания, наказывает меня за то, что я ее потревожила.
Из-за моего крика кто-то подбегает к моей постели.
Мама прижимает руку к моей щеке так, словно мне три года.
– Дорогая, ты очнулась.
– Ты знаешь, кто я, – говорю я. В глазах у меня щиплет от внезапных слез.
– Конечно, Элизабет. – Мама смотрит на капельницу. Наверное, думает, что под воздействием лекарств я слегка тронулась умом. – Как ты себя чувствуешь? – спрашивает она.
– Странно, – отвечаю я.
Я знаю, что этот ответ расплывчатый, но я как-то не хочу говорить, что мое тело кажется мне миллионом растянутых резиновых лент и что я до сих пор чувствую вкус крови.
– Наверное, какое-то время ты будешь чувствовать себя странно. – Мама улыбается, окидывая комнату взглядом. Следуя за ее взглядом, я вижу Лори, сидящего на одном из стульев в больничной палате. Стивен сидит рядом с ним на другом стуле. Не глядя на Стивена, Лори встает и подходит, чтобы присоединиться к маме.
– Привет, – говорит Лори. По его глазам видно, как он измучен.
– Ты в порядке? – спрашиваю я его. Когда я протягиваю руку, он ловит мои дрожащие пальцы своими.
– Давай не будем волноваться обо мне, – отвечает брат. – Я ведь не пытался пожертвовать четыре галлона крови тротуару.
– Что случилось? – спрашиваю я Лори, зная, что он понимает – я подразумеваю: «Что мама знает о случившемся?»
Отвечает мама.
– Никто не знает, милая. Так много людей оказались под этим воздействием. И после случившегося в парке они думают, что это какой-то нейротоксин.
