– Элис, что ты бормочешь? Ты меня пугаешь. Кто-нибудь заболел? Кто-нибудь умер ? – спрашивает она.
Я поднимаю глаза на Банни.
– Уильям и есть Исследователь-101.
Банни выпучивает глаза, но потом, к моему изумлению, закидывает голову назад и хохочет.
– Почему ты смеешься?
– Потому что, конечно же, это Уильям! Конечно! Как это красиво! Просто отлично.
Я в отчаянии трясу головой.
– Ты хочешь сказать – двулично.
Банни подходит поближе и через мое плечо смотрит, как я лихорадочно просматриваю наши письма и сообщения – и на сей раз они предстают в совершенно ином свете.
Я: Мне даже не нужно выглядывать в окно, чтобы узнать, какая сегодня погода. Я могу сделать так, чтобы сводку каждое утро доставляли на мой компьютер. Что может быть лучше? 101: Бегать под дождем? [75]
– Не могу поверить! Какая наглость! Песня “Пинаколада”? – кричу я. – Господи помилуй, до чего хитро придумано, – восхищается Банни. – Помнишь, как там: “Я устал от моей леди, мы были вместе слишком долго”. – Она подмигивает, я отвечаю ей сердитым взглядом.
Я: Вам очень повезло. Судя по всему, о такой собаке можно только мечтать. 101: О да .
– О да, как смешно, очень смешно, ужасно смешно, Уильям, ха-ха, – бормочу я.
– Ты узнаешь эту собаку? – спрашивает Банни.
Я внимательно рассматриваю фото.
– Черт возьми! Это пес нашего соседа. Мистер Биг.
– Соседа зовут мистер Биг?
– Нет, это собаку зовут мистер Биг.
– Как ты могла не заметить? – удивляется Банни. – Он же почти хотел, чтобы ты догадалась, Элис. Все время подбрасывал тебе подсказки.
Я: Да, пожалуйста, измените ответ. Так будет больше похоже на правду, чего не скажешь о вашей фотографии. 101: Насчет этого не уверен. По моему опыту правда часто скрыта в тумане .
– Ну, каков сукин сын, – говорю я. – Ммм. Похоже, он слишком много читал Экхарта Толле, – говорит Банни.
Я: Если бы мы встретились? Если бы в тот вечер вы все-таки пришли? Как вы думаете, что бы произошло?
101: Я думаю, вы были бы разочарованы .
Я: Почему? Что вы от меня скрываете? У вас чешуя? Вы весите 600 фунтов? Вы носите зачес, закрывающий лысину?
101: Скажем так, я бы не оправдал ваших ожиданий .
У меня вырывается стон.
– Он играл со мной! Все это время!
– Это как посмотреть. Может, забавлялся, а может, разбрасывать подсказки и ждал, чтобы его обнаружили. Может, ты просто медленно соображаешь, Элис. К тому же должна тебе сказать – до сих пор в том, что он писал, я не нашла ни слова лжи.
– Что?! Все было ложью. Исследователь-101 был ложью. Его не существует!
– Но он существует . Уильям смог придумать его только потому, что Исследователь-101 – это в какой-то степени он сам. Или тот, кем он хотел бы быть.
– Нет. Он играл со мной. Говорил то, что мне хотелось услышать.
– Не думаю, – усмехается Банни.
– Что с тобой, Банни? Почему ты так этому радуешься?
– А почему ты не радуешься? Как ты не понимаешь, Элис. Ты можешь усидеть на двух стульях. Ты можешь сохранить и Исследователя-101, и Уильяма. Навсегда! Потому что это один человек!
– Я чувствую себя такой униженной.
– Опять двадцать пять! У тебя нет для этого никаких причин.
– Еще как есть! Я столько всего ему открыла. Чего не должна была говорить. Чего он не имел права знать. В ответах, которые он обманом вытянул из меня.
– А если бы он спросил у тебя то же самое лицом к лицу?
– Уильям никогда бы не стал спрашивать.
– Почему?
– Ему это было неинтересно. Ему это уже очень давно стало неинтересно.
Банни потуже затягивает полотенце под мышками.
– Единственное, что я могу на это ответить – для мужа, который не интересуется тем, что думает, или хочет, или во что верит его жена, он повел себя очень странно. А теперь у меня к тебе только один вопрос. – Она показывает на разложенный на кровати костюм “Энн Тейлор”. – Ты ведь не собираешься надевать это вечером?
– Твой отец тебе что-то прислал, – говорит Уильям, заглядывая в ванную. – Я за тебя расписался.
Я провела наверху около часа – страдала, томилась, пряталась от Уильяма, пыталась успокоиться и настроить себя на оптимистичный лад перед предстоящим празднеством. Но при виде него я снова прихожу в ярость.
– Ты прекрасно выглядишь, – говорит он, протягивая мне конверт.
– Ничего подобного, – огрызаюсь я.
– Мне всегда нравился этот костюм.
– Ну, тогда ты единственный, кому он нравится.
– Господи, Элис. Что с тобой? Ты на меня сердишься?
– С чего мне на тебя сердиться? Или мне есть за что на тебя сердиться?
Звенит мобильник. Эсэмэс от Недры. “Надеюсь, ты уже заготовила речь! Репетируй, репетируй! С восторгом жду вечера. Хо-хо-хо”.
– Проклятая речь, – говорю я. – Только этого мне и не хватало.
– А-а, вот почему ты такая раздраженная. Нервы, – говорит Уильям. – Не бойся, ты справишься.
– Нет, я не справлюсь. Я не могу. Я просто не сумею. Почему я должна все делать? Ты скажешь речь, – кричу я.
– Ты серьезно?
– Да, я серьезно. Ты скажешь речь. Я отказываюсь.
Уильям недоумевающе смотрит на меня.
– Недра очень расстроится. Ты ее почетный свидетель.
– Какая разница, кто скажет тост. Ты. Я. Это может быть любой из членов семьи. Пусть Питер скажет. Он в этом мастер.
– Элис, я не понимаю.
– Да, ты не понимаешь. И никогда не понимал.
Он отшатывается, как будто я его ударила.
– Я что-нибудь придумаю, – негромко говорит он. – Скажешь, когда закончишь, я хочу принять душ.
Когда Уильям уходит, я, не зная, чем заняться, вскрываю конверт. В нем две вещи: открытка от отца и сложенный аккуратным квадратом старый носовой платок. Платок принадлежал моей матери. На белом хлопке вышиты три маленькие фиалки и ее инициалы. Я прижимаю платок к носу. Он до сих пор пахнет духами “Жан Нате ”. Я достаю открытку.
...
Потерянные вещи иногда возвращаются к нам. Нечасто, но порой это случается. Я нашел это в броктонском ломбарде. Хозяин сказал, эта вещь хранилась там больше двадцати лет, но тебя это вряд ли удивит. Знаю, ты совершала ошибки, и о некоторых поступках ты жалеешь. Знаю, сейчас ты растеряна и не понимаешь, как быть. Надеюсь, это поможет тебе принять какое-то решение. Я люблю тебя, моя родная.
Я осторожно разворачиваю платок и в гнездышке из белого хлопка обнаруживаю свое обручальное кольцо – то самое, которое я выбросила в окно, когда мы с Уильямом спорили, приглашать ли Хелен на нашу свадьбу. Видимо, кто-то нашел его и заложил в ломбард. С годами кольцо потемнело и нуждается в чистке, но нет никаких сомнений, что один маленький бриллиант между двух крошечных изумрудов – это то самое кольцо, которое мой дед подарил моей бабушке так много лет назад и которое я столь бесцеремонно швырнула прочь.
Я пытаюсь разглядеть гравировку на внутренней стороне кольца, но буквы слишком малы. Я не могу сейчас думать о том, что все это значит. Если я начну, то просто сойду с ума. Через час пора выезжать на банкет. Я опускаю кольцо в карман и иду вниз.
Банкет состоится в новом ультрамодном ресторане под названием “Бока”.
– Это ведь Донна Саммер, не так ли? – спрашивает Уильям, когда мы заходим внутрь.
– Джуд сказал, что Недра пригласила диджея, – говорит Зои. – Надеюсь, они не будут весь вечер играть только хиты семидесятых.
– Люблю эту песню, – говорит Джек Банни. – Подозреваю, у тебя сегодня не останется ни одного свободного танца, дрянная девчонка .
– Ты принял свой кардиоаспирин? – спрашивает Банни.
– Я принял три таблетки, – говорит Джек. – На всякий случай.
– На какой случай? – интересуется Банни.
– А вот на такой, – отвечает он и целует ее в губы.
– Ну, вы даете, – восхищается Зои. – Какие симпатяги.
– Ты бы так не сказала, если бы это были мы с твоей матерью, – говорит Уильям.
– Потому что для людей от тридцати до шестидесяти публичное проявление чувств выглядит неприлично, – заявляет Зои. – А после шестидесяти это снова очень мило. Вам же уже больше шестидесяти? – шепотом спрашивает она у Джека.
– Совсем чуть-чуть, – говорит Джек, складывая нолик из большого и указательного пальцев.
– Вон Недра, возле бара, – замечает Уильям и присвистывает.
На Недре облегающее шелковое платье цвета зеленой листвы с разрезами. Она редко носит декольте – считает это безвкусным. Но сегодня она сделала исключение. Недра ошеломляюще хороша.
– Наверное, нужно ее предупредить, – предлагает Уильям. – Сама скажешь или я?
