Сегодня поменяю. Обещаю. Что у тебя нов?
Питер м. б. гей.
Не новость.
Зои меня стесняется.
Тоже не новость.
Бесконечный список дел. Ничего не успеваю.
Па?
Па?
В один прекрас. день ты оглянешься и поймешь, что это самое лучшее в жизни. Вперед, вперед, вперед. Всегда что-то делать. Чтобы кто-то ждал, что ты войдешь.
Ох, па. Ты прав. Прости.
:)
Позвоню завтра. Береги себя.
Люблю
И я.
В мою комнату вплывает запах тостов. Я захлопываю компьютер и иду на кухню в надежде застать Уильяма, но все уже ушли. Единственный след моего семейства – кипа грязной посуды в раковине. С “падать, падаю” придется подождать.
Звонит мобильник. Мне не нужно отвечать, чтобы понять, что это Недра. У нас с ней телефонная телепатия. Стоит мне подумать о Недре, и она звонит.
– Я только что постриглась, – говорит Недра. – И Кейт сказала, что я выгляжу как Флоренс Хендерсон. А когда я спросила, кто такая, черт возьми, эта Флоренс Хендерсон, она сказала, что я выгляжу как Ширли Джонс [10] . Пакистанская Ширли Джонс!
– Так и сказала? – переспрашиваю я, старясь удержаться от смеха.
– Так и сказала! – обиженно фыркает Недра.
– Это чудовищно. Ты из Индии, а не из Пакистана.
Я восхищаюсь Кейт. Тринадцать лет назад, познакомившись с ней, я уже через пять минут была уверена, что она идеально подходит Недре. И хотя я ненавижу этот подход “ Ты меня дополняешь”, но в случае Кейт это правда. Она – недостающая половинка Недры. Серьезная, прямая девушка из Бруклина, социальный работник “скажу-все-начистоту”. Недра доверяет Кейт, потому что та никогда ничего не приукрашивает. Каждому из нас в жизни необходим такой человек. Моя беда в том, что у меня таких людей слишком много.
– Дорогая, – говорю я. – Тебе что, сделали “рваную” стрижку?
– Нет, не “рваную”. Это каскад. У меня теперь такая длинная шея. – Недра на мгновение замолкает. – О черт, – говорит она. – Это “рваная” стрижка, и я выгляжу, как ощипанная индейка. А еще теперь кажется, будто я отрастила этот бугор на загривке, как у Джулии Чайлд [11] . Что дальше? Тройной подбородок, как у индюка? Как это могло случиться? Не знаю, как я позволила этой сучке Лайзе меня уговорить.
Лайза, наша общая парикмахерша, вовсе не сучка, хотя время от времени у нее случаются заскоки. То злосчастное помешательство на бордовой хне. То пунктик насчет челок: “женщины с густыми волосами не должны носить челки”. Теперь у меня волосы до плеч, каскадом обрамляющие лицо. В удачные дни мне говорят, что я выгляжу как старшая сестра Энн Хэтэуэй [12] . В неудачные – как ее мать. “Просто сделай, как в прошлый раз” – такую инструкцию я даю Лайзе. По-моему, эта философия хорошо работает во многих ситуациях: в сексе, в заказе соевого латте в “Старбаксе” и помощи Питеру / Педро с домашним заданием по алгебре. Но, увы, не всегда.
– Я кое-что натворила. И продолжаю. То, чего не следовало делать, – признаюсь я.
– Есть документальные свидетельства? – деловито осведомляется Недра.
– Нет. Да. Электронные письма считаются?
– Конечно, считаются.
– Я участвую в опросе. В анонимном опросе. О браке в двадцать первом веке, – шепчу я в трубку.
– Не существует такой вещи, как анонимность. Тем более в двадцать первом веке, тем более онлайн. Зачем, ради всего святого, ты в это ввязалась?
– Не знаю. Наверное, смеха ради.
– Я серьезно, Элис.
– Ну хорошо, ладно, о’кей. Скажем так, я чувствую, что настало время для критической переоценки.
– Переоценки чего?
– Э-э… моей жизни. Моей и Уильяма.
– Что, у тебя что-то вроде кризиса среднего возраста?
– Почему все кому не лень задают мне этот вопрос?
– Отвечай.
Я вздыхаю.
– Ну, может быть.
– Элис, это ведет лишь к одному – к горькому разочарованию.
– Послушай, неужели ты никогда не задумываешься, все ли в твоей жизни хорошо? В смысле, хорошо не на поверхности, а по-настоящему глубоко?
– Нет.
– В самом деле?
– В самом деле, Элис. Я знаю , что все хорошо. А ты не чувствуешь того же про себя и Уильяма?
– Мы как-то отдалились. У меня чувство, будто мы вместе для галочки, будто мы просто пункты в списках дел друг у друга. Это ужасно, что я так говорю?
– А это правда?
– Иногда.
– Ну же, Элис. Есть что-то еще. Ты чего-то не договариваешь. Что тебя подтолкнуло?
Я колеблюсь, не рассказать ли Недре о своем переломном годе, но, честно говоря, несмотря на всю нашу близость, она не теряла родителей и она не поймет. Мы с ней почти никогда не говорим о моей матери. Я оставляю это для “Жужелиц” – группы взаимоподдержки людей, потерявших близких, членом которой являюсь вот уже пятнадцать лет. Я давно там не появлялась, но все они у меня в друзьях на Фейсбуке: Шонда, Тита и Пэт. Да, знаю, “Жужелицы” звучит смешно. Мы начали с того, что назвали себя “Пчелиными матками”, потом стали “Шмелями”, после чего каким-то образом превратились в “Жужелиц”.
– Иногда я задумываюсь, сможем ли мы прожить вместе еще сорок лет. Сорок лет – это очень много. Тебе не кажется, что это стоит проанализировать теперь, когда мы вместе уже почти двадцать?
– Оливия Ньютон-Джон [13] ! – кричит где-то на заднем плане Кейт. – Вот кого я имела в виду, когда говорила, что ты похожа на певицу! Альбом “Физикал”!
– Мой опыт подсказывает, что хорошую жизнь не анализируют, – говорит Недра. – Когда человек просто хочет жить долго и счастливо – со своим партнером. Дорогая, я должна пойти и посмотреть, смогу ли я сделать что-то с этой отвратительной “рваной” головой. Кейт идет на меня с заколками для волос.
Мне слышно, как Кейт, жутко фальшивя, напевает I Honestly Love You – хит Оливии Ньютон-Джон.
– Можешь кое-что пообещать? – спрашивает Недра. – Когда увидишь меня, не говори, что я похожа на Рейчел из “Друзей”. И тогда мы поговорим о браке в девятнадцатом веке, обещаю.
– В двадцать первом.
– На самом деле никакой разницы нет. Целую.
21. Не верила, пока не посмотрела этот фильм о телескопе Хаббл [14] в Imax 3D .
22. Шея.
23. Руки.
24. Длинный. Так бы я тогда его описала. Его ноги с трудом помещались под столом. Это было задолго до того, как изобрели повседневно-деловой стиль одежды, и все одевались на работу как на парад. Я носила юбку-карандаш и высокие каблуки. На нем был костюм в тонкую полоску и желтый галстук. Он был белокожим, но с темными, почти черными волосами, которые то и дело падали ему на глаза. Он был похож на молодого Сэма Шепарда [15] – такой же напряженный и задумчивый.
Я совершенно растерялась и очень старалась это скрыть. Почему Генри (Генри – мой кузен, который организовал интервью; они с Уильямом играли в одной футбольной команде) не предупредил, что этот парень так неотразим? Я хотела, чтобы он разглядел меня, я имею в виду, настоящую меня, и, да, я понимала, что он опасен, т. е. недоступен, т. е. закрыт, т. е.
ЗАНЯТ – на столе стояла фотография, где он был снят с какой-то сногсшибательной блондинкой.
Я пыталась как-то объяснить ему, почему студентка театрального факультета по специальности “драматургия” хочет работу автора рекламных текстов. Это требовало очень искусного лавирования вокруг да около правды (потому что это дневная работа, а драматургией денег не заработаешь, поэтому мне надо заниматься чем-то еще, чтобы содержать себя, пока я учусь, и это вполне может быть написание бессмысленных рекламных текстов о средствах для мытья посуды), но он меня перебил.
– Генри сказал, что вас приняли в Браун [16] , но, я смотрю, вы пошли в Университет Массачусетса?
Черт бы побрал этого Генри. Я попыталась объяснить. Пустила в ход свою старую легенду “Университет Массачусетса – семейная традиция”, что было ложью, а правда состояла в том, что универ Массачусетса давал мне полную стипендию, в то время как Браун – только половину, а мой отец ни при каких обстоятельствах не мог оплатить даже половину стоимости обучения в Брауне. Но Уильям не дал мне договорить, жестом показав, чтобы я остановилась, и я почувствовала себя пристыженной. Как будто я его разочаровала.
Он вернул мне мое резюме, которое я разорвала в клочья, как только вышла на улицу, уверенная, что провалила собеседование. Но на следующий день на автоответчике появилось сообщение: “Приступаешь в понедельник. Браун”.
От: Жена-22 < [email protected]>
Тема: Ответы
Дата: 10 мая, 5:50
Кому: Исследователь-101 < [email protected]>
Исследователь-101,
надеюсь, я все делаю правильно. Меня беспокоит, что некоторые из моих ответов, возможно, более развернутые, чем вам бы хотелось, и, может быть, вы предпочли бы работать с респондентом, который жестко придерживается темы и отвечает “да”, “нет”, “иногда” и “может быть”. Но дело вот в чем. До сих пор никто никогда не задавал мне таких вопросов. Такого рода вопросов. Каждый день мне задают вопросы, обычные для женщины моего возраста. Например, сегодня я пыталась записаться на прием к дерматологу. Первый вопрос, который задала мне регистраторша: есть ли у меня подозрительные родинки. Потом она сообщила, что самое раннее, когда я могу попасть на прием, – это через шесть месяцев, и спросила дату моего рождения. Когда я сказала ей год, она спросила, захочу ли я поговорить с доктором насчет инъекций, когда он проверит мои родинки. И если да, то доктор может принять меня на следующей неделе, и устроит ли меня четверг. Вот такого рода вопросы мне в основном задают, но я бы предпочла, чтобы мне их не задавали.
