Джордано Бруно - Изгнание торжествующего зверя

Неужели я, Досуг, буду в меньшем почете, нежели он, Недосуг, я, что своим кротким, исходящим из уст природы голосом, наставлял жить тихо, спокойно и, довольствуясь настоящею и ясною жизнью, брать благодарным чувством и руками то сладостное, что дает нам природа, а не, как неблагодарные и непризнательные, отказываться от того, что она нам подает и на что нам указывает, ибо то же самое нам подает и повелевает Бог, творец природы, кому мы также становимся неблагодарными. Неужели, повторяю, в большем почете будет тот, кто, столь мятежный и глухой к советам, придирчивый и презрительный к дарам природы, отдает свои мысли и руки искусственным делам и махинациям, из-за коих мир подвергся порче и извратились законы нашей матери. Разве вы не слышите, как теперь мир, поздно заметив свои злосчастия, оплакивает тот век, когда я своим господством поддерживал веселье и довольство в человеческом роде, и как, громко жалуясь, проклинает настоящий век, в котором Рвение и предприимчивый Труд, приводя все в замешательство, хвалятся, что уладят все шпорами тщеславной почести?

Это он, завидуя покою и блаженству или даже тени наслаждения, каковые мы можем получить в этом нашем бытии, наложил законы на соитие, на еду, на спанье. Вследствие этого мы не только не можем наслаждаться, но чаще подвергаемся скорби и мучениям. Он устроил так, что стало считаться воровством брать то, что есть дар природы. Он хочет, чтобы мы презирали красивое, приятное, доброе и относились с почтением к горькому и беззаконному злу. Соблазняет мир кинуть известное и настоящее благо, какое есть у него, и стремиться, подвергаясь всевозможным мучениям, к тени будущей славы. Я же стремлюсь убедить мир в том, что показывает истина таким множеством зеркал, сколько есть звезд на небе, и что нашептывает нам со стороны природа столькими голосами и языками, сколько есть прекрасных предметов:

Тут Мом заявил в ответ, что совету недосуг отвечать в отдельности на каждое из заявлений Досуга, какие он смог соткать и высказать, не нуждаясь в досуге, ибо у него всегда досуга вдоволь. Ну, вот и пусть теперь воспользуется сам собой – пойдет и подождет денька четыре или пять, ибо, может статься, боги на досуге сумеют вырешить что-нибудь в его пользу, а сейчас это невозможно.

Досуг прибавил:

141. – Дозволь мне, Мом, представить еще пару доказательств, которые скорее по терминам, чем по форме, будут состоять из пары силлогизмов и будут убедительны скорее по содержанию, нежели по форме. Из них первый вот. Прародителю людей, когда еще он был хорошим человеком, и прародительнице женщин, когда она тоже была хорошей женщиной, Юпитер дал меня в товарищи; но когда и тот, и другая осрамились, Юпитер приставил им в товарищи Труд для того, чтобы он заставил потеть живот у нее и болеть голову у него.

Саулин. Должен был сказать: у него потеть лицо, а у той болеть живот.

София. «Итак, боги, рассмотрите заключение, вытекающее из того, что я был признан товарищем Невинности, а Труд – Греха. Исходя из того, что схожее сопровождается схожим, достойное – достойным, выходит, что я – добродетель, а он – порок, и постольку я достоин, а он недостоин этого трона. Второй силлогизм таков. Боги суть боги, ибо они счастливейшие; счастливые – счастливы потому, что они не знают ни заботы, ни труда: труда и заботы нет у тех, кто не движется и не изменяется; но последние главным образом являются таковыми потому, что с ними Досуг, следовательно, боги суть боги, ибо с ними Досуг».

Саулин. Что сказал на это Мом?

София. Сказал, что, изучив логику по Аристотелю, Досуг не научился отвечать на аргументы четвертой фигуры.

Саулин. А что сказал Юпитер?

София. Из всего сказанного ему и выслушанного им он запомнил только последнее рассуждение о том, что Досуг был товарищем хорошего человека и женщины. Этому противоречит, что лошади не становятся ослами потому только, что они находятся вместе с ослами, и никогда овцы не становятся козами между коз. Прибавил еще, что боги одарили человека умом и руками, сотворив его по своему подобию и одарив способностями свыше всех животных; способности эти состоят не только в том, чтобы действовать сообразно природе и ее порядкам, но, кроме того, вне законов природы; то есть образовывать или быть в состоянии образовывать иную природу, иное направление, иные порядки своим умом, той самой свободой, без которой нечего было бы и говорить о подобии, и тем самым сохранять себя земным богом. Но, конечно, эта свобода, если будет расходоваться праздно, будет бесплодной и тщетной, как бесполезен глаз, который не видит, и рука, которая не схватывает. Поэтому-то Провидение и определило человеку действовать руками, а созерцать умом, так чтобы он не созерцал без действия и не действовал без размышления. В Золотой же век люди благодаря праздности были не доблестней зверей нашего времени, а, может даже, глупее многих зверей. Итак, когда между людьми вследствие соревнования к божественным делам и увлечения духовными чувствами родились трудности, возникла нужда: тогда обострились умы, были открыты ремесла, изобретены искусства; и все время со дня на день вследствие нужды из глубины человеческого ума исходили новые и чудесные открытия. Вследствие этого люди все более и более удалялись от звериного естества и благодаря усердному и настойчивому занятию все выше приближались к божественному естеству. Нечего удивляться той неправде и злобе, которая растет вместе с деятельностью, ибо если б быки и обезьяны имели столько ума и добродетели, сколько люди, то и у них были бы те же самые повадки, те же чувства, те же пороки. Поэтому среди людей те, у кого есть что-то свинское, ослиное и бычье, конечно, не так плохи и не заражены множеством пороков; но в силу этого они вовсе не делаются добродетельнее, все равно как и звери, не разделяя вместе с людьми многих людских пороков, не делаются от того добродетельнее людей. Ведь мы не хвалим добродетель воздержания в свинье, которая отдается одной только свинье и однажды в год, но в женщине, которую возбуждают не только природа один раз в год для потребностей рода, но еще и собственный рассудок неоднократно, чтоб испытать наслаждение, и потому еще, что наслаждение стало целью ее поступков.

Далее, не слишком, но очень мало хвалим мы воздержание самца или самки свиных, которые по тупости и грубости своего телосложения очень редко и малочувствительно возбуждаются вожделением, все равно как холодный и уродливый человек или же состарившийся. Но совсем иначе надо смотреть на воздержание, когда оно является поистине воздержанием и поистине добродетелью при телосложении более красивом, лучше упитанном, более одаренном, чувствительном и в высшей степени увлекающемся. Поэтому-то – в отношении стран – то, что едва-едва добродетель в Германии, во Франции уже больше, еще больше в Италии и больше всего в Ливии. Отсюда, если поглубже вдумаешься, то поймешь, сколь далек был Сократ от того, чтоб обнаружить свои недостатки, Сократ, который тем самым одобрил свое громадное самообладание, подтвердив суждение физиономиста о своей природной склонности к грязной любви к мальчикам. Если, значит, ты, Досуг, рассудишь все, что надо, ты поймешь, что люди во время твоего Золотого века вовсе не потому были так добродетельны, что не были так порочны, как теперь. Между «быть добродетельным» и «не быть порочным» – большая разница, и не так-то легко одно выводится из другого: нет одних и тех же добродетелей там, где нет одних и тех же занятий, одинаковых умов, склонностей и темпераментов. Иначе рядом с глупыми и лошадиными умами варвары и лесные люди – лучше нас, богов, так как они не обесславились теми же, что у нас, пороками; в свою очередь звери, еще менее задетые этими пороками, будут вследствие того значительно лучше их. Стало быть, Досуг и Сон, может случиться, что вы с вашим Золотым веком когда-нибудь не будете пороками, но никогда и никоим образом не станете добродетелями. Когда же ты, Сон, перестанешь быть Сном, а ты, Досуг, перестанешь быть Досугом, тогда вы будете причислены к добродетелям и вознесены.