Так и улетал из Эмиратов – руки по локоть в золоте.
И мне почему-то кажется, что первый эпизод имеет связь со вторым.2012
Bonus! #Китай #Шанхай Шанхайские барсы
Tags: Париж Востока и насильник Мао. – Как сажали капусту, а выросли небоскребы для Золушки. – Четыре города в одном, а также список мест и дел.
Парадное крыльцо, зеркало, лицо и (прости, Господи, за банальность) визитная карточка Китая – Шанхай. Ради Пекина нет смысла лететь за полсвета. Запарковать машину на Ленинском проспекте в Москве, в средних номерах его домов, с их отчаянием пространств – вот и Пекин. А в Шанхай влюбляются так, как взрослый, бывает, влюбляется в того, кто ни по возрасту, ни по повадкам ему не ровня, и хранит обреченную любовь в тайне. Вот почему об этой любви и об этом Шанхае известно немногое.
Аэропорты давно описывать не комильфо: это из past perfect, из Битова времен «Путешествий» и Вознесенского «Треугольной груши». В аэропортах надо добывать руду уникального, – которую потом так приятно переплавлять в небрежный разговор. Ну, да вы знаете. Цветомузыка в бесконечных, как эпос, переходах Франкфурта. Тайный перчаточный магазинчик в Риме, справа при переходе на терминал D – его обычно проскакивают, но только там продают огненно-красные мужские перчатки.
Так вот, только в Шанхае в аэропорту водятся девушки-куколки: у выхода в город они улыбаются фарфоровыми головками неземной красоты, здороваются и кланяются, прижимая руки к груди. Предбанник Шанхая – кукольный дом. И в город ведет кукольная дорога, обсаженная столь идеальным садом, что некукольным он быть не вправе. Это прекрасное новое шоссе, и едущий рядом пикап с матрасами в кузове, с развалившимися на них узкоглазыми стариками – деталь представления. Как и «Фольксвагены» и «Ситроены» не существующих в Европе пород. А потом над головами вспыхивает серебряная стрела: единственный в мире поезд на магнитной подушке, 400 км/ч.
Что делали наши богомольные предки, когда им казалось, что сходят с ума? Крестились? Щипали себя за руку?
Шанхай дважды объявлялся свободной экономической зоной – в 1842-м и в 1990-м – однако и в варианте несвободной зоны был известен как Париж Востока. В колониальном ХХ веке в него впрыснули дозу Европы, маоистское противоядие не сработало. Был там, скажем, во времена концессий, в 1930-х, 500-метровый дансинг Paramaunt Hall на машинных рессорах: танцуя кек-уок, пары взлетали, как у Шагала. Хунвейбины потом танцоров сгноили, но зараза уцелела – в 2002-м Paramaunt Hall воскресили. Да и Мао насиловал в основном Пекин, как у нас Сталин – Москву: Шанхай оказался своего рода Питером, грустно замершим градом, с его садами, ар-нуво, вечным желтым туманом, фанзами, джонками и густопсовыми шанхайками, где строительные леса из бамбука, миллион китайцев вповалку, а вместо дверей – решетки.
Впрочем, кроме сходства в областной судьбе, других параллелей нет. Поскольку в Шанхае одновременное существуют, как шар-в-шаре, четыре разных города.
Первый – средневековый, слегка декорационный, начала династии Мин, с пагодами-храмами-беседками и прочим туристским продуктом.
Второй – европейский, под платанами, с Французским клубом и Русским кварталом (правда, Шанхай Вертинского и Олега Лундстрема все же выжгли при Мао), с каким-нибудь Peace Hotel, подсмотренном в бутлегерском Чикаго.
Третий – Старого Города, бедных нонтанов, где до сих пор торгуют, жарят, варят, парят на паре метров уличной ширины.
Ну, а символ четвертого – правый берег, Пудонг, где до 1990-го сажали капусту, а в 2000-х выросли небоскребы. Правда, выросли они по всему Шахнаю – но только в Пудонге нет ничего, кроме них.
Путешествие по Шанхаю, таким образом, есть антитеза перемещению по Москве. Двигаясь по Москве времен суверенной демократии от центра, неизбежно попадаешь в мерз(л)отность окраин. Гуляя по Шанхаю в любом направлении, переносишься из эпохи в эпоху: машина времени существует, вестимо.
О, надо петь Пудонг.
Допустим, идея застроить голый брег небоскребами не нова – взять лондонский Docklands, с автоматическим «легким» метро, с творениями сэра Фостера и т. д. Но дело в том, что Пудонг а) живой, б) его небоскребы красивы.
Невозможная, удивительная вещь. Вот русский путешественник селится, к примеру, в Grand Hyatt в башне «Цзинь Мао», которую следует называть «Цинь Мо», иначе таксист не поймет, такова уж транскрипция, придуманная архимандритом Палладием (это благодаря ему мы вместо международного «Бейджин» произносим «Пекин»…) Да, вот путешественник селится под крышей 89-этажного Цинь Мо и смотрит, как рядом созревает такой же початок, и спрашивает, сколько этажей будет в нем. И получает ответ, что неизвестно, но ровно на этаж больше, чем в строящемся сейчас небоскребе в Куала-Лумпур.
Тогда путешественник переводит взгляд на телебашню Жемчужина Востока, похожую на колье для Барби, бусины и стеклярус, и начинает что-то смутно подозревать. Он спускается вниз и замирает – теперь уже просто от вида других небоскребов. И хлопает себя по лбу. Особенно если строил в России нечто дачное с башенками и эркерами.
Ибо (ново)русские башенки – это реванш за бедное детство, в котором не наигрался в принца. У шанхайцев было такое же детство, но свой реванш они взяли небоскребами. Один увенчан короной. Другой превращен в телеэкран. На третьем – кольцо Сатурна. Четвертый украден в Нью-Йорке. Шанхай – это город, где подряд на строительство в руках у так и не повзрослевшего Гулливера.
И у путешественника, поверите ли, на глазах выступают слезы. Двухэтажные шоссе, и шестиуровневые развязки, и поезд на магнитной подушке, и 100 этажей – это все можно представить.
А небоскребы для принца и Золушки – нет.
Вот теперь – внимание. Пока шок не прошел, важно найти в кармане 20 юаней (это $3), потому что на счетчике такси к концу поездки образуется эта сумма, вне зависимости от расстояния.
В нашем конкретном случае ехать надо на другой берег, где набережная Бунд. Очень желательно закрыть глаза, как в фильме «Окно в Париж», герой которого не верил, что через минуту после Рив Гош можно оказаться Ленинграде. Потому что прямо с Пудонга вы попадете в Париж. Османовские пропорции засаженных платанами улиц. Серый шаг европейских колонн (меж них – мемориальное: «The St. Petersburg Russo-Asiatic Bank. Built in 1901–1905. It is the earliest building equipped with lifts and sanitary facilities in Shanghai»). Отлично сохраненное art nouveau. Банкиры в приличных костюмах.
До 40-х лучший кусок Шанхая был английским, французским, русским, американским. Мао Цзэдун скрывался здесь, между прочим, не от местной, а от французской полиции. Это был сеттльмент, Сити, город концессий и экспатов. Он внешне таким и остался. Можно зайти в 10-этажный отель «Мир» и слушать джаз-банд. Положенные эстетикой распада лилии будут мертвенно склоняться над вами. В Британский публичный сад близ отеля когда-то не пускали собак и китайцев. Сейчас в парк Хуанпу китайцев пускают – прогресс налицо. Французский клуб, как и Французский квартал, сохранились. Русский район (Вертинский, Лундстрем и прочее) был разгромлен хунвейбинами. Богоматерь в соборе Пресвятой Богородицы пришлось перемалевать в Мао, и сейчас там ресторан с лосун-тан в меню: русским борщом.
Со светской хроникершей Аленой мы идем в Старый Город. Алена консервативно одета (ноябрь, +20): твидовый костюм, рериховско-синие чулки и той же спелости зеленые туфли. Алена полгода проводит в Индии, ей все нипочем.
Мы уходим от Бунда на юг. Французские boulevards коррозируют на глазах. Штукатурка осыпается вместе с листвой. Мы обсуждаем, куда могли в Шанхае спрятаться 13 миллионов шанхайцев?
Смеркается. Мы сворачиваем, и воздух бьет нам в лицо. Сотни из ниоткуда взявшихся велосипедистов летучими мышами проносятся в миллиметре, почти задевая крылами. Для мышей не существует светофоров. Регулировщики при виде туфелек перекрывают движение, не спрашивая, нужно ли нам. Не видно фонарей, но горят пасти жаровен. Пространство начинает жать в плечах: оно забито тысячами лавчонок, а лавчонки забиты килотоннами фурнитуры и парсеками тесьмы. Выше три этажа занавешены бельем. В принципе, таковы все Старые Города Азии, но только в Шанхае над ними светятся короны небоскребов и рядом благоухает Серебряный Век. И нет чувства опасности, преследующего европейца на Востоке всегда.
На улочке, заполненной китайцами до положения шпрот в банке и хора Пятницкого на сцене, нас разносит в стороны. Через пять минут пищит sms: Siju na ilitse, jru dikuju vkusnjatinu. Ne znaju, gde.
Я иду, куда несет толпа: мимо стирающих белье старух, мимо опереточных прорицателей, и вдруг вздрагиваю, потому что утыкаюсь в сияющий город из храмов, пагод – или как там они называются? – фанз. Под их драконьей чешуей – торговля жемчугом, шелком и всем тем, чему радо простодушье туриста. Торговый квартал уходит за горизонт, дробясь на квартальчики с озерами и мостами. Где-то там я нахожу Алену, ловко орудующую палочками.
