Только две вещи делали сарацин (арабов) самыми опасными противниками: их многочисленность и их необычайная способность передвижения. Когда намечалось вторжение в Малую Азию, объединились силы алчности и фанатизма, собрав воедино все силы от Хорасана до Египта. От врат Тарса и Аданы, опустошая плодородные нагорья Анатолийских провинций, хлынули несметные орды диких всадников Востока.
«Это были не регулярные войска, а множество перемешавшихся между собою добровольцев: богач на службе из гордости за свой род, бедняк в надежде пограбить. Многие из них идут, потому что считают, что Господь души не чает в войне и сулит им победу. Те, кто остается дома, и мужчины и женщины, помогают вооружать своих более бедных, думая, что делают доброе дело. Так что в их армиях нет однородности, поскольку опытные воины и не имеющие военной подготовки грабители шагают бок о бок» (Лев VI, «Тактика»).
Вырвавшись из ущелий Тавра на просторы Малой Азии, громадные орды сарацинских конников разъезжали вдоль и поперек Фригии и Каппадокии, штурмуя и сжигая города, опустошая сельскую местность и нагружая вьючных животных награбленным в регионе, самом богатом в то время в мире.
Теперь наступало время проявить себя византийским военачальникам: сначала настичь противника, а потом сразиться с ним. Первая задача была не из легких, так как в первые дни вторжения легкая конница противника могла покрывать немыслимые расстояния. Обычно арабов настигали, когда они связывали себя по рукам и ногам, нагрузившись награбленным.
Когда известие о налете доходило до военачальников анатолийских или армянских провинций, они должны были сразу собрать всех боеспособных конников провинции и напасть на противника. Необученных воинов и слабых коней оставляли на месте. Все наличные пешие силы должны были занять горные проходы Тавра, где, если даже конница не настигнет налетчиков, отступление арабов могло быть задержано или остановлено в ущельях, где у них не будет преимущества.
Однако византийские военачальники все надежды возлагали на конницу. Делалось все возможное, чтобы установить расположение противника. «Никогда не прогоняй ни свободного, ни раба, ни днем ни ночью, независимо от того, спишь ли ты, или ешь, или купаешься, – пишет Никифор Фока, – если он говорит, что у него есть для тебя новости. Как только след сарацина обнаружен, его следует безостановочно преследовать, а силы и намерения устанавливать. Если вся Сирия и Месопотамия вышла в поход, и враг не ограничивается одиночными набегами, военачальник вынужден будет перейти к обороне, лишь угрожая флангам противника, отрезая его отставшие части и препятствуя грабежам отдельных отрядов. Не предпринимать никаких сражений до тех пор, пока не встанут под ружье все провинции Византийской империи». Другими словами, в распоряжении главнокомандующего должно оказаться около 25 – 30 тысяч человек[27] тяжелой конницы, но это вызывало потерю драгоценного времени. Крупные вторжения арабов случались сравнительно нечасто; редко когда все византийские вооруженные силы выводились на крупное сражение с противником. Обычно набеги совершались обитателями Киликии и Северной Сирии при поддержке отрядов авантюристов из внутренних мусульманских земель.
Для противодействия им византийский военачальник, возможно, располагал не более чем 4 тысячами тяжелых всадников своей провинции, силой, относительно использования которой Лев VI в своей «Тактике» давал детальные указания. Если военачальник настигал налетчиков, они разворачивались и принимали вызов, и бой был серьезным. Хотя отдельные мусульманские воины по силе уступали византийским, они обычно превосходили их в численности и всегда вступали в бой с уверенностью. «Поначалу они держатся очень смело, рассчитывая на победу, но и спину показывают не сразу, даже если в результате нашего удара ломается их строй... Когда они предполагают, что силы противника иссякают, то все сразу отчаянно атакуют... Если, однако, атака не удается, обычно следует беспорядочное бегство, ибо они думают, что все неудачи ниспосылаются Богом, и поэтому, если их бьют, они воспринимают поражение как знамение Божьего гнева и больше не пытаются защищаться» (Лев VI, «Тактика»). Поэтому, если мусульманская армия обращалась в бегство, ее можно было преследовать до конца, и старый военный принцип «Vince sed ne nimis vincas» («Побеждай, но не слишком усердствуй») был предупреждением, которым византийский командир мог пренебречь.
Секрет успеха в бою с сарацинами лежал в тактике конницы, которая совершенствовалась на протяжении трех столетий. К X веку она достигла совершенства, в чем ручается такой опытный воин, как Никифор Фока. Ее отличительной чертой являлось то, что войска всегда размещались в два развернутых строя и резерв, с отрядами конницы на флангах, дабы предупредить обход. Противник наступал одним очень глубоким строем и никогда не мог выдержать следовавших один за другим ударов, по мере того как первая линия, вторая линия и резерв друг за другом вступали с ним в бой. (Такие удары выдерживала так называемая «стена» Святослава в сражении под Доростолом 22 июля 971 г. – Ред.) Византийцы уже открыли важное правило, что в конном сражении сторона, которая втайне от противника придерживает резерв, должна взять верх. Точную дислокацию войск, практиковавшуюся в подобных обстоятельствах и обстоятельно описанную в авторитетных источниках и заслуживающую подробного рассмотрения, читатель найдет в разделе, относящемся к организации византийской армии.
Существовало и несколько других способов разделаться с сарацинскими захватчиками. Порой бывало благоразумным, если набег совершался крупными силами, висеть на хвосте отходящих грабителей и нападать на них только тогда, когда им приходится преодолевать горные проходы Тавра. Если к тому же на месте уже окажется византийская пехота, чтобы помочь преследующей врага коннице, успех почти обеспечен – сарацины с караванами животных, навьюченных добычей, в ущельях окажутся в ловушке. Теперь их можно расстреливать из луков, и сарацины не могли пережить того, как их коней, «которых они ценят выше всего», поражают стрелами издалека; «сами сарацины, если не участвуют в рукопашной схватке, готовы на все, чтобы уберечь коня».
Восточные налетчики также очень не любили холодную и дождливую погоду; иногда, когда такая погода преобладала, они не проявляли обычной решительности и дерзости и их можно было успешно атаковать. Многого также можно было добиться решительным набегом на их территорию и опустошением Киликии и Северной Сирии в то время, когда получено сообщение, что сарацинские армии ушли на север, в Каппадокию. Такие причинявшие большие разрушения действия были довольно часты, и случаи, когда обе противостоявшие армии разоряли чужие территории, особо не пытаясь защитить собственную, были слишком хорошо знакомы обитателям пограничных областей христианского и исламского миров. К сухопутным набегам добавлялись вторжения с моря.
Лев пишет: «Когда сарацины Киликии пройдут через ущелья, чтобы разорять земли к северу от Тавра, командующему провинции Кивирриот следует немедленно всеми наличными силами грузиться на корабли и опустошать их побережье. Если же, с другой стороны, сарацины отплывут с намерением посягнуть на прибрежные районы Писидии, клиссурархи Тавра могут без риска разорять территории Тарса и Аданы».
Ничто не может отчетливее показать высокое профессиональное мастерство византийского военачальника, нежели эти указания. Лев лично не обладал выдающимися военными способностями, и его «Тактика» имела целью систематизировать уже существующее военное искусство, а не создавать новое. Тем не менее книга такова, что равной ей не было ничего написано в Западной Европе до XVI века. Одним из ее самых поразительных моментов является подход, совершенно отличный от господствовавших в то время в остальном христианском мире настроений. О рыцарстве в Византии не говорится ни слова, хотя профессиональная гордость проявляется в изобилии. Храбрость считается одним из качеств, необходимых для успеха, а не как исключительное достоинство воина. Лев считает успешно завершенную без большого сражения кампанию самым дешевым и самым удовлетворительным окончанием войны. Он без уважения отзывается о воинственном рвении, побуждающем лезть в схватку: в его глазах это качество характерно для невежественного варвара и пагубно для каждого, кто так или иначе претендует на руководство войсками.
Он явно склонен к военной хитрости, устройству засад и симуляции отступлений. С величайшим презрением относится к командиру, который перед боем до конца не использует собственные преимущества. Не без своего рода интеллектуальной гордыни он указывает, как посылать к противнику парламентеров без какой-либо реальной цели, кроме разведывания численности и боеспособности его войск. Как вполне обычное и нравственное дело автор «Тактики» дает понять, что терпящий поражение военачальник может подчас выиграть время для отступления, послав к командиру противной стороны эмиссара с предложением о сдаче (не имея к тому ни малейшего намерения). Не стесняется воспользоваться старой как мир хитростью, посылая компрометирующие письма нижестоящим командирам армии противника и устраивая так, чтобы они попадали в руки высшего командования, чтобы то стало подозревать своих подчиненных. Такие интриги называют «византийскими» в худшем смысле этого слова, но они не должны заслонять подлинные выдающиеся достоинства стратегической системы, в рамках которой они действовали. Военное искусство, как оно понималось в Константинополе в X веке, было единственной в мире подлинно научной системой, остававшейся непревзойденной до XVI века.
