Польская пресса строила догадки относительно того, что стоит за назначением "умеренного" г-на фон Дирк-сена в паре с активным бароном фон Мальтзаном? Никакого зловещего заговора за этим назначением, конечно, не стояло. Это был достаточно рутинный вопрос, относившийся к компетенции личного отдела, и то, что Мальтзан стал проводить свой собственный курс в восточной политике, стало для МИДа столь же большой неожиданностью, как и для всего остального мира.
Чем слабее становились контакты между посланниками и МИДом, тем чаще эти посланники менялись. МИД превратился в нечто вроде забронзовелой скалы, в то время как руководители отделов были низведены до положения марионеток, которым приходилось во всем полагаться лишь на опытность и беспристрастность кадровых чиновников МИДа. Так они и поступали и жили неплохо.
В течение этого года моей работы в МИДе внешняя политика направлялась канцлером Йозефом Виртом и министром иностранных дел Вальтером Ратенау. Вирт, школьный учитель из Бадена и протеже Эрцбергера, был интереснейшей личностью. Он, без сомнения, наделен был врожденным даром к внешней политике, доходившим временами до вспышек гениальности. Это был великолепный оратор и хороший тактик, прекрасно действовавший на парламентской шахматной доске, но человек несколько неуравновешенный и впечатлительный.
Ратенау, благодаря своей биографии, своим книгам и своей трагической смерти, превратился в государственного деятеля с мировой славой, и мне нет нужды подробно останавливаться на описании характера и способностей этого блестящего и далеко не простого человека. Он был обаятельным и симпатичным, умным и скептически настроенным, но я сомневаюсь, получился бы из него крупный и волевой государственный деятель, выпади ему более долгая жизнь. Его сравнивали с деревом - цветущим, но бесплодным.
Поскольку мой отец предложил нам квартиру на Маргаретенштрассе, мы поселились там с двумя слугами в нескольких небольших комнатах на первом этаже и завели богемное домашнее хозяйство, но для наших нужд - вполне достаточное. Нас не связывали какие-либо светские обязанности, которые необходимо было выполнять, поскольку Берлин пока не отличался той бурной светской жизнью, которая стала столь характерной для него в конце двадцатых годов; и кроме того, я почему-то предчувствовал, что мое пребывание в МИДе будет недолгим. А потому мы с женой ограничили нашу светскую жизнь встречами с некоторыми личными друзьями и завели нескольких новых, среди которых выделялся и Георг Кольбе - величайший скульптор Германии того времени, который равно впечатлял как своим искусством, так и масштабом личности.
Я могу описать свою повседневную официальную деятельность в МИДе несколькими замечаниями поверхностного характера. Немногое запечатлелось в моей памяти из того времени, которое несло на себе печать переходного периода во всем, что касалось германо-польских отношений. С одной стороны, последствия, порожденные войной и Версальским договором, уже крепко ощущались в повседневной жизни Германии, с другой - было положено начало переходу к нормальным отношениям с новым соседом.
Демилитаризация новой границы в Восточной Силезии была, с германской точки зрения, явлением отталкивающим и неприемлемым. Разделение единой страны, согласно результатам плебисцита, закончившегося в соотношении 64:40, было само по себе делом безнадежным, но его можно было провести согласно здравому смыслу, по крайней мере в отношении деталей. Международная комиссия отличилась в принятии решений, которые превратили повседневную жизнь населения в тяжкое бремя, посеяв семена недовольства. В городах оказались разделены водопроводные сооружения, а рабочим по пути на работу приходилась по два-три раза в день пересекать границу, поскольку они повсеместно жили не там, где располагались их заводы и фабрики. Но главное, в чем полякам удалось добиться успеха, - это в присвоении объектов, которые они жаждали заполучить: заводов, больниц и шахт. Вот в соответствии с этим принципом и проводилась граница. Кроме того, приступая к своей работе, комиссия не имела абсолютно никакого опыта в подобных делах. Когда в начале своей деятельности члены комиссии прибыли в замок князя Бирона фон Керланда в Гросс-Вартенберге, они впервые поинтересовались географическим положением этого места и попросили карту, поскольку своей у них не было, так же как, по их собственному признанию, не было ни малейшего знания страны в целом.
Теоретическое обоснование раздела Германии было подготовлено в Женеве Лигой Наций. Хотя, насколько мне известно, германское правительство не было официально приглашено принять участие в обсуждении этого законопроекта, голос представителей германского населения был услышан. Главой делегации от Восточной
Силезии был граф Вельжецкий, позднее посол Германии в Мадриде и Париже. Он действовал смело и находчиво, выступая от имени своей страны. После многочисленных обсуждений и совещаний, продолжавшихся в течение нескольких месяцев, на свет появился закон, по значению сопоставимый с Версальским договором. Он по крайней мере предполагал существование какой-то международной контролирующей власти, которая, как подушка, должна была смягчить первый удар поляков. Г-н Калондер из Швейцарии и г-н Калкенбек из Бельгии на протяжении многих лет бескорыстно выполняли полезную работу, пытаясь найти решение нерешаемой задачи.
Начало конструктивному этапу в нормализации польско-германских отношений было торжественно положено открытием переговоров по различным вопросам, требовавшим решения, и в первую очередь - по экономическим проблемам. В качестве политического советника я сопровождал комиссию экспертов МИДа в ее поездке в Варшаву. К тому времени нашим посланником в Польше был назначен герр Раушер. Интеллектуал, уроженец Южной Германии, хороший писатель, член социал-демократической партии, он пользовался особой благосклонностью президента Эберта, который настоял на его назначении в Варшаву. Раушер был одним из немногих людей со стороны, которым удалось добиться успеха в МИДе. Он стал наиболее удачливым из представителей нашей страны, проработав в течение восьми лет на трудном и неблагодарном посту. Он был популярен в высшем обществе Польши, имея репутацию одного из немногих свободомыслящих и остроумных немцев. Мы с ним очень подружились. Неожиданная смерть от туберкулеза гортани спасла его от позора, ожидавшего его в Третьем рейхе.
В Варшаве мы все подготовили для официального начала переговоров, которые должны были открыться в Дрездене осенью. Руководитель польской делегации М. Олыыовский, опытный и очень остроумный человек, и его визави герр фон Стокхаммерн, представитель старой мидовской гвардии специалистов по коммерческим переговорам, окунулись в море запутанных проблем, которыми им пришлось заниматься не знаю сколько времени, вероятно, несколько лет, поскольку все эти восточные переговоры всегда тянулись бесконечно.
В ходе самого важного события для Восточного отдела того периода подготовки и подписания Рапалльского договора - я был не более чем зрителем. В МИДе возникла нездоровая ситуация, поскольку Мальтзан во время конференции в Женеве лично вел все переговоры. Насколько я помню, еще до этой конференции было проведено лишь несколько предварительных бесед с советскими представителями в Берлине, не содержавших, однако, никаких предложений о заключении договора. Но между рейхсвером и Красной Армией уже возобновились отношения военного характера, и адмирал Вольфинг фон Диттен в качестве члена делегации уже нанес визит в Москву, А в 1921 году было заключено экономическое соглашение.
МИД был ошарашен. Я уверен, что вряд ли кто в министерстве был проинформирован о происходящем. Лично я относился к этому событию с энтузиазмом, поскольку рассматривал подобный договор как первый признак возрождения немецкого национального самосознания и как единственное средство воздействия на поляков. И потому меня сильно позабавило, когда на ежедневной утренней пресс-конференции, где присутствовали все начальники отделов, в ответ на мои поздравления шефу Русского отдела тот извиняюще покачал головой и несколько смущенно пробормотал: "Я здесь ни при чем".
Вскоре мне представилась возможность поближе познакомиться со всем происходящим в Женеве, когда меня направили туда для беседы с польским министром иностранных дел М. Скирмунтом. Там я встретил всю германскую делегацию - Вирта, Ратенау и множество других политиков. Все они, за исключением, конечно, Мальтзана, еще не до конца оправились от смелости собственных инициатив, проявленной перед лицом Ллойд Джорджа и скандальной и шумной французской делегации. События тогда развивались стремительно: Генуэзская конференция и предварительные переговоры в Рапалло с их лихорадочными закулисными интригами, одурачивание Советов, игра в одиночку против всех остальных, пока, наконец, германской делегации не удалось перехитрить всех (и в первую очередь, Ллойд Джорджа) и заключить сделку, ставшую объектом всестороннего изучения со стороны историков.
