Есть еще ряд документальных подтверждений Тростенецкого расстрела.
Немецкий журналист Пауль Коль в 2000 г. детально поведал о технологии массового уничтожения узников, которая, в принципе, нам известна. Он продемонстрировал советскую топографическую карту 1939 г., где территория урочища Благовщина была обозначена как закрытый охраняемый объект.
Есть предположение, что прямое отношение к «объекту» имеет НКВД. Требуется только доказательная база. И она есть. Как известно, на месте концлагеря в 1944 г. начала работать Государственная Чрезвычайная комиссия.
Первоначально вскрыли захоронения не там, где была яма-печь, не сам концлагерь, а слева от Могилевского шоссе в урочище Благовщина. Тогда-то и были опубликованы первые официальные данные о количестве погибших здесь людей. По версии членов комиссии, за полгода до освобождения фашисты выкапывали останки и сжигали их. По количеству пепла и был сделан вывод о числе захороненных в 34 рвах.
Но есть и другая часть заключения Чрезвычайной комиссии, о которой мало кто знает. Когда Комиссия начала работу, она вскрыла захоронения, часть из которых находились на территории нынешней свалки. Они-то и оказались предвоенными. Раскопки были немедленно прекращены и отнесены за 300–400 м. В дальнейшем вскрывали 34 рва-траншеи.
О справедливости этой версии свидетельствуют также немало гильз от советского оружия довоенного образца, обнаруженные в 1994–1995 гг. сотрудниками музея Великой Отечественной войны в Благовщине при съемках документального фильма «Тростенец».
Это подтвердила бывший ученый секретарь музея ВОВ А.Валькевич в 1994 г. «Как стало известно, в районе Тростенца погибло более 500 тысяч человек. Но давать гласность этим сведениям запретили члены ГЧК (Государственной Чрезвычайной Комиссии) из Москвы. Почему? Потому что, на взгляд, в это трудно было поверить… Можно было пригласить международных экспертов. Останки полумиллиона погибших не иголка в сене. И вот здесь рождается еще одна, небезосновательная мысль. А не входят ли в это число и жертвы НКВД 30-х гг.? Вспоминали же старые жители д. Большой Тростенец и Малый Тростенец стрельбу в лесу по ночам в довоенное время».
В 1957 г. на месте предвоенных расстрелов с санкции властей совершенно сознательно была устроена городская свалка, чтобы таким образом скрыть следы преступлений. Иначе никак нельзя объяснить появление здесь этого «маскирующего объекта». Это было сделано, как ни странно, после принятия в 1950 г. и в 1956 г. решений об увековечении памяти жертв фашизма.
Сегодня уже нельзя выяснить, сколько жертв сталинского террора покоится под городской свалкой и в урочище Благовщина.
До войны на месте, обозначенном на карте как охранная зона, не находились военные объекты. Ни одного документа, подтверждающего факт расстрелов в Куропатах или в других местах, исследователям в белорусских архивах найти не удается, а архив КГБ наглухо закрыт до сих пор. По всей видимости, не будет обнаружено документов и по Тростенцу, потому что они, по всей видимости, давно уничтожены.
Нельзя не согласиться с выводами известного исследователя тростенецкой трагедии Евгения Цумарова о том, что «сегодня небезосновательным следует считать и вероятные опасения руководства самого НКВД, что в случае «выхода» на Нюрнбергский процесс Тростенца, как захоронения большого количества граждан европейских стран, придется проводить эксгумацию с участием специалистов разных стран, а также возможные их перезахоронения на основе национальных традиций. А как же тогда отвести внимание дотошных иностранных специалистов от братских могил происхождения 1930-х гг. и июня 1941 г. Ведь они — здесь же…».
Совершенно очевидно, что в данном случае идет фильтрация информации. О жертвах фашизма писать можно, о жертвах сталинизма — «нежелательно». Требования восстановить истину во всем объеме трактуются как политическая игра. Замалчивание, сокрытие мест захоронений и число жертв политических репрессий — аморально. Постыдно, что кто-то имеет право на могилы и память, а кто-то все еще лишен его.
В последнее время все чаще ставится проблема интернированных, которые появились после вступления частей Красной Армии на территорию Польши 17 сентября 1939 г. Что же известно об интернированных польских военнослужащих по советским и польским материалам? Их общее число не определено. Представление о принципе формирования лагерей приблизительно. О судьбах офицеров известно только по катынским могилам Козельского лагеря (г. Козельск и Оптина Пустынь находились тогда в Смоленской области, ныне — Калужской).
Они дают возможность говорить о примерном числе погребенных. Может ли там быть 10–12 тысяч расстрелянных, как объявили гитлеровцы в 1943 г., не известно. На сегодняшний день основой определения момента гибели являются даты прекращения переписки с родственниками, данные эксгумации 1943 г., вещественные доказательства, найденные в 1943 г. гитлеровцами, но в 1945 г. уничтоженные ими.
В Войске Польском в мае 1939 г. служило 18,5 тысячи офицеров, в корпусе охраны границ — 846, в резерве — 60 тысяч, в отставке — 12 тысяч. В результате разгрома почти миллионной польской армии в сентябре-октябре 1939 г. гитлеровские войска взяли в плен более 18 тысяч офицеров и 400 тысяч солдат. Часть польской армии смогла уйти в Румынию, Венгрию, Литву, Латвию.
Другая часть польских войск сдалась Красной Армии. В сентябре 1940 г. в газете «Красная звезда» были опубликованы частичные данные об их численности — 181 тысяча солдат, примерно 10 тысяч офицеров.
Выяснить общее число интернированных поляков трудно. В документах есть свидетельства самих интернированных о том, что многие сразу же были отпущены по домам. В лагеря было заключено 130 242 военнослужащих, включая лиц, переданных в 1940 г. из Прибалтики.
По международной конвенции о военнопленных и интернированных «принимающая» сторона имела право использовать рядовых и унтер-офицеров на работах. Поэтому Экономсовет СНК СССР (председатель А. И. Микоян) принял решение направить на строительство шоссе Новгород-Волынский-Львов 14 тысяч человек, на рудники и шахты Криворожского и Донецкого бассейнов 10,3 тысячи человек (Криворожский, Елено-Каракубский, Запорожский и другие лагеря).
На основе соглашения между Наркомчерметом и НКВД для жителей Западной Украины и Западной Белоруссии предусматривалась возможность перевода интернированных в вольнонаемные рабочие. Часть интернированных отказалась работать. Тогда их стали «стимулировать» различиями в нормах питания. Оплата труда определялась нормой выработки.
Сведения о выполнении норм крайне противоречивые. Более близки к истине сообщения о том, что только 10–15 % работавших выполняли и перевыполняли нормы. Это были белорусы и украинцы, «желавшие закрепиться за данным предприятием».
В октябре 1939 г. проходили переговоры между заместителем наркома иностранных дел В. П. Потемкиным и германским послом в Москве фон Шуленбургом об обмене населением, интернированными и военнопленными, поэтому органы НКВД постоянно различали среди интернированных три группы. К первой принадлежали лица, проживающие на территориях, отошедших к СССР, во второй — проживавшие на землях, отошедших к Германии; к третьей — на территориях, отошедших к Литве.
В распоряжении Берии от 3 октября 1939 г. говорилось о роспуске по домам всех солдат, жителей Западной Украины и Западной Белоруссии. «Некоторые категории солдат из этнической Польши надлежало сконцентрировать в Козельском и Путивльском лагерях впредь до особого распоряжения».
В середине октября 1939 г. правительство СССР решило произвести обмен с Германией военнопленными и интернированными. Были установлены пункты передачи: один в Белоруссии и два на Украине.
Германия принимала военнопленных, «если они жили в немецкой сфере влияния». Всего на территорию этнической Польши было репатриировано 42 492 человека, «изъявивших желание выехать», как сказано в советской сводке 1941 г. Ибо, когда началась отправка интернированных к месту жительства, многие отказались ехать под власть немецко-фашистских оккупантов.
19 ноября 1939 г. последовало указание Берии о сосредоточении оставленных (или не принятых Германией) офицеров в Старобельском, Осташковском и Козельском лагерях.
В Старобельске Ворошиловградской области в бывшем монастыре и ряде зданий в городе, где проживали полковники и генералы, на 14 октября 1939 г. было 4813 рядовых и 2232 офицера (когда лагерь стал офицерским, число офицеров увеличилось до 3974 человек). Помещенные в этот лагерь активно и организованно требовали от советских властей выполнение международных конвенций о военнопленных и интернированных. Однако органы НКВД «раскрыли» там тайную антисоветско-националистическую организацию.
