Впрочем, рассказывая о проявлениях такой жестокости, автор не раз подчёркивает важное обстоятельство. Копелев противопоставляет опытных фронтовиков, солдат в возрасте, знавших цену крови и не проливавших её понапрасну, — и мальчишек-новобранцев, опьянённых насилием и возможностью самоутвердиться, легко пуская в ход оружие. Тем более так много существовало оправданий — святая месть, ненависть к фашизму, «историческая вина» всего немецкого народа…И всё же — командир дивизии полковник Смирнов собственной рукой застрелил лейтенанта, который в подворотне устанавливал очередь к распластанной на земле немке. Или вот характерный диалог по поводу бесчинств освободителей:
«Один, постарше, сумрачный, с автоматом:
— Сволочи, бандиты, что делают!
Другой помоложе:
— А они что делали?!
— Не бабы же делали, не дети».
Если подобным образом поступали «нормальные» советские «воины», то что же тогда сказать об уголовниках в солдатской — и офицерской — форме!
Что же касается мародёрства, то уж это было делом фактически узаконенным! Известна записка руководства СМЕРШа лично Сталину, где докладывалось о беспрецедентных масштабах мародёрства со стороны высшего командного состава, и прежде всего — лично маршала Жукова, вывозившего награбленное имущество и ценности из Германии ЭШЕЛОНАМИ (разумеется, в ЛИЧНОЕ ПОЛЬЗОВАНИЕ)!
Не отставали от Жукова и его подчинённые, например, генерал-лейтенант Владимир Викторович Крюков — один из мужей великой русской певицы Лидии Андреевны Руслановой. Вот что об этом пишет Борис Сопельняк в свой книге «Смерть в рассрочку», рассекретив уникальные документы с Лубянки:
Да, муж у Лидии Андреевны был личностью весьма своеобразной. Даже по нынешним временам таких воров и мародёров — поискать. Видавшие виды следователи из МГБ только за голову хватались, составляя опись изъятого при обыске имущества. Рояли, аккордеоны, радиолы, сервизы, меха и драгоценности — это понятно, при случае можно продать и перебиться, когда наступит чёрный день. Но зачем одному человеку, да ещё генералу, 1700 метров тканей, 53 ковра, 140 кусков мыла, 44 велосипедных насоса…78 оконных шпингалетов?..
Сам генерал признавался на допросах:
…Я скатился до того, что превратился в мародёра и грабителя… Я стал заниматься грабежом, присваивая наиболее ценные вещи, захваченные нашими войсками на складах, а также обирая дома, покинутые бежавшими жителями…
К сожалению, и сама Лидия Андреевна оказалась в этом смысле под стать своему муженьку-мародёру. По её поручению известный искусствовед Игорь Грабарь, художник Бельвин и некоторые другие «доверенные лица» в блокадном Ленинграде у умирающих с голоду людей выменивали за бесценок, за буханку хлеба картины выдающихся русских мастеров. У семейства Крюковых-Руслановых таким образом оказалось 132 картины, среди которых — шедевры Нестерова, Репина, Кустодиева, Шишкина, Айвазовского, Сурикова и т. д.
Если этим спокойно занимались советские главнокомандующие и генералы, мы можем только догадываться, что делали обычные офицеры и рядовые, а тем более — «блатные»! Так что не следует воспринимать приведённые выше эпизоды как «нетипичные» случаи, «отдельные проявления несознательности». К несчастью, то, о чём рассказывал Копелев, было типично. Иначе советское командование не было бы вынуждено принять жестокий, но необходимый приказ:
«В штабе читали вслух приказ командующего фронтом Рокоссовского. За мародёрство, насилие, грабёж, убийства гражданских лиц — трибунал; в необходимых случаях — расстрел на месте».
(После того, что читатель узнал выше о Жукове и Крюкове, он яснее представит себе лицемерие — в случае с Рокоссовским, возможно, невольное — этого приказа).
Маршал знал, о чём писал и с кем имел дело: сам был в своё время репрессирован, о нравах уголовников ему было известно не понаслышке. Армия Рокоссовского имела в своём составе немало подразделений, где воевали уголовники.
Так что вскоре многие из «блатных вояк» попали туда, где им и положено было находиться за свои «геройства» — в тюремную камеру. До нас дошёл один из портретов такого «штрафника»:
«Блатной Мишка Залкинд из Ростова… Толстомордый, прыщавый, с маленькими быстрыми глазками, тесно жмущимися к мясистому носу, он вошёл в камеру, заломив кубанку на затылок, пританцовывая и гнусаво напевая:
Разменяйте мине десять миллионов
И купите билет на Ростов…
Сказал, что разведчик; бесстыдно врал о своих воинских подвигах, а посадили его якобы за то, что по пьянке ударил начальника. На перекличке назвал 175-ю статью, т. е. бандитизм. Он хорошо знал многие тюрьмы и лагеря Союза».
Где ты теперь, Миша Залкинд? Может быть, ещё жив? «Бывший урка, Родины солдат»…
Впрочем, объективности ради уточним: статья 175 Уголовного кодекса тех лет была не «бандитской», а менее тяжкой, карающей за уничтожение имущества частных лиц.
Статья 175. Умышленное истребление или повреждение имущества, принадлежащего частным лицам, —
лишение свободы или исправительно-трудовые работы на срок до 6 месяцев или штраф до 500 руб.
Те же действия, совершённые путём поджога, затопления или каким-либо иным общеопасным способом, —
лишение свободы на срок до пяти лет.
Те же действия, повлекшие за собой человеческие жертвы или общественное бедствие, —
лишение свободы на срок до десяти лет. (Уголовный кодекс РСФСР редакции 1926 года)
Но вот война завершилась, «Блатные» возвращались на Родину героями, позвякивая медалями «За отвагу», «За взятие Берлина» и другими боевыми наградами. У многих на плечах сверкали офицерские погоны. Волокли с собою баулы, «сидоры», «кешари», «углы» (так на блатном жаргоне называют чемодан)…
Возвращались, правда, не все. В очерке «Когда звереют автоматчики» мы расскажем о печальной судьбе многих бойцов армии Рокоссовского, которых власть предпочла держать в изоляции. Однако немало «блатных»-фронтовиков получили возможность изменить свою судьбу.
Но очень скоро победители, не привыкшие к суровой прозе жизни, не приученные к труду, давно порвавшие связи с родными (как и положено по «блатному закону»), прогуляли, пропили, промотали большую часть награбленного на чужбине. (Были наверняка и те, что поумнее да посмекалистее, обустроились и стали добропорядочными обывателями. Но речь не о них.).
И встал перед ними популярный русский вопрос: что делать? Многие «блатари» ответили на него, не особенно раздумывая: вернуться к тому, чем они занимались до войны — к уголовщине.
Нельзя сказать, что о «сучьих войнах» написано совсем уж мало. Остались и мемуары, и рассказы, и исследования, посвящённые этой драматической странице уголовной истории. Однако сведения эти разрознены, отрывочны и часто противоречивы. Пришлось немало поработать, чтобы создать более или менее полную и в достаточной мере объективную картину послевоенной резни между уголовно-арестантскими кланами. Особенно ценными были беседы со старыми арестантами, принимавшими непосредственное участие в войне «сук» и «честных воров», а также с бывшими работниками ГУЛАГа — свидетелями этого кровавого противостояния. Надо отметить при этом, что сами старые «блатные» и «полуцвет» (их подручные), принимавшие участие в резне, делятся впечатлениями крайне неохотно, стараясь обойти эту тему или отделаться общими замечаниями. Более интересны воспоминания тогдашних «мужиков», арестантов, наблюдавших за «воровскими разборками» со стороны. Такое общение позволило уточнить многие спорные и малоизвестные факты «блатных войн» конца 40-х — начала 50-х годов.
Судьба «блатных» героев
Загадка «бериёвских» лагерей
Итак, многие «блатари», воевавшие на фронтах Великой Отечественной в составе штрафных формирований, после окончания боевых действий вернулись на Родину и не смогли найти своего места в честной жизни: не привыкли они к тяжёлому, упорному труду за мизерную зарплату, любили весёлую, разгульную жизнь на широкую ногу. Недаром старая блатная пословица гласит — «День в карете — год пешком», то есть пусть будет долгим наказание, но зато хотя бы день погуляешь вволю. А знаменитое — «Брать, так миллион, иметь — так королеву»? Короче, бравые «блатные» вояки после демобилизации в большинстве своём вновь вернулись к «мирным специальностям» — стали скокарями, ширмачами, майданниками, медвежатниками.
