оживленно рассказывает своему пьянице-покровителю: «Большущая… а под ей старик весь белый-пребелый с длинной бородой… а на елке-то, дяденька, видимо-невидимо всяких штучек… И яблоки… и апельсины… и фигуры… И вся-то она горит… свечей много… И все вертится…» 89
Даже в первые десятилетия ХХ века наряженные елки устанавливались преимущественно в богатых и зажиточных домах, в домах интеллигенции. В низшей городской, а тем более в сельской среде это было не принято 90 – ведь ни праздновавшееся здесь Рождество, ни традиционно отмечавшиеся святки никогда не включали в себя обряда украшения ели. Показателен в этой связи один из самых популярных русских дореволюционных букварей – «Букварь» известного педагога и просветителя Д.И. Тихомирова (1844–1915), переиздававшийся более 160 раз. В разделе о временах года этой книги не только нет каких-либо упоминаний о Рождестве, рождественской елке или веселых святочных гуляниях, но и сами зимние месяцы благодаря помещенному здесь стихотворению Ивана Никитина предстают как время безмолвной тишины и умиротворяющего покоя:
Пусто, одиноко
Сонное село.
Вьюгами глубоко
Избы занесло 91.
Правда, существовали общественные благотворительные елки для бедных, которые позволяли побывать на празднике детям из малообеспеченных семей 92. «Нищая русская деревня елки не знала, как не знала ее и детвора городских рабочих окраин», – утверждал советский педагог в 1936 году 93. Но это было не так. Информация о проведении елок для бедных регулярно встречалась в казанских, пензенских, симбирских, самарских и других губернских дореволюционных газетах 94. Кроме того, дети из бедных семей могли быть приглашены на елку в дома своих более обеспеченных родственников и знакомых (вспомним Сашку из знаменитого «Ангелочка» Леонида Андреева или чеховского Ваньку Жукова, который просит деда, «когда у господ будет елка с гостинцами», взять для него у барыни Ольги Игнатьевны «золоченый орех» 95). Но, в сущности, елка была не их: такая роскошная, такая чужая. Для этих детей наряженная елка казалась скорее чудом, чем устоявшейся деталью праздничной повседневности. Поэтому сами упоминания о рождественской елке и ее украшениях и в русской мемуарной литературе, и в русской беллетристике всегда четко указывали на социально-сословную принадлежность семьи.
Празднование Рождества в России XIX века. Домашняя елка. Из книги: Е.А. Вишленкова, С.Ю. Малышева, А.А. Сальникова. Культура повседневности провинциального города. Казань, 2008
К концу XIX века круг людей, приобщившихся к елке и елочной игрушке в России, заметно расширился и демократизировался. Елочная игрушка вошла в праздничный быт многих русских детей. Как отмечал в 1898 году священник, педагог и воспитатель Е. Швидченко (Б. Быстров), автор одной из первых в России работ, специально посвященных рождественской елке, «редкая школа даже по деревням и редкий частный дом в городах не устраивает… для детей елки» 96, и все они обязательно украшаются. И если ямщик Евстрат из рассказа Д.Н. Мамина-Сибиряка «Около нодьи» (1891) еще «не слыхал никогда» о рождественской елке, то земский почтальон Лука не только рассказывает ему про это «баловство», но и упоминает о елке, которую его жена, служившая швеей у господ и выучившаяся «разным господским порядкам», устраивает для их семилетней дочери и четырехлетнего сына 97. В данном случае имеет место случай двойной рецепции елки – как праздничного атрибута, заимствованного из «господского дома», и как рефлексии по его поводу.
Вплоть до середины ХХ века редко можно было встретить наряженную елку в крестьянской избе. Тем не менее в документальных источниках и литературе не только приводятся примеры устройства на исходе 1890-х годов рождественской елки в российских сельских школах, но в ряде случаев обоснованно заявляется, что на рубеже XIX–XX веков праздник этот стал здесь повсеместной традицией. «Викторианская традиция рождественского дерева, уже прочно утвердившаяся в российских больших и малых городах к концу века, – пишет американский исследователь Стивен Фрэнк, – проявилась в сельских школах в 1890-е годы и широко распространилась в сельской местности после 1900 года» 98. В своей книге, посвященной истории школы и детства в российской Карелии в конце XIX – начале XX века, О.П. Илюха подробно описывает «елочные» мероприятия в земских и министерских школах Олонецкой губернии, приходившиеся на 90-е годы XIX века. Елку обязательно украшали. Правда, большинство игрушек были самодельными – флажки, фонарики, фигурки животных, сказочные персонажи изготовлялись детьми под руководством учителя по выкройкам, помещенным в педагогических и детских журналах. Венчала елку Вифлеемская звезда. Некоторые украшения выписывались из Петербурга: в специальные наборы для украшения школьных елок входили флаги, свечи, подсвечники, обезьянки, птички, картонажи, дождь, кометы, звезды и пр. 99
По свидетельству сельских учителей из различных российских губерний – Рязанской, Орловской, Вятской, Олонецкой, 100 – елки были «единственным развлечением для здешнего захолустья», их приезжали смотреть из деревень, расположенных на расстоянии 20–30 верст. Народу набиралось столько, что небольшие школьные помещения не могли всех вместить. Тогда люди стояли на улице, любуясь наряженным рождественским деревом через окно 101. К концу XIX века елки в сельских школах, как отмечали современники, «крепко прижились и крепко полюбились детям и самим отцам» 102. Процесс украшения елки должен был развивать у учащихся эстетические чувства и интеллектуальные способности, отвлекать их от занятий, «не подходящих для детского возраста», и воспитывать таким образом «более здоровое (физически и морально) новое поколение» российских граждан 103.
На Рождество елки традиционно и повсеместно устанавливались как в сельских, так и в городских церковно-приходских школах 104. В ХХ веке сельская елка вышла за пределы школы. В рассказе М. Круковского, опубликованном в рождественском номере журнала «Мирок» за 1914 год, упоминается случай, когда в одной из сельских школ Олонецкой губернии детям отказались устраивать елку. Тогда они сами срубили и установили рождественское дерево, а затем нарядили его так, как смогли, – в тряпочки и конфетные обертки – и зажгли на нем свечи. Анализируя этот случай, О.П. Илюха усматривает причину столь быстрого и стойкого приобщения детей к «елочной» традиции в созвучии ее карельским языческим ритуалам 105.
Рождественский сочельник в России. Эстамп. 1876
В литературе сложилось устойчивое представление о том, что в рабочее жилище елка пришла только в советское время, ближе к концу 1930-х годов. Однако согласно источникам, наиболее «передовые» рабочие Москвы и Петербурга устраивали рождественские елки для своих детей еще в начале прошлого века 106. Тем не менее даже в первое послеоктябрьское десятилетие елка в доме рабочего была действительно
