При оценке компетентности членов комиссии в том вопросе, который им надлежало разрешить, а следовательно и при оценке качества их работы в исторической литературе давались самые противоречивые отзывы: они то изображались как люди, хорошо знающие свое дело[1577], то как мало компетентные в нем, если не круглые невежды[1578], причем это последнее мнение опирается на прямое известие византийца Никиты, который свой рассказ о разделе империи заканчивает такими словами: «Таким образом подпали их дележу: счастливый, лежащий на реке Ниле город Александрия, Ливия, области, простирающиеся от Ливии до Гадеса, Парфия, Персия, восточная Иберия, Ассирия, Гиркания и все страны, которые омываются водами всех восточных рек»…[1579] Нужно сказать, что во всем этом нет ни слова правды, — ни одна из этих территорий в договоре не упомянута.
Не следует, конечно, преувеличивать компетентность членов комиссии, считая их знатоками порученного им дела, но не все они были и круглыми невеждами. Уточняя это положение, следует отличать венецианцев от крестоносцев. Представители республики св. Марка несомненно прекрасно разбирались в географии земель, подвергавшихся разделу. За это говорит их продолжительный опыт по заключению договоров с Византией в более ранее время, в которых, мы видели, довольно компетентно были учтены все области Восточной империи. Этого ни коим образом нельзя сказать о «крестоносных болванах», географические познания которых, вероятно, действительно были близки к тем, какие зло изображает Никита. Во всяком случае, именно крестоносцы оказались «обладателями» тех земель, которые надо было завоевать и которые никогда ими завоеваны не были, — таково большинство территорий в Малой Азии или островной мир в Эгейском море. Мы склонны допустить, что венецианская часть комиссии нарочито вела работу ее таким образом, что, создавая видимость больших, но фактически нереальных «приобретений» крестоносцев, с тем большим успехом, как ей казалось, она обеспечивала реальные венецианские интересы. Мы увидим далее, что она в этом сильно ошибалась.
Новые владельцы еще прежде, чем фактически успели вступить во владение, уже начали широко осуществлять свое право собственности: меняли, продавали, проигрывали в кости полученные ими лены; но умная республика св. Марка поспешила отвратить угрожавшую с этой стороны опасность, — от своих получателей ленов она неизменно требовала обязательства: «Из всего того, что мне предоставляется или будет предоставлено, я не осмелюсь передать никому, кроме венецианцев».[1580]
Феодалы новой империи поделили или пытались поделить лены в соответствии «с достоинством» каждого из них, т. е. очень неравномерно. Робер де Кляри сообщает, что в то время, когда рядовые воины получили по одному лену, среднюю стоимость которого он определяет в 300 анжуйских ливров, привилегированная часть крестоносного воинства сосредоточила в своих руках по нескольку рыцарских ленов, — по шести, восьми, шестидесяти, ста и даже двухсот ленов.[1581] Таким образом, существовавшая на Западе иерархия ленов целиком была перенесена на почву возникшей империи.
Мы не видим, однако, чего-либо подобного в деятельности венецианской части ополчения. Фактическое инфеодирование полученных ею территорий наблюдается не в первый момент становления империи, а лишь в последующие годы.
Робер де Кляри, рассказав о разделе, сообщает далее, что феодалы, получив лены, отправились в свои земли и ставили там своих бальи.[1582] Однако, это может быть справедливым по отношению лишь части новых владельцев империи: и крестоносцам, и венецианцам долго пришлось потом бороться за фактическую возможность овладения теми территориями, которые они между собою поделили. Ход последующих событий внес в планы участников раздела такие коррективы, которые совершенно видоизменили намечавшуюся карту новой феодальной империи.
Из наследников византийского наследства Венеция была несомненно сильнейшим. Она была сильна единством воли ее правящего класса, большей дисциплиной и сплоченностью ее армии; она была сильна также своим флотом, без которого крестоносцам было почти невозможно реализовать свои права на доставшийся им по разделу островной мир. И тем не менее действительность разбила не одну мечту венецианских политиков о великодержавстве на Востоке.
Если бы представить себе на один миг, что Венеция действительно получила те территории, которые она за собой обеспечила по договору, то от берегов Истрии до самой южной оконечности Балканского полуострова она имела бы в своем распоряжении широкий массив земель с большим количеством портовых городов и удобных морских стоянок, а в Архипелаге только отрезок от Негропонта до Дарданелл остался бы без промежуточных станций и то вследствие уступок, которые пришлось сделать в порядке обмена территориями Бонифацию Монферратскому. Возможно, что на этом участке, где острова относились по преимуществу к доле императора, венецианцы рассчитывали обосноваться, и действительно, обосновались иным способом. В Дарданеллах Венеция контролировала доступ в Мраморное море и, следовательно, в море Черное. В восточной Фракии в ее руках оказался бы большой массив земель, прикрывавший Константинополь. Такие масштабы территориальных претензий несомненно свидетельствуют о широте взглядов венецианских политиков, о купеческой алчности ее правящего класса, но вместе с тем здесь налицо несомненная переоценка успехов их политических дерзаний.
Многие из этих земель никогда не входили в состав Венецианской империи, другие входили лишь на краткий срок, еле оставив о себе в качестве венецианских владений след в истории, третьи сделались действительным достоянием республики св. Марка лишь несколько столетий спустя, и лишь сравнительно небольшою частью их Венеция овладела действительно в момент основания Латинской империи или в первые годы ее существования. Венецианские планы разошлись в этом вопросе с венецианской историей.
Причины этого были разные. В ряде районов население тотчас же подняло восстание, как только крестоносцы попробовали осуществить свои владельческие права — так было это, например, во Фракии.[1583] В других районах возникли более или менее независимые владения ромеев — империи, деспотаты, — таковы владения Льва Сгура в южной Греции[1584], Леона Гавалы на Родосе, Михаила Ангела в Эпире, Никейская и Трапезундская империи. Ряд районов почти тотчас же за образованием империи был выбит из рук Венеции и крестоносцев ударами, нанесенными только что возникшим вторым Болгарским царством. Потом лавры крестоносного ополчения привлекли сюда новых авантюристов из числа тех, что с самого начала по разным причинам направились в Сирию, как Реньо де Монмирайль, кузен графа Блуасского[1585], или появились там в виде позднейших подкреплений, как племянник бытописателя четвертого крестового похода Жоффруа Вильардуэн[1586], и которые также приступили к захвату земель империи, не особенно сообразуясь с договором по ее разделу. Наконец, при этих условиях и Венеция нашла возможным кликнуть клич среди своей предприимчивой знати об охоте за восточными ленами и также, разумеется, не обращая внимания на бумажные права постепенно распыливших свои силы крестоносцев.
Все это делало неизбежным длительную борьбу Венеции за свои восточные владения, и прежде всего, за свои территориальные права по акту о разделе. Такая же борьба была неизбежна и для крестоносцев. Обе империи — Латинская и Венецианская — каждая по-своему должны были пережить тяжелые годы своего становления.
3. Гроза с севера
Раздел империи открывал широкие перспективы для проявления личной инициативы отдельных вождей ополчения, их групп и союзов в деле реализации договора. И действительно, мы видим далее, как участники предприятия, каждый за свой риск и страх, ведут борьбу за овладение своею частью в общей добыче, отказавшись, если не в принципе, то практически от совместных действий по завоеванию империи. Венецианцы, Бонифаций Монферратский, император, отдельные сеньоры, как граф Блуасский, Пьер де Брашейль, Макарий де Менегу и др., ведут мелкую войну в Малой Азии, на островах Эгейского моря, во Фракии, Македонии; новые авантюристы из числа запоздавших крестоносцев, как мы говорили, появились в поисках ленов на горизонте империи, открыв захватнические действия на Пелопоннесе.
В ходе этих событий некоторое время «народ безмолствовал». Сопротивление со стороны местного населения сначала было очень слабым или отсутствовало вовсе, и казалось, что несмотря на свою неорганизованность, новые властители сумеют без особых затруднений обосноваться на захваченных территориях, что смена одних феодалов другими, греческой знати рыцарями и баронами из латинян, пройдет гладко, без потрясений.
