Вот оказались лётчики прямо над головами наших. Вот понесло их туда, во двор. Понимают пехотинцы - там, за стеной, смерть ожидает лётчиков.
Смотрели солдаты, и вдруг чей-то алмазный голос:
- Братцы, вперёд, в атаку!
Рванулись бойцы в атаку. Перемахнули забор и глыбы. Минута - и на неприступном дворе солдаты. Вторая - и замолчали фашистские пулемёты. Вот и то место, где опустились советские лётчики.
Бросились лётчики к своим спасителям. Обнимают солдат, целуют:
- Спасибо, пехота. Помогли. Выручили.
Смотрят солдаты на лётчиков, улыбаются:
- Это вам, небеса, спасибо. Вы нас в атаку подняли.
Поражались потом бойцы, откуда сила взялась такая. Как, каким чудом, за счёт чего стену они осилили.
Каким чудом? За счёт чего?
Солдатским братством называется это чудо.
Вскоре над упрямым зданием появились вызванные полковником Утихеевым советские штурмовики. Смотрят с воздуха авиаторы: взяли уже пехотинцы здание. Махнули крылом, развернулись, ушли помогать другим.
Дружно сражались войска в Берлине. Помогала пехота лётчикам. Помогали пехоте лётчики. Артиллеристы, танкисты, сапёры, связисты общим шагом шагали в битве. Стояли бойцы, как братья. Локоть к локтю. Плечом к плечу.
НАМЕЧЕНО И НАЧЕРТАНО
Жил Ганс Круммель на Луизенштрассе. Здесь центр Берлина. Здесь река Шпрее. Рейхстаг за Шпрее.
Родился Круммель на этой штрассе. Здесь бегал в школу. Учил уроки. Купался в Шпрее. Ходил к рейхстагу. Отсюда с Луизенштрассе и ушёл на войну в солдаты.
Ушёл Ганс Круммель. Простился с домом. А перед этим был у гадалки. Держала долго солдата старая. Карты раскладывала так и этак. Что-то долго под нос шептала. К небу глаза закатывала. И вот заявила ему гадалка: мол, на редкость чудесно ложатся карты. Пусть идёт солдат на восток спокойно. Минует Круммеля смерть в России. Выпал жребий ему удачный. Хоть и тронут солдата раны. Однако вернётся в Берлин здоровым.
Шагал от гадалки Круммель, сиял, как пятак латунный:
- Не ждёт меня смерть в России. Снова Берлин увижу.
И вот ушёл на войну солдат. Шёл. Улыбался. Шутил. Смеялся. И верно обходят солдата пули.
Был он в Великой Московской битве. До Волоколамска дошёл, до Истры, до станции Крюково. Ещё шаг, и победу схватит. И вдруг что такое?! Погнали их русские.
Побежал от Москвы Ганс Круммель. Думал, конец всему. Даже гадалку было дурными словами вспомнил.
Однако напрасно ругал он старую. Сохранила судьба солдата. Хотя и бока помяла. Ожил опять солдат. Дождался тепла и лета. Летом снова пошёл в поход.
Шёл. Улыбался. Шутил. Смеялся. Дошёл до Дона. Дошёл до Волги. До города Сталинграда. Лезет вперёд, как дьявол. Вот-вот и победу схватит. И вдруг что такое?! Ударили русские. Окружили фашистов. Взяли в тугие клещи.
Страшно был ранен солдат. "Вот он, конец", - подумал. Снова гадалку проклятьем вспомнил. Много фашистов тогда погибло. Круммель, однако, чудом каким-то спасся. Вывезли самолётом его из "котла". Отходили солдата, пришёл в себя. Словом добрым вспомнил теперь гадалку.
Отдышались, отлежались фашисты после сталинградского поражения. Наступило новое лето. Снова бросились в бой фашисты. Началась Великая Курская битва.
- Наступают последние дни России! - кричали тогда фашисты.
Но снова фашисты здесь были биты. Снова был Круммель ранен. Да так, что еле сшили его, слаталп.
Гнали наши с этой поры фашистов. Отходят фашисты. Отходит Круммель. Бьётся, бьётся. Смотрит - уже он в Минске. Бьётся, бьётся. Смотрит - уже он в Бресте. И вот - в Варшаве. И вот - на Одере.
Отходит, отходит Круммель. Смотрит, а он в Берлине. Бьётся, бьётся. Глянул, а он на Луизенштрассе. Глянул, а рядом родимый дом. Вот ведь судьба какая.
В это время раздался взрыв. Это разорвался советский снаряд. Рухнул Круммель на землю. Лежит на Луизенштрассе.
Закончилась жизнь солдата. Всё точь-в-точь, как судьбою намечено. Всё точь-в-точь, как советским мечом начертано.
БРОНЗОЙ ПОДНЯЛСЯ В НЕБО
Солдат не мечтал, не гадал, не думал. А вышла слава ему в века. На пьедестале к небу солдат поднялся.
Было это в последние дни войны. Уже не километры, а метры оставались до центра Берлина. Солдаты 8-й гвардейской армии готовились к последним боям. В числе их и солдат Николай Масалов. Был он знаменщиком 220-го гвардейского стрелкового полка. Приготовил к атаке знамя.
Ждут солдаты сигнала к бою. Перед ними один из каналов, отходящих от Шпрее. Рядом площадь. За площадью мост. Называется он Горбатым. Мост заминирован, под огнём у противника. Атаку на мост, на тот берег скоро начнут солдаты.
Притихли солдаты. Так всегда перед штурмом. Где-то гремят орудия, где-то идёт стрельба. Но это не здесь. Это в других местах. Здесь тишина. Временная. Но тишина. И вдруг тишину - солдаты вздрогнули: было так неожиданно - плачем прорезал детский голос.
Было неясно, откуда он шёл. С набережной? Со стороны площади? От моста? Из развалин неподалёку стоящего дома?
- Мутти! Мутти! Мамочка! - повторял голос.
- Девочка, - кто-то сказал из солдат.
Ищут солдаты глазами девочку. Где же она?
- Мутти! Мутти! - несётся голос.
Определили теперь солдаты. Детский плач шёл от моста. Не видно ребёнка. Камнями от наших, видать, прикрыт.
Вышел вперёд сержант Масалов, подошёл к командиру:
- Разрешите спасти ребёнка.
Подождал командир минуту. О чём-то подумал:
- Разрешаю, сержант Масалов.
Пополз Масалов через площадь к мосту. И сразу же затрещали фашистские пулемёты, забили мины по площади. Прижался солдат к асфальту, ползёт от воронки к воронке, от камня к камню.
- Мутти! Мутти! - не утихает голос.
Вот полпути прополз Масалов. Вот две трети. Осталась треть. Поднялся он в полный рост, метнулся к мосту, укрылся от пуль под гранитной стенкой.
Потеряли солдаты его из вида. И голос ребёнка утих. И солдата не видно.
Прошла минута, вторая... пять. Волноваться солдаты стали. Неужели смельчак погиб? Неужели погибла девочка?
Ждут солдаты. С тревогой в сторону моста смотрят.
И вот увидели они Масалова. Шёл от моста солдат. Нёс на руках немецкую девочку.
- Жив! - закричали солдаты. - Жив!
Раздалась команда:
- Прикрыть Масалова огнём.
Открыли огонь солдаты. Гремят автоматы, строчат пулемёты. Ударили пушки - словно салют солдату.
Пришёл Масалов к своим. Принёс немецкую девочку.
Оказалось, убили фашисты у девочки мать. Перебегала вместе с девочкой площадь, наверное, женщина. Вот и попала под взрыв, под пули.
Держит девочку Масалов. Прижалась она к солдату. Года ей три. Не больше. Прижалась, всхлипывает.
Обступили бойцы Масалова. На девочку смотрят. Пытаются чем-то от слёз отвлечь. На пальцах козу показывают:
- Идёт, идёт рогатая...
Посмотрела девочка на солдат. Казалось, хотела было сильней заплакать. Да вдруг взяла и улыбнулась солдатам девочка.
Отгремела война. В Берлине в одном из красивых старинных парков советским солдатам, всем тем, кто спасал и наш и немецкий народ от фашистов, был установлен памятник.
Холм. На холме пьедестал гранитный. На граните фигура солдата. Стоит он со спасённой девочкой на руках.
Не думал солдат, не ведал. А вышло - бронзой поднялся в небо.
"ТОПОР СВОЕГО ДОРУБИТСЯ"
Их дивизия пробивалась к рейхстагу. Рейхстаг - главное правительственное здание фашистской Германии. Впервые слова про топор Кузьма Рудокоп услышал во время штурма Зееловских высот. Притормозилось чуть-чуть наше тогда наступление. Фашисты на высотах зарылись в землю, мы штурмовали, наступали с равнины, с открытого места.
- Скорей бы уж прорваться, - бросил кто-то из наших солдат.
Вот тут-то Степан Рудокоп услышал:
- Дай срок. Топор своего дорубится.
Повернулся Рудокоп на голос. Видит - солдат, артиллерист. Другие, что рядом с ним, - молодые. А этот старый. Точнее, пожилой уже был солдат. В морщинках лицо. С усами.
Запомнил Рудокоп слова про топор. Запали надёжно в память. И правда, вскоре прорвали наши фашистскую оборону на Зееловских высотах, прорубили дорогу себе к Берлину.
Потом уже под самым Берлином, когда штурмовали Шпрее, когда лезли на бетонные стены берега и, казалось, вот-вот не осилят берег, солдат снова те же слова услышал:
- Топор своего дорубится.
Признал Рудокоп усача-артиллериста. Как знакомому, даже махнул рукой.
И вот в третий раз снова услышал те же слова солдат.
Для обороны Берлина во время уличных боёв в разных местах Берлина фашистами были построены специальные укреплённые помещения железобетонные бункеры. Это были своеобразные городские крепости. Высота их доходила до сорока метров. Толщина стен превышала два метра. В самых больших бункерах могло разместиться до тысячи фашистских солдат и тридцати орудий. Всего по Берлину таких бункеров было четыреста. Наиболее крупные из них находились в центре города, прикрывали имперскую канцелярию и знаменитый берлинский рейхстаг.
