Но против этой ереси, как называл Папарригопуло теорию Фальмерайера, вошедшей в учебники и книги, написанные для публики, долго не находилось борца, который выступил бы с таким же знанием дела и остроумными приемами, какими обладал Фальмерайер. Лучшие из них, Цинкейзен и Копитар, справедливо указали на недостаточные сведения Фальмерайера в славянском языке и опровергли некоторые из его выводов. Но он не только не уступил им, но и написал еще ряд статей и сочинений, в которых доказывал ославянение не только Пелопонниса, но и Аттики, и Фессалии2. Единственным серьезным противником мог быть тогда француз Бюшон, много занимавшийся средневековой историей Греции, но он уклонился от спора с Фальмерайером. На греческом лучшее сочинение в опровержение этой теории написано Папарригопулом: «Славянские поселения в греческих странах»3. Наконец, в 1867 г. ученый немец Гопф сделал весьма старательный обзор литературы предмета и подверг критике те источники, на основании которых Фальмерайер построил свою разрушительную теорию4. Филологическая сторона дела, именно вопрос о влиянии славянского языка на образование новогреческого, разработана преимущественно трудами знаменитого слависта Франца Миклошича.
Мы имели уже случай… привести места писателей, свидетельствующие о сильных опустошениях, каким подвергался греческий полуостров со стороны славян со второй половины VI столетия.
Если оставаться на почве летописных данных, которые от VI в. представляют почти непрерывный ряд вторжений, опустошений и последовательных осадков славян на греческом материке, то теория Фальмерайера не может не заключать в себе весьма сильных и подкупающих в ее пользу оснований. Прежде, чем перейти к указаниям слабой стороны этой теории, находим уместным привести здесь соображение французского ученого Роже де Беллогэ по отношению к скрещиванию рас5
Беллогэ доказывает, что никогда не встречалось в истории, чтобы завоеватели, вступавшие в чужую землю, имели целью общее истребление; уничтожалось то, что могло представлять опасность, т. е. та часть населения, которая могла носить оружие, что же касается стариков, женщин и детей, этот элемент не подвергается истреблению. Кроме того, варвары, нападая на культурное население, каковым в нашем случае были греки по отношению к славянам, не могли истреблять его и в том соображении, чтобы не лишиться средств пропитания и иметь в подчиненном населении даровых работников. Таким образом, никогда не бывает полного уничтожения побежденной нации, а случается чаще наоборот, что побежденная нация с течением времени получает расовый перевес над победителями, т. е ассимилирует их вследствие скрещивания пород. Победители могут получить перевес над побежденными в том случае, если они совершенно отделяются от последних, организовавшись в касту или составив в занятой стране военный лагерь[45]. В настоящее время теория Фальмерайера имеет лишь литературное значение, т. к. вполне доказана и выяснена слабость оснований, на которых она построена6. Не останавливаясь более на этой теории, которая вызвала немало возражений и стоила больших огорчений греческим патриотам, мы все же должны сделать надлежащую оценку хорошо засвидетельствованной и бесспорно значительной по числу славянской иммиграции в Пелопоннес.
В первой половине VII в. славяне владели уже морскими судами и делали нападения на Крит и другие острова. Не может быть сомнения, что в то время они уже владели некоторыми частями в Средней и Южной Греции. По всей вероятности, эти славяне участвовали со своими далматинскими собратьями в нападениях на Южную Италию около половины VII в.7 Трудно, конечно, гадать, что происходило в этих местах за тот период, от которого мы не имеем известий, и насколько глубоко внутрь страны вдавалось движение славян. Но вот любопытное известие, относящееся к половине VIII в. и свидетельствующее о том, что происходило в Южной Греции в первой четверти того же века Епископ Виллибольд, плывя из Сиракуз на поклонение святым местам, пристал к городу Монемвасии, который, по словам жизнеописателя, находился в славянской стране8. Со времени Льва Исавра получаются более точные данные о положении Греции и о симпатиях господствующего в ней населения. Оказывается, что население Греции, именуемое у византийского писателя новым и доселе неупотребительным термином элладики, возмутилось по случаю издания иконоборческого эдикта и, снарядив флот, двинулось на Константинополь. Хотя это движение не имело серьезных последствий, т. к. Лев Исавр нанес повстанцам поражение и казнил зачинщиков бунта 9, но вся обстановка, в которой произошло событие, достаточно показывает, что Греция этого времени не только была населена оседлым элементом, но и представляла известного рода организацию в качестве области, подчиненной культурному государству. Об этом говорит и военный флот, и религиозный мотив движения, и то обстоятельство, что во главе военной организации стоит турмарх Агаллиан. Весьма может быть, что Греция начала тогда получать устройство фемы и имела во главе стратига, и что самое имя элладики применяется к новому населению, вошедшему в состав Греции10.
Ослаблению Греции в этнографическом отношении в особенности содействовали несчастные события, имевшие место в 746–747 гг. В Греции и на островах в 746 г. распространилась моровая язва, занесенная из Сицилии. От этой язвы пострадали многие города, и в числе их Монемвасия. Летом 747 г. моровая язва свирепствовала в Константинополе и произвела в нем страшные опустошения, которые правительство Константина V нашлось в необходимости вознаградить путем обязательной колонизации столицы из всех провинций империи. Может быть, этот именно период, когда правительство переводило колонистов из Греции, и без того достаточно ослабленной славянскими поселениями, имеет в виду Константин Порфирородный в своем знаменитом месте из «Фемы»: «Ославянилась вся страна и сделалась варварской, когда моровая язва захватила всю вселенную, и Константин Копроним управлял ромэйским скипетром11. Громадная смертность, постигшая столицу, сопровождалась разнообразными последствиями. Между прочим, вследствие принятых правительством мер12 из Фессалии под давлением болгар должны были двинуться на юг те славяне, которых мы видели там у Пагасейского залива уже в оседлом состоянии и занятых культурой хлеба и фруктов. Кроме того, некоторые известия заставляют предполагать, что между утвердившимися в Пелопоннисе славянскими племенами в конце VIII в. происходило движение в пользу образования княжеской власти.
Из времени Ирины сохранилось упоминание о двух походах в Грецию, вызванных происходившими там событиями. В 783 г. самый могущественный при Ирине государственный муж Византии, влияние которого отражалось даже на судьбе сына Ирины Константина, патрикий и логофет дрома Ставракий, получил поручение устроить дела на Балканском полуострове и в Греции, находившиеся, как можно заключить по некоторым намекам, в большом расстройстве. Поход его «с большой военной силой» имел целью славянские племена, которые не признавали византийской власти и не платили податей. Хотя писатель и говорит при этом, что Ставракий сначала был в Солуни, а потом в Греции, но, по всей вероятности, слава этого похода, доставившего любимцу Ирины триумф в столице, заслужена военными действиями в Пелопоннисе, куда давно не ходили имперские войска. Можно весьма пожалеть, что писатель Феофан так сух в этом случае и дает мало подробностей 13. Но употребленный им способ изложения «подчинил все славянские племена и заставил их платить дань империи», равно как отдельное указание на то, что из Пелопонниса получена «большая добыча и выведен многочисленный полон», который в следующем году и выставлен был в ипподроме на показ народу, могут свидетельствовать, что этот поход действительно сопровождался важными последствиями. Ясно, что шла речь о некоторых славянских коленах, осевших в Средней Греции и в Пелопоннисе, о которых история сохранила память и в позднейшие столетия и которые по своей сравнительной малокультурности и численной слабости, не будучи в состоянии дать преобладание славянскому элементу в занятой области, тем не менее, требовали исключительных мер со стороны правительства, чтобы подвести их под состояние подданных императора.
Нужно поставить в связь с походом Ставракия исключительное по своей обстановке и не менее важное по значению военное движение Ирины по Фракии «с большой военной силой и с музыкальными инструментами», предпринятое в 784 г.14 Летописец выдвигает в своем рассказе об этом событии то, что Ирина прошла Балканский полуостров от Верии до Филиппополя и отсюда до Анхиала без всяких военных столкновений, занималась строительством городов и в мире возвратилась. Для оценки этого известия следует принять в соображение, что под Верней нужно понимать пограничный с Болгарией город, и что эта мирная военная прогулка по Фракии должна обозначать известного рода общую уверенность в спокойствии на этой стороне Балканского полуострова.
