в Дании, сказал, что ему не оказывают ни большой чести, ни бесчестия, а почитают его наравне с другими святыми, то Борис покачал головой и много говорил о славных чудесах, совершенных св. Николаем (A. W. Fechner. Chronik der Ewangelischen Gemeinden in Moskau, Bd. I. M., 1876, стр. 143).
Исследователи со времен Карамзина (М. Н. Карамзин. История государства Российского, т. X, изд. Эйнерлинга, стлб. 14, примеч. 27; в дальнейшем — М. Н. Карамзин) сомневались в правильности сообщения Буссова об избрании Бориса правителем. С. Ф. Платонов указал, что в рассказе Буссова об этом “мало соответствия московским обычаям”. “Вряд ли, — пишет Платонов, — Борис нуждался в подобной церемонии боярского избрания и царской инвеституры: она только дразнила бы его завистников-бояр” (С. Ф. Платонов. Борис Годунов. Пг., 1921, стр. 31). Установление полной власти Бориса Годунова при Федоре было результатом обостренной борьбы боярских групп, имевших влияние на дела после смерти Ивана IV. По замечанию Платонова, к лету 1587 г., с кончиною Н. Р. Юрьева, удалением И. Ф. Мстиславского и опалою Шуйского, в Москве уже никто не мог соперничать с Борисом. Тогда Борис принял ряд мер, чтобы “оформить и узаконить свое положение у власти при неспособном к делам государе” (там же, стр. 31).
Во-первых, царским пожалованием он присвоил себе пышный титул: “Государю великому шурин и правитель, слуга и конюший боярин, и дворовый воевода, и содержатель великих государств, царства Казанского и Астраханского”. Во-вторых, приговорами Боярской думы Борису было дано право сношения с иностранными правительствами в качестве высшего правительственного лица, в результате чего он стал “вне обычного порядка московских служебных отношений, поднявшись над ними, как верховный руководитель московской политики”. В-третьих, для всех своих официальных выступлений Борис выработал старательно обдуманный ритуал, в котором не было ни чего упущено, что бы могло подчеркнуть высокое положение правителя. Так, при посольских приемах он один стоял у трона царя, иногда держал даже в руках державу символ власти, устраивал в своем дворе не менее пышные, чем у царя, приемы послов на которых впоследствии рядом с правителем стал появляться его сын Федор; с каждым годом увеличивался придворный штат правителя, и т. д. Росло и личное богатство Годунова — доходы его, по данным Флетчера, превышали 100 тысяч рублей в год. 3 Годуновым числилось подмосковного поместья 212 четвертей, подмосковной вотчины 113 четвертей и вотчин в Тверском-Бежецком верху и Малом Ярославце 3302 четверти. Кроме того, за ним были поместья в Угличском, Ростовском и Переяславском уездах, ему же принадлежала богатая волость Вага. Как правитель государства Бори собирал с некоторых территорий в свою пользу дани и оброки (Г. Н. Бибиков. Земельные пожалования в период крестьянской войны и польской интервенции начал XVII в. Уч. зап. Моск. гор. пед. инст., т. II, в. I, 1941, стр. 186). Все эти условия — придворный фавор и влияние, правительственное первенство и громадные по тому времени средства — “укрепили и узаконили” примерно с 1588 — 1589 гг. “властодержавное правительство” Бориса, но не “избрание”, о котором пишет Буссов (С. Ф. Платонов. Борис Годунов, стр. 31 — 34).
Обвинение Буссовым Бориса Годунова в том, что у царя Федора не осталось в живых “ни одного наследника”, — якобы все они были погублены заблаговременно по проискам Бориса, — вряд ли справедливо. Отсутствие наследников у царя объясняется скорей его болезненностью. Единственная дочь Федосья, родившаяся у царской четы в мае 1592 г., в скором времени умерла (25 января 1594 г.), так как была очень слабым ребенком (С. Д. Шереметев. Царевна Федосия Федоровна (1592-1594 гг.). Старина и новизна, СПб., 1902).
Лучше предупредить события, чем быть предупрежденным ими
Об играх мальчика Димитрия, оскорбительных для Бориса Годунова и его приближенных, вслед за Буссовым говорит пространно Петрей (История о великом княжестве Московском. Перев. с нем. А. Н. Шляпкина, М., 1879, стр. 170; в дальнейшем: П. Петрей); о необычайном уме царевича, который, будучи еще мальчиком, выражал беспокойство о судьбе государства, говорит И. Масса (Краткое известие о Московии в начале XVII в. Перев. с голл. А. А. Морозова, М., 1937, стр. 3 в дальнейшем: И. Масса). А. Палицын передает слух, что Димитрий часто “в детских глумлениях глаголет и действует” оскорбительно в отношении окружения царя Бориса (Сказание Авраамия Палицына. Подготовка текста и комментарии О. А. Державиной и Е. В. Колосовой, М. — Л., 1955, стр. 102; в дальнейшем: А. Палицын). Разумеется, мальчик делал это под влиянием своих родственников — Нагих, стремившихся воспитать царевича в духе вражды к Борису. Комментаторы последнего издания А. Палицына сомневаются, что царевич вел себя подобным образом, и считают это слухами, которые распространяли враги Нагих (А. Палицын, стр. 284).
При характеристике исторических событий прошлого, которых Буссов наблюдать не мог (как указано выше, Буссов прибыл в Москву, вероятно, в 1601 г., — с стр. 17), он пользовался рассказами участников этих событий или очевидцев, разговорами, слухами, а также, вполне возможно, и русскими официальными источниками правительственными грамотами и историко-литературными памятниками, в которых историческое прошлое оценивалось с определенных классовых позиций и с точки зрения определенных борющихся политических групп. В оценке Бориса Годунова и методов, какими он достиг власти, Буссов держится той точки зрения, которая была изложена в грамотах правительства Шуйского и нашла отражение также в литературном произведении, написанном в начале лета 1606 г, — в так называемой “Повести 1606 года” (С. Ф. Платонов датирует повесть временем от 3 июня 1606 г. до августа того года, см.: С. Ф. Платонов. Древнерусские сказания и повести о смутном времени XVII в. СПб., 1888, стр. 4). В первых грамотах Шуйского после переворота 17 мая о Димитрии Угличском писалось лишь, что он умер в Угличе, где и погребен (СГГД, ч. II, № 142, стр. 300). Но уже в грамоте царицы Марфы от 21 мая 1606 г. утверждается, что “царевич Димитрий Иванович убит на Углече передо мною и перед братьею моею, от Бориса Годунова, ныне лежит на Углече” (СГГД, ч. П, № 1 стр. 307). В связи с объявлением в агитационных целях Димитрия Угличского “святым” версия о “злодейском убийстве” и “мучениях” Димитрия оказалась очень кстати. В грамотах Шуйского официально утверждалось, что убит Димитрий по проискам Годунова (СГГД, ч. II, № 147, стр.
